Марина всегда знала, что это случится. Если в их налаженную жизнь кто-то вмешается. Но всё же, когда золовка позвонила с просьбой, она не смогла отказать.
Цех гудел ровно, как сытый шмель. Конвейерная лента несла на себе сотни будущих пирожных «Сказка». Марина, главный технолог, знала биографию каждого из них.
Знала, каким должен быть завиток крема. Какой плотности бисквит. В её работе всё было выверено до грамма, до градуса. Чётко и предсказуемо. Как и вся её жизнь последние лет десять.
Вечером она вошла в их с Виктором квартиру. Двадцать пять лет брака в этих стенах. Молчание встретило её, привычное и густое.
Муж, бригадир на стройке, вернётся поздно. Уставший, неразговорчивый. Сядет ужинать, уткнувшись в тарелку с котлетами.
Спросит: «Как день?». Она ответит: «Нормально». И он кивнёт. Они были слаженной командой по ведению быта, но давно перестали быть чем-то большим. Искра когда-то свела технолога и строителя. Теперь она тлела под толстым слоем общего утомления и невысказанных слов.
Всё изменил один звонок. Звонила золовка, сестра Виктора.
— Мариш, тут Семён мой в Москву собрался. Покорять, значит. Работу искать, жизнь устраивать. Ты же знаешь, у нас в городке ловить нечего… Не приютите на пару неделек, а? Пока на ноги не встанет.
Марина вздохнула. Семён. Двадцатипятилетний оболтус с обаятельной улыбкой и пустыми карманами. Она видела его пару раз — лёгкий, весёлый, порхающий по жизни, как мотылёк.
— Я не знаю, Люб. У нас места мало. Да и Витя устаёт…
— Да он тихонький! Вы его и не заметите! — защебетала трубка.
Вечером, помешивая борщ, она осторожно сказала мужу. Ожидала, что откажет. Но Виктор неожиданно оживился.
— Сёмка? Конечно, пусть приезжает! Родня же. Помочь надо.
В его голосе проскользнуло что-то незнакомое. Какая-то мальчишеская радость. Марина промолчала, но внутри шевельнулась тревога. Она не знала тогда, что этот Семён, сам того не ведая, приехал не просто пожить. Он приехал проверить их брак на прочность.
Семён впорхнул в их размеренную жизнь, как сквозняк в тёплую комнату. Внёс сумбур, суету и постоянное ощущение чужого присутствия. Он очаровал Виктора рассказами о будущих проектах. О больших планах.
О том, как он вот-вот найдёт «ту самую» работу и съедет. Дни шли, а поиски работы сводились к лежанию на диване с телефоном.
— Он хоть куда-то ходил? — спросила как-то Марина, убирая со стола крошки от печенья, которое Семён съел почти целиком.
— Да ищет, ищет, — отмахнулся Виктор, не отрываясь от телевизора. — Не всё сразу. Парень к столице присматривается. Ты слишком строга.
Марина чувствовала себя чужой в собственном доме. Семён брал её крем, пользовался дезодорантом мужа, «забывал» вернуть мелкие деньги, которые занимал на проезд. Это были мелочи. Но из них складывалось раздражение, как из мелких капель.
Она пыталась говорить с Виктором.
— Вить, он нам на шею садится. Он даже не пытается.
— Перестань, Марин. Завидно, что ли? Что парень жить легко умеет? — вдруг зло бросил муж. — Не все должны спину гнуть с утра до ночи.
Она замерла. Он защищал не племянника. Он защищал какую-то свою несбывшуюся мечту о лёгкой жизни. Жизни без вечной ответственности, без стройки, без ипотеки, которую они только-только закрыли. Впервые за долгие годы она почувствовала между ними не просто безразличие, а настоящую трещину.
А потом случилось то, что стало последней каплей. «Моментом кубика судьбы», как говорят. Тот самый миг, когда кто-то невидимый бросает кости, и твоя жизнь меняется навсегда.
У Марины была старая лаковая шкатулка. В ней — не золото-бриллианты. Памятные мелочи. И главная драгоценность — тонкие серебряные серёжки. Самый первый подарок Виктора. Он купил их на первую зарплату, когда они были ещё совсем молодыми и влюблёнными. Она их не носила, просто хранила. Как символ того, с чего всё начиналось.
Однажды вечером она открыла шкатулку. Серёжек не было. Сердце ухнуло и замерло. Она знала, кто их взял. Это было не просто воровство. Это было предательство их общей истории.
Она нашла Семёна на кухне. Он, как всегда, пил чай с её любимым зефиром.
— Семён, где мои серёжки из шкатулки?
Он даже не моргнул. Улыбнулся своей обезоруживающей улыбкой.
— Тёть Марин, какие серёжки? Вы, наверное, их просто переложили и забыли. У вас же столько всего в голове, работа…
Она молча смотрела на него. И вся его фальшь, вся его паразитическая сущность вдруг стала такой явной, такой неприятной.
Но настоящий удар ждал её впереди. Вечером она рассказала всё Виктору. Она ждала гнева, ярости. Ждала, что он сейчас ворвётся в комнату и попросит наглеца уйти.
Виктор выслушал, и его лицо окаменело. Но гнев его был направлен не на племянника. А на неё.
— И это всё? — ледяным тоном спросил он. — Ты из-за каких-то старых побрякушек скандал устраиваешь? Да им цена три копейки! Тебе просто повод нужен, чтобы его выжить! Вечно ты всем недовольна!
Марина смотрела на мужа и не узнавала его. Это говорил не её Витя. Это говорил чужой, злой человек.
— Витя… это твой подарок. Первый.
— Да какая разница! — закричал он. — Нашла трагедию! Вечно ты пилишь, вечно тебе всё не так! Душно с тобой, понимаешь? ДУШНО!
Это было больнее любых слов. Он не просто защитил. Он обесценил их прошлое. Их начало. Всю их жизнь.
На следующий день Семён исчез. Тихо, незаметно. Оставил на тумбочке записку: «Спасибо за всё. Не поминайте лихом». Словно и не он был причиной бури. Он был лишь катализатором. Толчком, который разрушил то, что копилось годами.
В квартире воцарилась звенящая тишина. Они с Виктором существовали в ней, как две тени. Не разговаривали. Не смотрели друг на друга. Марина перебралась спать в гостиную, на старый диван. Мысли о разводе больше не пугали. Пугала пустота, которая образовалась на месте её двадцатипятилетней жизни.
Иногда я думаю, эти истории, которые мы читаем в интернете, они настоящие? Или это просто выдумки, чтобы развлечь нас? Но в тот момент мне казалось, что мою жизнь написал какой-то очень злой сценарист. И я не знала, чем закончится этот акт.
Прошла неделя. Однажды ночью Марина сидела на кухне и смотрела в тёмное окно. В отражении видела усталую женщину с потухшими глазами. Вошёл Виктор. Поставил на стол чайник, но включать не стал. Долго молчал, глядя куда-то в стену.
— Я на стройке своей… сорок лет буду скоро отмечать, — вдруг тихо сказал он.
— Сорок лет на одном месте. Бригадир. Потолок. А этот… Сёмка… он болтун и лодырь, я же видел. Но в нём была какая-то свобода, которой у меня никогда не было. Глупая, безответственная, но свобода. Я не его защищал, Марин. Я себя защищал. Свою дурацкую мечту о том, что могло бы быть по-другому. А на тебя сорвался, потому что ты… ты знаешь меня настоящего. И мне стыдно стало.
Он говорил долго. Сбивчиво. Про утомление. Про ощущение, что жизнь прошла мимо. Про то, как он сам себя завёл в тупик.
А Марина слушала. Впервые за много лет она не просто слушала слова, а слышала боль за ними. И когда он замолчал, она тоже заговорила. Спокойно, без слёз и упрёков.
Про свою фабрику. Про то, как её мир сузился до рецептур и отчётов. Про своё одиночество вдвоём.
Это не был разговор, который всё исправил. Обида не прошла за один час. Холод между ними не растаял. Но что-то важное всё-таки треснуло.
— Поехали на дачу в выходные, — предложил он, не поднимая глаз. — Просто… воздуха глотнуть.
Марина посмотрела на него. На его поникшие плечи, на новые морщины у глаз. И кивнула.
Когда они выходили из подъезда, он не взял её за руку. И она не взяла его. Они просто шли рядом.
Она не знала, спасут ли они то, что строили 25 лет. Но впервые за годы хотела попробовать.
И впервые за много лет ей показалось, что они снова идут в одну сторону.
***
Здесь я рассказываю правду о том, что происходит в наших семьях за закрытыми дверями.
Подпишитесь на мой канал.
***