И вот уже целую неделю, они жили словно чужие, просто хорошие соседи, и всё. Она всё так же заботилась о нём, готовила завтрак по утрам, следила чтобы он надел свежую рубашку. Но той близости, что была между ними раньше уже не было. Она ушла, просочилась словно вода между пальцами. Татьяна смотрела в окно, наблюдая за крупными дождевыми каплями, барабанящими по стеклу. И каждая капля казалась ей отражением слёз, что так и не пролились из её глаз, каждый удар – отголоском боли в сердце. Она не знала, как жить дальше. Простить? Забыть? Или просто уйти, оставив все позади? Эти вопросы терзали ее душу, не давая покоя ни днем, ни ночью. Александр Кузьмич ходил по дому, как затравленный зверь. Он чувствовал себя виноватым, жалким и беспомощным. Понимал, что разрушил все, что было ему дорого, и теперь не знал, как это исправить. Он пытался заговорить с Татьяной, объяснить, оправдаться, но она не слушала, молчала, словно стена, непробиваемая и холодная. Закрывшись от него, как устрица, в раковине из боли и обиды. Он видел её страдания, чувствовал свою вину, но не знал, как исправить содеянное. Понимал, что разрушил самое ценное, что у него было, и теперь должен нести это бремя.
Однажды вечером, когда они сидели за ужином в тягостном молчании, Татьяна вдруг подняла глаза и посмотрела на него. В её взгляде не было злости, только усталость и разочарование.
— Зачем, — тихо спросила она, — зачем ты это сделал? Неужели тебе было со мной так плохо?
Александр Кузьмич вздохнул и опустил голову.
— Нет, Таня, — ответил он, — с тобой мне всегда было хорошо. Я и сам не понимаю, как так вышло. Это было какое-то наваждение, глупость. Я никогда не хотел тебя обидеть.
Как-то, вернувшись с работы раньше обычного, он увидел жену, сидящую на диване. В руках она держала старый фотоальбом. Он тихо подошел и сел рядом. На фотографии была их свадьба – молодые, счастливые, полные надежд. Татьяна провела пальцем по изображению, и из ее глаз потекли слезы.
— Помнишь, как мы мечтали о детях, о большом доме, о счастливой старости вместе? — спросила она, не глядя на него.
Александр Кузьмич молчал, опустив голову.
— Оказывается, всё это было ложью, и ничего не значило для тебя, — её голос дрожал от боли.
Александр Кузьмич взял ее руку в свою.
— Нет, Таня, всё это было правдой. Я люблю тебя, и всегда буду любить. Я совершил ошибку, но я готов сделать всё, чтобы вернуть твое доверие. Прости меня, умоляю, прости.
Татьяна молчала, ее взгляд был полон печали и сомнения. Она хотела верить ему, хотела простить, но рана была слишком глубока, чтобы зажить так быстро. Ей нужно было время, чтобы все обдумать, чтобы понять, сможет ли она когда-нибудь забыть этот предательский удар в спину.
— А как же Ольга, твоя любовница, наверное, уже строит планы на вашу совместную жизнь? — горько усмехнувшись, задала она вопрос.
— Нет больше никакой любовницы, между нами, всё кончено, чем хочешь поклянусь тебе.
— Не нужно никаких клятв, мне нужно время, чтобы всё обдумать, и понять, смогу ли простить тебя и ли нет. Поэтому, завтра уезжаю в город, к сыну, поживу какое-то время там. С внуком повожусь, я очень скучаю по нашему Алёшке.
Иволгин с тревогой посмотрел на жену.
— Не волнуйся, — успокоила она его, — детям, о том, что случилось, между нами, я ничего не скажу. Зачем им знать всю эту грязь.
Александр Кузьмич почувствовал, как лед сковал его сердце. Отъезд Татьяны казался ему началом конца. Он понимал, что заслужил это, что сам вырыл эту пропасть между ними, но от этого осознания не становилось легче. Он молча кивнул, не в силах произнести ни слова. Знал, что сейчас любое его оправдание прозвучит фальшиво и только усугубит ситуацию. На следующее утро он отвез Татьяну на вокзал. Всю дорогу они ехали молча, каждый погруженный в свои мысли. На перроне он взял ее за руку, но она отвернулась, избегая его взгляда.
— Я буду ждать тебя, Таня, — тихо сказал он, — сколько потребуется, столько и буду ждать.
Она не ответила, лишь крепче сжала сумку и, не прощаясь, поднялась в вагон. Прошли недели, тянувшиеся словно вечность. Александр Кузьмич жил как в тумане, механически выполняя привычную работу. А вечерами, ходил из комнаты в комнату, словно неприкаянный, трогал её вещи, вдыхал знакомый запах её духов, пытаясь удержать хоть что-то от ускользающего прошлого. В каждом уголке дома он видел их совместные воспоминания – вот здесь они пили чай по вечерам, вот здесь, по очереди читали Алёшке книжки. И теперь всё это казалось таким далеким, словно это было в другой жизни. Однажды, вернувшись домой, он увидел в почтовом ящике письмо. Он сразу же узнал знакомый до боли почерк жены. Сердце бешено заколотилось. Он вскрыл конверт дрожащими руками тут же, у калитки, и начал читать. В письме она писала о том, как ей тяжело далось это решение, о боли и разочаровании, которые она испытала. Но в конце письма были слова, давшие ему надежду: «Я не знаю, что будет дальше, но я готова попытаться простить тебя, и начать жизнь с чистого листа».
Утром, как обычно, в правлении собрались все специалисты, с минуты на минуту должна была начаться планёрка. Все ждали только Иволгина, но его почему-то не было.
— Что это с нашим Кузьмичом случилось, — переговаривались они между собой, — чтобы он опоздал на планёрку, как минимум землетрясение и цунами сразу должны произойти.
— Может молодка ночью так уработала, что проспал бедолага, — пошутил кто-то мрачно.
— Да вроде у них любовь закончилась, — проговорила зоотехник, Лидия Кирилловна, — как слухи о его шашнях до жены дошли, так он и порвал с этой Гориной. Говорят, она громы и молнии и мечет, на место главного бухгалтера метила, а тут такой пшик вышел.
Подождали ещё не много, а когда поняли, что председатель опаздывает уже на целых полчаса, забеспокоились.
— Может случилось что с Иволгиным, наверное, заболел, — предположил агроном Игорь Колесников.
— Если бы заболел, то позвонил бы и предупредил, — ответила ему диспетчер Антонина Котова, — тут что-то неладно, нужно домой к нему сбегать, узнать в чём там дело.
К Иволгину отправили младшего инженера Славу Кошкина. Он убежал, а минут через десять вернулся обратно.
— У Кузьмича дверь заперта, — проговорил он, запыхавшись, — я стучал, кричал, мне никто не ответил.
— Может уехал куда, — снова предположил Колесников.
— Да не мог он уехать и никого не предупредить, — озабоченно ответила ему Антонина, — тут что-то нехорошее случилось, надо мужики дверь ломать, может ему помощь нужна.
Все мужчины кто пришёл на планёрку, уселись в ГАЗик Егора Репнина и отправились к дому председателя, вместе с ними поехала и Лидия Кирилловна. Когда взломали дверь, то обнаружили Иволгина сидящим в кресле, в руках он сжимал фотографию жены, а на губах застыла улыбка, председатель был мёртв. Лидия Кирилловна, ахнув, закрыла лицо руками. Остальные мужчины, потрясенные увиденным, молча переглянулись. Вызвали милицию и скорую. Приехавший врач констатировал смерть от сердечного приступа. Каждый понимал, что внезапная смерть Иволгина – это трагедия не только для его семьи, но и для всего хозяйства. Ведь именно он был душой и сердцем колхоза, человеком, который звал каждого работника по имени и отчеству, всегда находил слова поддержки и умел сплотить коллектив. Весть о смерти председателя разнеслась по селу мгновенно. Люди стекались к дому Иволгина, чтобы проститься с ним. Бабы плакали, мужики молча снимали шапки. В глазах каждого читалась скорбь и недоумение – как же так, еще вчера был жив-здоров, а сегодня его уже нет. Люди, еще недавно судачившие о его похождениях, теперь с сочувствием качали головами. Говорили, что не выдержало сердце, не смог пережить разлуку с женой и осознание своей вины. Татьяне телеграмму о смерти мужа отправили немедленно. Она приехала на следующий день, осунувшаяся и постаревшая. Увидев в гробу бездыханное тело мужа, разрыдалась. Вся обида и злость, что копились в ней неделями, словно испарились, оставив лишь горечь утраты и сожаление. Похоронили Иволгина на поселковом кладбище, рядом с могилой его родителей. Татьяна, после похорон осталась в Берёзовке, переезжать к сыну отказалась.
— Не оставлю я могилу отца без присмотра, — ответила она на предложение сына продать дом и уехать жить к ним, — виновата я и пред вами, и перед ним, за то что не уберегла, не простила вовремя его грех.
— Какой грех, — не понял сын, — я чего-то не знаю?
— А тебе и знать ничего е нужно, — ответила Татьяна, — это была наша с ним жизнь, и всё что между нами происходило, останется вот здесь, — она указала рукой на сердце.
Сын и невестка уехали, а она теперь каждый день ходила к могиле мужа.
Садилась на лавочке, глядела на холмик свежей земли, и шептала какие-то слова.
(Продолжение следует)