Пролетела зима и весна, над деревней властвовал Июнь. Солнце щедро заливало поля, наполняя воздух терпким ароматом цветущего луга и нагретой солнцем земли. Короткие ночи окутывали землю мягкой, бархатной тьмой, усыпанной мириадами звезд. Жизнь в Берёзовке била ключом. С раннего утра до позднего вечера слышался гул тракторов и машин. В огородах зеленели ровные ряды молодой картошки, капусты и моркови. А в садах алели спелые вишни, маня своей сочной сладостью. Смородинка, всю зиму пролежавшая подо льдом, теперь весело журчала, неся свои воды вдаль. В центре деревни, возле старой ветряной мельницы собирались хозяйки, и пока ждали из стада свою скотину, обсуждали последние новости. Ветерок лениво путался в лопастях мельницы, словно сонно вздыхая, напоминая о былом величии. Теперь она стояла, как безмолвный свидетель перемен, давно произошедших в деревне. Но в памяти жителей Березовки еще живы были времена, когда мельница, всю деревню обеспечивала мукой. Июньское солнце, достигнув зенита, лениво перевалилось через макушки берез, отбрасывая причудливые тени на бревенчатые избы и покатилось к закату. Дымки от печей, смешиваясь с ароматом свежескошенного сена, поднимались в небесную синь. Бабы, усевшись на траву у самого сруба, лениво переговаривались о последних событиях.
— Слыхали, — сплёвывая шелуху от семечек, спросила Соня Печёнкина, — говорят Юрьеву, скоро турнут из главных бухгалтеров.
— Мели Емеля, — откликнулась Клашка Туркина, востроносая, и смуглая словно цыганка бабёнка, — чтобы Игнатьевну с работы турнули, быть такого не может. Она сколько лет на этой должности.
— Ну да, — подхватила разговор Зоя Маркина, — как после отца своего, покойного Игнатка, встала, так и работает, до сих пор.
— Вот вам крест, — Соня широко перекрестилась, — говорю турнут. Мне дочка моя Нотка, про это говорила. Она ведь в бухгалтерии у меня работает, и всё знает.
— Надо же, а кого на её место? — удивилась Зоя.
— Нотка говорила, приезжая эта, что осенью тут появилась, метит. Она ведь в любовницах у Иволгина ходит.
— Но уж за Иволгина ни за что не поверю, — перебила Соню, Клашка, — он мужик положительный, сроду ни в чём таком замечен не был.
— Да все мужики кобели, и этот не исключение, — махнула рукой Печёнкина, — увидал подол у юбчонки, что едва зад прикрывает, вот и слетел с катушек. Молодятинки захотел попробовать на старости лет. Он правда с умом гуляет, тут они словно и не знают друг друга. В район её возит, там тешатся, — многозначительно подняла в верх палец Соня.
— А это то тебе откуда известно, вместе с ними там была, что ли? — продолжала не верить Клава.
— Говорю же тебе, дочка моя тоже бухгалтер, как будто не знаешь, право слово, — фыркнула Соня.
— Ну и что с того?
— Она дружит с этой Ольгой, ну та и проговорилась один раз. Только бабы, никому, — взмолилась Соня, — а то Нотка мне голову оторвёт, если узнает, что от меня этот слух пошёл.
— А я верю, что так оно и есть, — проговорила Зоя, — Кузьмич мужик ещё при силе, а Татьяна его хворает последнее время часто. Вон уже два раза в санаторий её отправлял. Вот и нашёл себе утеху, в этой Ольге.
— Если всё правда, — вздохнула Клаша, — то жалко Митрофановну, хорошая она баба, и не заслужила такого.
Тишину нарушило мычание коров, возвращавшихся с пастбища. Хозяйки не спеша стали подниматься со своих мест, перевязали платки на головах, и переваливаясь с боку на бок, двинулись навстречу своим кормилицам. Разговор затих, но в глазах каждой читался интерес и осуждение. Слух, брошенный Соней, пустил корни в их умах, и теперь каждая обдумывала услышанное, прикидывая, насколько это может быть правдой.
Тем временем, сплетня, запущенная Печёнкиной, разлетелся по Березовке со скоростью лесного пожара. Бабы, как сороки, переносили её из дома в дом, добавляя каждая свои подробности и домыслы. Дошли эти слухи и до Татьяны. Поначалу она не проверила, или не захотела поверить, в то, что болтали по деревне. Но потом сомнения стали одолевать её, и она как бы невзначай начала присматриваться к мужу. И подметила неприятную для себя перемену в нём. Он стал молодиться что ли. Попросил не покупать ему больше тёмных рубашек. Раньше, что она ему купит, в том и ходил, не привередничал, а теперь вдруг заявил, что одежду будет выбирать себе сам.
— Ну сам так сам, — ответила она ему тогда, а теперь после дошедших слухов, вдруг вспомнила об этой его прихоти.
Ей не хотелось верить в то, что её Саша, с которым они прожили столько лет, и с которым были так счастливы, способен на предательство. «Быть такого не может, бабам делать нечего, вот и терпят языками от скуки. Ну подвёз он эту девчонку из райцентра, так что в этом такого. Деревня, она и есть деревня, всегда готовы из мухи слона сделать», успокаивала она саму себя. Но сомнения, как черви, грызли ее изнутри. Татьяна украдкой наблюдала за Иволгиным, стараясь уловить в его взгляде, жестах, словах хоть малейший намек на неверность. Она стала замечать, что он чаще задерживается на работе, ссылаясь на срочные отчеты и проверки. Однажды, войдя в дом, застала мужа за телефонным разговором. Он стоял у окна, отвернувшись от нее, и тихо говорил в трубку. Услышав ее шаги, он резко оборвал разговор, быстро нажав рычаг телефонного аппарата.
— Кто это был? — спросила Татьяна, стараясь говорить спокойно.
— Да так, по работе, — уклончиво ответил Александр Кузьмич, избегая ее взгляда.
В этот момент сердце Татьяны сжалось от боли и подозрения. Она поняла, что слухи, бродившие по деревне, скорее всего, были правдой. С этого дня её жизнь превратилась в муку. Она перестала спать по ночам, терзаясь ревностью и обидой. Ей было больно осознавать, что человек, которому она посвятила лучшие годы своей жизни, предал ее. Она не знала, как ей поступить, что сказать мужу. Попробовать поговорить и всё выяснить? Но она боялась услышать подтверждение своим худшим опасениям. Молчать и делать вид, что у них всё как прежде? Но молчание разъедало ее душу как кислота. Однажды утром, собираясь на работу, Иволгин подошел к ней и обнял.
— Ты какая-то грустная в последнее время, — сказал он, глядя ей в глаза, у тебя что-то случилось, может болит что?
Татьяна почувствовала, как к горлу подступает ком. В этот момент она поняла, что больше не может так жить. Ей нужно было знать правду, какой бы горькой она ни была.
— Не у меня, у нас случилось. Нам нужно поговорить Саша, и я хочу знать правду, — твердо сказала она, глядя мужу прямо в глаза.
Александр Кузьмич побледнел. Он отвел взгляд, словно боясь выдать себя. В его глазах промелькнула растерянность, а затем – обреченность. Он хорошо знал, что рано или поздно, всё откроется, и избежать объяснений не удастся.
— Какую правду, Тань? — пробормотал он, стараясь говорить как можно спокойнее, — что случилось?
Татьяна молчала, не отрывая взгляда от его лица. Она видела, как он старается казаться невозмутимым, но чувствовала его внутреннее напряжение.
— Не притворяйся, будто не понимаешь, — ответила Татьяна, в ее голосе звучала сталь, — я знаю про Ольгу. Про ваши поездки в район, про ваши разговоры по телефону. Я знаю все.
Александр Кузьмич молчал, опустив голову. Он понимал, что отрицать бессмысленно, все и так уже известно. Он был готов ко всему, кроме этого взгляда – взгляда женщины, которая любила его больше жизни, и которую он так подло обманул. Он опустил голову, не в силах смотреть в глаза жене. В комнате повисла тягостная тишина, нарушаемая лишь тиканьем часов.
— Да, это правда, — признался он наконец, с трудом выговаривая слова, — прости меня, Таня. Это просто глупая, нелепая ошибка, я не знаю, как так получилось.
Слёзы хлынули из глаз Татьяны. Боль и обида переполняли её сердце. Она отвернулась от мужа, не в силах больше видеть его. Слова, которые она так боялась услышать, прозвучали, и теперь ее мир рушился на глазах. Вся их совместная жизнь, их любовь, их счастье – всё казалось теперь обманом.
