Рубиновый венец 9
Варвара укладывала Машу спать, а потом зажигала свечу перед иконой. Вставала на колени, шептала молитву.
— Матерь Божия, помоги нам, грешным. Сохрани Марию Георгиевну от всякого зла. Дай ей счастья, которого нет у родителей.
Свеча трепетала. В доме стояла тишина — только где-то поскрипывали половицы да в саду шумел ветер.
Варвара долго молилась. Она просила за Марию Георгиевну , за больную Софью Сергеевну и даже за Георгия Петровича — пусть Господь вразумит его, отвратит от пагубной страсти.
— Господи, — шептала она, — если кому-то и страдать за грехи господние, то пусть лучше я пострадаю. А девочку пощади. Она ни в чём не виновата.
После молитвы Варвара долго сидела в кресле у Машиной кровати. Думала о том, что будет завтра, послезавтра, через год. Деньги в доме тают, как снег весной. Скоро могут продать и саму усадьбу. И что тогда? Куда денется Маша?
Барин Сергей Иванович обещал, что Варвара навсегда останется с его внучкой. Но что может сделать старый полковник против долгов? У него самого денег в обрез.
Иногда по ночам до Варвары доносились голоса из спальни господ. Софья Сергеевна плакала, Георгий Петрович что-то сердито отвечал. Потом хлопала дверь — значит, барин ушёл в кабинет. И до утра из кабинета доносились шаги и звон стекла.
— Пьёт, — думала Варвара. — Горе своё заливает. А от этого горе только сильнее становится.
Она лучше других понимала, что происходит в семье. Видела, как рушится всё, что было дорого. И знала, что скоро Маша может остаться совсем одна в этом мире.
К зиме Софье Сергеевне вроде стало легче. Доктор говорил, что, скорее всего, помогает морозный воздух. Но Софья не раз слышала и знала, что так бывает перед кончиной, когда собираются последние силы. Однажды вечером, когда Георгий сидел в кабинете за бумагами, она кое-как поднялась с постели и пошла к нему. Варвара хотела помочь, но барыня отмахнулась:
— Я сама дойду. Мне нужно поговорить с мужем.
Георгий поднял голову, когда вошла жена. Софья была в белом платье, с распущенными волосами — совсем, как в те далёкие времена, когда они были счастливы.
— Соня... — начал он.
— Помолчи, — перебила она его. — Выслушай меня.
Она села в кресло напротив и сложила руки на коленях.
— Георгий, если ты не остановишься, то потеряешь дочь. Понимаешь? Потеряешь навсегда.
— Я пытаюсь...
— Что пытаешься? Отыграться? Сколько раз уже пытался? И каков результат?
Георгий молчал. Что тут скажешь? Софья была права.
— Маша растёт без отца, — продолжала жена. — Ты её боишься, прячешься от неё. А она не понимает почему. Думает, что в чём-то виновата.
— Это не так...
— Так, Георгий. Слава Богу, что батюшка прислал Варю. Девочка хоть под присмотром. Но няня не заменит отца.
Софья помолчала, а потом добавила тише.
— Я долго не протяну. Мы оба это знаем. И что тогда? Маша останется с тобой одна. Справишься?
Георгий опустил голову. В груди всё сжалось от боли и стыда.
— Соня, я исправлюсь. Клянусь тебе...
— Не клянись, — устало сказала жена. — Твоих клятв уже хватило. Просто подумай о дочери. Пока не поздно.
Она поднялась, хотела уйти, но вдруг пошатнулась. Георгий вскочил и подхватил её:
— Соня!
— Ничего... просто слабость...
Он помог ей дойти до спальни и лечь. Софья закрыла глаза.
— Береги Машу, Георгий. Больше мне не о чем тебя просить.
Март выдался холодным и серым. Снег ещё лежал во дворе, но уже таял, превращаясь в грязную кашу. В доме Касьяновых стояла особая тишина — та самая, что бывает в домах, где умирают.
Софья Сергеевна уже третий месяц лежала в спальне. Болезнь брала своё — от прежней красоты остались только большие тёмные глаза да тонкие руки, лежащие на одеяле. Доктор приезжал каждую неделю, качал головой и разводил руками.
— Ничего поделать не могу, Георгий Петрович, — тихо сказал он. — Болезнь зашла далеко.
Георгий метался по дому, как загнанный зверь. То вызывал одного лекаря, то другого. Даже из самой Москвы выписывал знаменитых врачей. Но все говорили одно: поздно, ничем уже не поможешь.
Восьмилетняя Маша почти не отходила от материнской постели. Она сидела на низенькой скамеечке, которую поставила для неё Варвара, и тихо играла с куклой. Иногда читала вслух — ведь Варя же учила её грамоте. Слова получались не всегда складными, но Софья слушала с улыбкой.
— Маменька, — говорила Маша, показывая картинку в книжке, — смотри, какая красивая принцесса. Она на тебя похожа.
Софья пыталась улыбнуться, но каждая улыбка давалась ей с трудом. Дышать становилось всё тяжелее.
Варвара не отходила от барыни ни на час. Поила её травяными отварами, которые прописывал доктор, обтирала лоб влажной тряпочкой, поправляла подушки. И всё время следила за Машей — чтобы девочка не испугалась, не увидела ничего страшного.
— Варя, — позвала однажды Софья, когда Маша заснула в кресле. — Подойди ко мне.
Варвара села на край кровати. Софья взяла её за руку — рука была горячей и сухой.
— Что будет с Машенькой? — прошептала больная. — Муж у меня пропащий... только ты у неё и осталась...
— Не говорите так, барыня. Вы ещё поправитесь.
— Не поправлюсь, Варя. Знаю я. Только пообещай мне, что не оставишь девочку. Что бы ни случилось.
— Обещаю, барыня. Жизнью клянусь.
Софья крепче сжала руку Варвары.
— Спасибо тебе. Мне стало легче.
По ночам Софья металась в жару. Она бредила, звала то Машу, то покойную мать. Говорила что-то про карты, про долги, про то, как продавали имение. Варвара сидела рядом, шептала молитвы, крестила больную.
— Господи, — молилась она, — если уж забираешь барыню, то забирай легко. Не мучай понапрасну.
Маша часто просыпалась. Она вскакивала с кровати и бежала в спальню.
— Маменька, ты не спишь? Тебе больно?
— Нет, доченька. Не больно.
— А я тебе песенку спою. Варя меня научила.
И Маша тихонько пела колыбельную, которую слышала от няни.
Георгий редко заходил к жене. Не мог смотреть на её страдания. Больше сидел в кабинете, пил водку и проклинал судьбу. Иногда приходил посреди ночи, вставал у кровати и молча смотрел на Софью. Она чувствовала его взгляд, но делала вид, что спит.
— Прости меня, Соня, — шептал он. — Прости за всё...
Софья молчала. Слишком много было обид, слишком поздно пришло раскаяние.
К концу марта стало ясно, что дни её сочтены. Софья почти не вставала, ела через силу и всё реже говорила. Только смотрела на дочь — долго, внимательно, словно хотела запомнить каждую черточку.
— Варя, — спрашивала Маша, — почему мама так на меня смотрит?
— Любуется вами, Мария Георгиевна. Матери всегда любуются своими детьми.
— А когда она встанет?
— Скоро, милая. Скоро...
Но Варвара понимала, что приходится говорить неправду. Скоро всё будет совсем по-другому.
В первых числах апреля к Софье приехал священник — отец Василий из церкви Святой Троицы. Старый добрый и мудрый батюшка.
Варвара встретила его у порога.
— Батюшка, барыне совсем плохо. Говорит с трудом.
— Ничего, дочь моя. Господь и шёпот слышит.
Отец Василий поднялся в спальню. Софья лежала на высоких подушках и тяжело дышала. Увидев священника, она попыталась приподняться.
— Лежи, дочь моя, — мягко сказал батюшка, присаживаясь у постели. — Пора готовить душу к переходу в мир иной. Исповедуйся, причастись.
На время исповеди Машу отвели в детскую. Девочка не понимала, зачем к маме пришёл священник, но Варвара сказала, что так надо.
Софья с трудом приподнялась на подушках. Голос её был слаб, но слова звучали чётко.
— Батюшка, я каюсь не столько в грехах, сколько в своих печалях. Не смогла отвратить мужа от пагубной страсти. Не уберегла дочь от этого позора.
— Дочь моя, — мягко прервал священник, — не в твоих силах было спасти чужую душу. Каждый сам отвечает перед Богом.
— А моя Машенька? — прошептала Софья, и по её щекам покатились слёзы. — Что с ней будет? Останется с отцом-пропойцей... одному Богу известно, во что он превратит дом...
— Бог сироту не оставит, — утешал батюшка. — Есть у девочки добрая няня, есть дедушка. И главное — сама она девочка умная, добрая. Вырастет хорошим человеком.
Отец Василий причастил Софью. Она перекрестилась дрожащей рукой и тихо лежала, глядя в потолок. На её лице появилось какое-то просветление — словно тяжкий груз спал с души. Потом она будто вспомнила чего-то. Попросила батюшку благословить дочку, чтобы Бог хранил её. Священник согласно кивнул головой, попросил, чтобы привели девочку.
— Благослови Господь отрока своего Марию. Пусть растёт доброй и послушной, - он положил руку на голову ребенка.
— А мама поправится? — спросила Маша.
Отец Василий не стал отвечать прямо.
— Господь знает, что лучше. Мы можем только молиться.
После отъезда священника в доме стало ещё тише. Софья причастилась, душа её успокоилась, но тело слабело с каждым часом.
Вечером она позвала к себе Георгия.
— Поговорить надо. В последний раз.
Георгий сел у кровати, не поднимая глаз. Ему было стыдно смотреть на жену.
— Соня, я...
— Молчи, — перебила она. — Слушай меня. Береги Машеньку. Это единственное, что осталось от нашей любви.
— Сберегу, — хрипло ответил он.
— Не бережешь. Губишь её, как погубил меня. Играешь, пьёшь, дом разоряешь. Что будет с ребёнком?
Георгий молчал. Что тут скажешь?
— Обещай мне, — продолжала Софья, — что не будешь прогонять Варю от дочери. Она теперь для Машеньки, как мать.
— Обещаю.
— И бросай играть. Ради дочери бросай.
— Брошу, Соня. Честное слово.
Софья грустно улыбнулась.
— Слышала я твои честные слова. Да теперь уж поздно...
Ранним утром, когда в окна спальни проник первый робкий луч света, Софья Сергеевна тихо скончалась. Варвара дремала в кресле у кровати — третью ночь почти не спала. Проснулась от непривычной тишины. Тяжёлое дыхание больной, мучившее её последние дни, стихло.
Няня подошла к постели. Софья лежала неподвижно, её лицо разгладилось и стало почти девичьим. Варвара приложила ухо к груди барыни — сердце не билось.
— Барин, — тихо окликнула Варвара. — Кажется, барыня…
Георгий всю ночь просидел в кресле у окна. Боялся подойти к постели. А когда Варя позвала его, он сразу понял — всё кончено.
Встал, подошёл. Опустился на колени возле кровати.
— Сонечка... — прошептал он.
Взял жену за руку. И заплакал.
— Прости... — бормотал он сквозь слёзы. — Прости меня, дурачок... поздно спохватился...