Интервью с Северусом Снейпом вышло длинным и сложным. И для него, и для меня.
Но должна признаться - я получила большое удовольствие, беседуя с профессором. Он - человек умный, тонкий, не чуждый иронии и сарказму.
Важно - структура интервью.
Во-первых, я видоизменяла некоторые вопросы читателей. Надеюсь, без потери смысла.
Во-вторых, вопросы от каждого читателя находятся в каруселях за картинками. Если кому-то был удобнее формат, когда имя читателя, задавшего вопросы, выносилось в заголовки, дайте мне знать. Я пока в поисках оптимальной верстки.
Мои реплики и вопросы выделены жирным.
Что ж.
Приступим к интервью.
Здравствуйте, профессор. Знаю, вы не любитель праздных разговоров, но не откажите мне в удовольствии взять у вас интервью.
Взгляд из-под тёмных бровей. Голос низкий, резкий, с лёгкой ноткой насмешки:
Здравствуйте.
Интервью - удовольствие, говорите? Интересный выбор слова. Хотя, признаю, в этом больше смысла, чем в бесконечной болтовне Поттера и его компании.
Раз уж вы столь настойчивы - спрашивайте. Но предупреждаю: глупые вопросы оставлю без ответа, сентиментальные - уничтожу сарказмом, а слишком личные - проигнорирую.
Вы всё ещё уверены, что хотите это интервью?
Всё ещё уверена.
Профессор, представим, что Волдеморт в качестве своей цели избрал бы Невилла.
Вы пошли бы к Дамблдору с просьбой о защите Лонгботтомов, если бы Волдеморт нацелился на Невилла?
Я не поклонник «представим». Это удел тех, кто боится смотреть правде в глаза.
Но... вы спрашиваете - я отвечу.
Если бы Темный Лорд избрал целью Невилла Лонгботтома - значит, именно его мать погибла бы, защищая сына.
А я? Я бы продолжал служить Волдеморту. С поникшей головой, с отвращением к себе, но — продолжал. Потому что мне было всё равно… до тех пор, пока под удар не попала она.
Пауза. Он смотрит куда-то в сторону, словно пытается подавить тень воспоминания.
Я не пошёл к Дамблдору из чувства справедливости или великой нравственной борьбы. Я пошёл - умолять - лишь когда понял, что моя вина может стоить жизни Лили. Не Невиллу. Не Поттеру. Ей.
Так что нет. Я бы не пошёл. Я бы просто остался шпионить. Прятаться. Ждать. И, может быть, очень медленно, почти незаметно - терять остатки человеческого в себе.
Теперь скажите, вы действительно хотели этот ответ - или надеялись на что-то более утешительное?
Я ценю вашу честность.
Теперь о том, как вы подслушали Пророчество.
Вас не удивило, что Дамблдор проводил собеседование Сивиллы Трелони в трактире с мрачной репутацией?
Лёгкое движение бровей. Насмешливая тень в голосе:
Наконец-то - разумный вопрос.
Удивлён? Нет.
Разочарован - да.
Трактир «Кабанья голова» - заведение с подозрительной публикой и ещё более подозрительным уровнем санитарии. Но Дамблдор... всегда действовал по своим, одним ему понятным принципам. Он, вероятно, считал, что такое место создаёт «атмосферу уединённости». Или, быть может, надеялся, что в задымлённой комнате с липкими столами ясновидение будет звучать убедительнее.
Сухая усмешка.
Меня тогда больше занимало содержание услышанного, чем обстановка. Я не знал, кого касается пророчество. Я знал лишь - Тёмный Лорд должен узнать. Он всегда искал пути к бессмертию, и если какая-то невнятная шарлатанка несёт бред, в котором есть слова «родится тот, кто сможет его победить» - это будет для него как кровь для акулы.
Вы спрашиваете - не показалась ли мне странной обстановка?
Всё, связанное с Дамблдором, всегда казалось странным. Но чаще всего - смертоносно эффективным.
Пауза. Снейп наклоняется чуть ближе.
Вы же понимаете, что он выбрал это место специально? Не из небрежности. Он знал, что кто-то может услышать. И, быть может, даже хотел этого.
Но это уже из области предположений. А я предпочитаю факты.
Какой вы затейник.
Следующий вопрос.
Если бы вы стали Министром магии, какие законы вы бы приняли или изменили?
Снейп медленно откидывается на спинку кресла. В глазах - ледяное спокойствие, но в голосе - явное раздражение:
Затейник? Надеюсь, вы не перепутали меня с Уизли.
Ну хорошо.
Министр магии, говорите?
Пауза. Он чуть прищуривается, как будто представляет себе это недопустимое по своей сути положение.
Во-первых - я бы распустил Отдел Тайн. Если организация на протяжении десятилетий не может объяснить, чем конкретно она занимается, значит, она либо опасна, либо бесполезна. Оба варианта недопустимы.
Во-вторых - ужесточил бы требования к преподавателям Хогвартса. Прежде чем поставить преподавать предмет, кандидат должен хотя бы знать его содержание.
тут в голосе ясно слышна отсылка к некой мисс Амбридж и, возможно, к некоему безымянному оборотню
Хогвартс должен быть школой магии, а не домом свиданий, военных действий или психологических травм.
В-третьих - реформа Азкабана. Душевыедающие демоны в качестве тюремной охраны? Гениальное решение, если цель - вырастить ещё более изощрённых преступников. Их давно следовало убрать.
Он смотрит прямо в глаза собеседнику, голос становится чуть ниже.
И наконец - я бы полностью пересмотрел механизм выдачи чистокровных привилегий. Мракоборцы, министры, чиновники - вся эта иерархия давно прогнила, потому что кровь там ценится выше способностей.
Это должно быть искоренено.
Пауза. Он отводит взгляд.
Хотя…
Я бы предпочёл никогда не быть министром.
Слишком много политики, слишком мало смысла. Я - не диктатор, не герой и не бюрократ. Я - тот, кто делает грязную работу, пока другие греются в лучах славы.
Но спасибо за игру.
Затейница.
Неужели наша беседа становится местом для обмена остротами? Мне нравится.
Следующий вопрос.
Профессор, однажды Дамблдор спросил вас, не привязались ли вы к Гарри. Вы вызвали патронуса - лань - чтобы показать, что всё, сделанное вами для Гарри, было сделано для Лили. Так скажите мне сейчас.
Вы действительно помогали Гарри только из-за Лили?
Снейп неподвижен. Лицо как каменная маска. Он долго молчит. Потом - почти шепчет, но в этом шепоте слышится сталь:
Я вызвал лань не потому, что хотел кого-то убедить.
А потому что сам себе напоминал, кто я и зачем это всё.
Да, всё началось с Лили. С вины, которая сжигала изнутри. С долга, который я сам себе навязал. С любви, которая… не умерла. Хотя, быть может, должна была.
Но знаете, что самое страшное?
Гарри Поттер. Этот раздражающий, самонадеянный мальчишка с лицом Джеймса Поттера… Временами - он начинал действовать иначе. Спрашивал, сомневался, защищал слабых, бунтовал против несправедливости - и это не имело никакого отношения к его отцу. Это было его.
И я…
Голос замирает, но тут же набирает прежнюю сухость:
Я ненавидел себя за это. За то, что временами хотел, чтобы он выжил не только ради неё. Чтобы… он жил, потому что заслуживает жить.
Взгляд вновь на собеседника. Острый, как кинжал:
Так вы хотите знать, был ли он мне дорог?
Нет.
Не как сын. Не как друг. Не как ученик.
Но однажды - на мгновение - я увидел в нём человека, а не наследие Джеймса.
И, возможно, в этот момент я спас его не ради Лили. А потому что я не мог позволить, чтобы он погиб. Потому что он уже стал чем-то большим, чем её сын.
Простите. Я понимаю, это тяжёлые вопросы. Давайте поговорим о вашей работе.
Как вы считаете, почему Министерство магии издавало учебники зельеварения для старших курсов с неточными инструкциями и почему не исправило их в дальнейшем?
Снейп почти усмехается - не так, как улыбаются обычные люди, а так, как хищник замечает неосторожного зайца. Голос капает ядом, как свежесваренное ядовитое зелье:
Наконец-то вы спрашиваете о том, в чём я - лучший.
Зельеварение. Мало кто его понимает. Ещё меньше тех, кто способен преподавать. А писателей учебников - и вовсе единицы.
Снейп берёт перо, крутит в пальцах, будто вместо него - мертвенно хрупкая игла из крыльев златокрылки.
Вы спрашиваете - почему в учебниках ошибки?
Ответ прост: потому что большинство авторов - теоретики. Они либо никогда не стояли над котлом, либо боятся признать, что в зельеварении опыт важнее формулы.
Инструкции пишут безопасные, нейтральные, гарантированно «работающие». А то, что они медленные, нестабильные, или уступают по силе - министерство не волнует. Им важен минимальный риск, а не максимальный эффект.
Он наклоняется чуть ближе, словно выдаёт секрет:
Настоящие мастера варят зелья на слух, на цвет, по структуре пены, по температуре испарений. А не по строчкам, переписанным сорок лет назад с рецептов, что в оригинале предназначались для полевых условий времён Гриндевальда.
Вздох - почти презрительный.
Министерство не исправляет учебники, потому что боится ответственности.
Если в официальном руководстве будет сказано «нарезать мандрагору тонко, почти прозрачно, и варить ровно до момента появления синего ободка по краю» - а ученик не увидит ободка - кто будет виноват? Они.
Поэтому - «две минуты» и «измельчить». Без нюансов. Без риска. И, как результат, - без настоящей магии.
Пауза. Снейп смотрит прямо в глаза:
Вот почему я заставлял учеников думать. А "Книга Принца-полукровки" - опасна не тем, что там исправлены рецепты, а тем, что она требует наблюдать, понимать, чувствовать.
А это - пугает больше, чем любой дракон.
Особенно тех, кто сидит в Министерстве.
О да, я слышу вашу гордость профессионала.
Бывало ли у вас желание написать свой учебник по зельеварению или другой магической дисциплине?
Публиковали ли вы где-то свои труды на эти темы?
Губы Снейпа слегка дрогнули - нечто среднее между усмешкой и раздражением. Он медленно складывает руки перед собой, как будто решает: отвечать ли всерьёз или поставить точку сарказмом. Но говорит спокойно, глухо, без лишнего пафоса:
Желание - да. Публиковать - нет.
Пауза.
Писать учебник - значит, объяснить то, что большинство не поймёт.
Или поймёт неправильно.
А я слишком хорошо знаю цену неправильного зелья.
Он проводит пальцами по воображаемой книге на столе:
Я начал составлять сборник - нечто между гримуаром и практическим пособием. С формулами, но не только. С примечаниями, наблюдениями, реакциями, модификациями. Не как «Школьный учебник по зельеварению», а как рабочая тетрадь мастера. Только для тех, кто не ищет лёгких ответов.
Я вёл этот труд для себя.
И, возможно, для того, кто однажды окажется достаточно упрямым, одарённым - и живым - чтобы понять.
Но нет - я не публиковал. Бумага терпит глупость, но читатели - ещё хуже.
Он смотрит немного в сторону, в голосе появляется нотка усталой иронии:
Кроме того, мир не нуждается в ещё одном «авторе». Он нуждается в том, кто знает, что делает, а не в тех, кто болтает в «Ежедневном пророке» и торгует пером.
Пауза. Тон становится почти бесстрастным:
Если бы я опубликовал свои труды, некоторые зелья стали бы опаснее, чем при их отсутствии. Люди не понимают ограничений. Они повторяют, не разбираясь.
А ошибки в зельях - не стираются заклинанием. Они жгут, травят, убивают.
Так что - нет. Я не пишу для широкой публики.
Я - не шоумен. Я - алхимик.
К слову об учебниках - давайте вспомним события 1996 года. Гарри Поттер тогда учился зельеварению у Горация Слагхорна и делал невероятные успехи, работая по учебнику с вашими пометками.
Как вы оцениваете успехи Гарри Поттера, работавшего по учебнику "Принца-полукровки"?
Ах, да.
1996-й. Мальчик-Который-Стал-Лучше-В-Зельях.
И весь Хогвартс в изумлении: как это Поттер вдруг перестал взрывать котлы?
Усмехается, но взгляд холоден:
Меня эта ситуация… забавляла.
С одной стороны, он, конечно же, работал по моим исправлениям. Каждый успех, каждая удачно сваренная настойка, каждый эффектный результат - это не его достижение. Это результат моих долгих лет работы, наблюдений, проб, ошибок, тонкой настройки процессов, которые большинству преподавателей даже не снились.
Пауза. Он сцепляет пальцы, медленно:
Но - ирония. Мальчишка, которого я презирал, шаг за шагом следовал за моими мыслями. Работал по моим формулам. Повторял мои шаги.
Он учился у меня, сам того не зная.
И это было…
Пауза, сухо:
…на удивление эффективно.
Он наклоняется вперёд:
Но не обольщайтесь. Это не означает, что Поттер стал зельеваром. Он - ученик, способный подражать. Быстрый, интуитивный, но не системный. Он знал, что делать, но не понимал, почему это работает. Он видел действие, но не причинность. Это - не мастерство. Это - хорошее копирование.
И Слизнорт…
Этот добродушный пижон был счастлив, что может похвалить Поттера, приблизиться к нему, добавить себе очков влияния. Он всегда любил блестящих учеников - точнее, громкие имена, а не реальные таланты.
Так что да. Гарри Поттер варил зелья хорошо - потому что пользовался моими знаниями. Впервые в жизни он стал по-настоящему успешным на моём предмете.
И это было заслуженно - но не им.
И всё же, согласитесь, на занятиях Слагхорна Гарри работал лучше.
Какие проблемы Гарри испытывал на ваших уроках, как вы считаете?
Гарри Поттер испытывал все возможные проблемы, которые может испытывать ученик на уроках зельеварения, начиная с базовых и заканчивая фундаментальными.
Во-первых - внимание.
Он приходил на занятия, уже ожидая худшего. Настроенный на оборону, он не слушал суть. Его взгляд метался - на друзей, на котёл, на меня. У него были рефлексы выживания, но не рефлексы учёбы.
Во-вторых - терпение.
Зельеварение - искусство медленное. Нужно выдерживать время, следить за консистенцией, не торопиться. Поттеру же нужно было либо немедленный результат, либо геройская сцена. А если зелье требует тишины и концентрации - он уже проиграл.
В-третьих - предвзятость.
Он считал, что я его ненавижу.
Что ж, он был недалёк от истины - но проблема не в этом. Проблема в том, что он позволял своей обиде затмевать разум. Он искал подвох, а не знания.
Снейп делает паузу, затем продолжает уже жёстче:
В-четвёртых - недостаток базы.
Гермиона могла компенсировать неуверенность знаниями. Поттер - пытался компенсировать незнание наглостью. Он не читал теорию. Он не задавал нужных вопросов. Он просто… интуитивно тыкал палкой в яд.
И наконец - чувство безнаказанности.
Он привык, что его вытаскивают. Дамблдор, Макгонагалл, в крайнем случае - удача. Он не знал, что значит учиться из страха совершить ошибку. Он привык побеждать, а не быть учеником.
Снейп подаётся вперёд, голос затаённый, напряжённый:
Он был медленным, раздражённым и беспечным.
И я, разумеется, делал всё, чтобы он почувствовал это.
Даже в этих условиях Гарри сдал СОВ неплохо.
Что помогло ему сдать СОВ на "Выше ожидаемого"? Был ли он достоин такой оценки?
Снейп хмыкает. Очень тихо. Не то чтобы со смехом — скорее с тем раздражающим скепсисом, каким профессор встречает ответ ученика, формально верный, но наивный по сути:
Оценка "выше ожидаемого" - забавная формулировка.
Признание успеха… в сравнении с низкими ожиданиями.
Он откидывается на спинку кресла, сцепив руки перед собой:
Экзамены СОВ - не показатель гениальности. Они оценивают знание базовых формул, рецептов и аккуратность исполнения. Поттер, к своему удивлению, может быть, впервые действительно готовился. Возможно, даже внимательно слушал Грейнджер. И, конечно, преподаватель, принимавший экзамен, не был мной.
Это многое объясняет.
Тень усмешки, едва заметной, но острой:
Я вполне верю, что он справился.
Он запомнил, как должно быть, выучил инструкции, не отвлекался на всякие "битвы добра и зла", и наконец-то не варил зелье, поглядывая, не слежу ли я за ним с ядом в глазах.
Так что - да.
Он сдал.
Честно? Вероятно.
С блеском? Вряд ли.
С моей точки зрения?
Это - не подвиг. Это минимум, на который он оказался способен, если перестал вести себя как проклятый спаситель мира.
Снейп делает паузу. И добавляет глухо:
Знаете, я бы даже сказал - он заслужил эту оценку.
Потому что, несмотря на всё, он учился.
А я уважаю тех, кто учится. Даже если это Гарри Поттер.
А ещё, спустя много-много лет, он назвал сына в вашу честь. Один из сыновей Гарри Поттер носит ваше и Альбуса имя.
Что вы чувствуете, зная, что Гарри назвал сына в вашу честь?
Снейп замирает. Веки опускаются на мгновение, будто защищая от слишком яркого света мысли. Когда он говорит, голос звучит почти тихо, ровно — как будто каждое слово отмерено с внутренним усилием:
Это… странный выбор.
Непростительный, если судить логикой. И… слишком щедрый, если судить сердцем.
Пауза. Он медленно встает, будто не может больше оставаться сидя, говоря об этом:
Он знал меня недолго. Он знал лишь часть. Для него я был суровым, жестоким, - в лучшем случае, загадочным.
Да, он позже узнал правду. О долге. О любви. О боли. Но назвать сына моим именем…
Он качает головой, едва заметно:
Это было не благодарностью. Это было прощением. И, быть может, попыткой примирить в себе образ двух мужчин, которых он ненавидел и понимал одновременно - Джеймса Поттера и меня.
Снейп смотрит прямо в глаза собеседнику. Говорит резко, будто отбрасывает сентиментальность, но не может до конца скрыть трещину в голосе:
Я не искал памяти.
Я не стремился к признанию.
Я сделал то, что должен был сделать. Не ради будущих названий, не ради детей, но потому что иначе не смог бы жить с собой.
Он отворачивается, будто разговор окончен, но потом, уже тише, добавляет:
Если мальчик действительно носит моё имя…
Пусть будет смелее, чем я был в юности.
И мудрее, чем я стал в конце.
Что помогло вам стать профессионалом в зельеварении?
И какие области магии для вас наиболее интересны?
Вы спрашиваете, что помогло мне стать профессионалом?
Ответ прост.
Одиночество. Боль. И стремление к контролю.
Он не поднимает голос, но каждое слово звучит точно, словно формула:
В детстве магия казалась мне единственным способом защититься.
Но заклинания - грубы. Они требуют эмоций, силы, вспышки.
А зелья - точны. Предсказуемы.
Если ты ошибся в зелье - виноват ты. Не палочка, не настроение, не случай.
Ты.
Это меня устраивало.
Пауза. Он опускает взгляд на свои руки, будто всё ещё чувствует запах варева:
Я изучал старинные рецепты. Разбирал тетради, читал латинские корни, экспериментировал с ингредиентами, которые другим казались бессмысленными.
Пока остальные развлекались волшебными дуэлями - я копался в болотной слизи, тестировал яд ползучей губки, наблюдал за тем, как мандрагора взаимодействует с серебром.
И постепенно… я начал видеть больше, чем написано в книгах.
Не просто «перемешать трижды», а почему именно трижды.
Не просто «порошок лунного камня», а что он делает с нервной системой.
Он поднимает глаза:
Вы спрашиваете - какие области магии интересны?
Зельеварение - это слияние алхимии, целительства, трансмутации.
Но помимо этого, меня всегда интересовала магия памяти, магия крови, и, разумеется, окклюменция и легилименция.
Потому что в зельях ты контролируешь тело.
А в этих дисциплинах - разум.
Свои слабости. Свои страхи. Свои намерения.
Управление зельем - это тренировка.
Управление собой - это искусство.
Он делает паузу, глядя прямо в глаза:
Профессионалом я стал не потому, что был одарён.
А потому что у меня не было права на ошибку.
И не было другого пути, кроме как стать лучшим.
Чему вы посвятили бы жизнь, если бы не было Волдеморта, войн и гибели Лили?
Снейп долго молчит. Настолько долго, что становится непонятно - задумался ли он… или просто отказывается отвечать. Наконец, он медленно выдыхает. Голос - не колкий и не сухой, а будто уставший, сдержанный, почти человеческий:
Если бы всего этого не было… Если бы не было войны, не было метки на руке, не было страха, и не было её гибели…
Он откидывается в кресле, смотрит не на собеседника, а куда-то сквозь него, в пустоту, где, возможно, живёт однажды несбывшаяся жизнь:
Я бы, наверное… Преподавал.
Но не в Хогвартсе. Не у детей богачей, которые считают школу прелюдией к министерским креслам. А у тех, кто по-настоящему хочет учиться. Кто не прячет волшебство за фамилией.
Я бы собрал таких. И научил их видеть магию - не как игру, не как оружие, а как средство преобразования. И себя, и мира.
Он тихо усмехается, но в этой усмешке — ни капли злобы:
А может быть - открыл бы лабораторию. Исследовал бы редкие виды зелий, восстановил бы утерянные формулы, которых боится Министерство.
Изучал бы границу между зельем и проклятием.
Может, даже - лечил.
Пауза. Он чуть опускает голову, голос становится тише:
Если бы Лили была жива… Возможно, я бы просто жил рядом. Не надеясь, не прося, не вторгаясь. Но зная, что она есть.
Что я сделал хоть одну вещь в жизни правильно - сохранил её.
Он поднимает взгляд. В нём нет ни гнева, ни защиты. Только — честность, обнажённая и горькая:
Но этой жизни не было.
Была только та, где я стал тем, кем стал.
И если вы хотите знать правду - я бы всё отдал за ту первую.
Но жил - в той второй.
Это немного странно спрашивать... но не будем игнорировать то, что вы умерли.
Что после вашей смерти сказала вам Лили при встрече?
Снейп замирает. Его лицо - как маска. Губы плотно сжаты, руки - скрещены, словно он хочет отгородиться от вопроса, который пробивает даже самую сильную окклюменцию. Он долго не отвечает. А потом - очень тихо, почти беззвучно:
Она сказала:
Привет.
Пауза. В этих двух словах звучит всё: изумление, боль, память, прощение. Он не поднимает взгляда, будто боится, что если посмотрит на собеседника - не выдержит:
Она не кричала. Не упрекала. Просто… смотрела. Как тогда, в детстве.
Так, будто видела - наконец видела - меня, а не маску. Не ошибки. Не метку на руке.
Голос дрогнул, но стал снова твёрдым:
Я сказал ей:
Я всё испортил.
Она… улыбнулась. И сказала:
Нет. Ты всё спас.
Пауза. Долгая. Воздух будто стал тише.
Мы не говорили много. Там - слова не важны. Важнее то, что ты перенёс через всё. Через ненависть, позор, страх, одиночество… и сохранил.
Снейп выдыхает. Почти устало. Но без прежней горечи:
Она не обещала мне ничего. И я не просил.
Я просто… сидел рядом. Как мечтал когда-то.
Она спрашивала, почему вы были так жестоки с Гарри?
Она спросила. Но не обвинила.
Спросила:
Почему ты был с ним так жесток?
Он поднимает глаза. Взгляд - не жесткий, а уставший:
Я сказал правду.
Потому что он был похож на Джеймса. Потому что я видел в нём всё, что потерял.
Потому что каждый его шаг по коридору напоминал мне - кого я не спас.
И ещё…
Потому что я боялся. Боялся привязаться. Боялся, что если увижу в нём её, не выдержу.
Пауза. Он говорит тише:
Она слушала. Не перебивала. А потом сказала:
Он был ребёнком. Он не знал ни тебя, ни меня. Он просто хотел жить.
И я знал - она права. Ответить на это мне было нечего.
На вашем счету много ошибок: смерть Поттеров, безумие Лонгботтомов, смерть Аластора Муди. И в Хогвартсе вы были жестоким учителем для многих детей.
Вас мучает совесть за эти ошибки?
Снейп не двигается. Его руки сложены на столе, пальцы сцеплены, как будто пытаются удержать что-то внутри — и не дать вырваться. Говорит тихо. Очень тихо. Будто признаётся не только вам, но и себе:
Я чувствую, что слишком многое в моей жизни - не проступки, а грехи, завёрнутые в оправдание.
Пауза. Он не поднимает глаз:
Смерть Поттеров? Это - моя вина.
Даже если я предал пророчество, не зная, кого оно касается. Даже если пытался всё исправить. Их убили - потому что я не подумал, к чему приведут мои слова. Потому что я считал себя умнее, чем был. Потому что я думал, что контролирую ситуацию.
А на самом деле - я просто служил злу. И это убило её. И их.
Он выдыхает:
Лонгботтомы…
Я не передал Волдеморту, кого именно касается пророчество,но это не спасло их от безумия. Я знал, как действует Круциатус. Я видел его результат.
И когда смотрел в глаза Невиллу - видел, что никто в мире не заслуживает такой жизни. Тем более - ребёнок.
Он замолкает. Тишина - тяжёлая, глухая. Потом он продолжает:
Муди… Был враг.
Но - честный, яростный, беспощадный к тьме. Его убили в войне, частью которой я был. И если я не выпустил заклинение - я всё равно участвовал. А значит, кровь - на мне.
Пауза. Затем голос становится жёстче, резче:
А дети в Хогвартсе? Я был с ними строг. Иногда - жесток.
Да.
Особенно - со слабыми. С теми, кто напоминал мне…
меня.
Я думал, что воспитываю силу. Что страх - лучше, чем потворство. Что, может быть, так они выживут. Но, быть может, я просто не знал, как быть иным.
Не научился. Не умел. И за это мне - стыдно.
Снейп замолкает. В комнате повисает тяжелая, густая тишина. Потом он поднимает взгляд, и в нём - ничего, кроме выжженной честности:
Вы спрашиваете, что я чувствую?
Вину. Горечь. И страх. Страх, что даже то, что я сделал в итоге, - не искупило.
Ещё до того, как началась Битва за Хогвартс, вы могли открыться перед Минервой и отдать воспоминания Гарри. Почему не сделали?
Потому что если бы я рассказал всё раньше, они бы не позволили Гарри умереть.
Я знал, что в Гарри - часть души Волдеморта.
Я знал, что для того, чтобы Тёмный Лорд стал смертным, Гарри должен умереть.
Вы думаете, Макгонагалл могла бы спокойно это принять? Отправить мальчика - ребёнка - на смерть, зная, что другого пути нет?
Он качает головой, почти едва заметно:
Если бы я сказал правду - они бы спрятали его. И погибли бы сами. Все. А Тёмный Лорд - остался бы жив. И победил.
Снейп делает паузу. В голосе - глухая ярость, не на собеседника, а на необходимость выбора:
Вы не понимаете, каково это - знать, что ребёнок, которого ты когда-то ненавидел, а потом… начал уважать, должен умереть, а ты - тот, кто должен молчать, чтобы он дошёл до конца.
Он смотрит в сторону, тише:
Я ждал. До последнего.
И только когда стало ясно, что всё подходит к финалу - отдал ему правду.
Вовремя.
Ровно настолько, чтобы он успел понять. И принять. А не раньше - чтобы другие не помешали.
А Непреложный обет для Нарциссы? Зачем вы его дали?
Ни Волдеморт, ни Дамблдор не приказывали этого.
Да.
Это было моё решение.
Он делает вдох, будто собирается с мыслями:
Когда Нарцисса пришла ко мне… она была не просто мать.
Она была женщина, которая знала, что её сыну… дали задание на смерть. Не просто трудную задачу. А смертный приговор - для него или для других.
И я…
Я знал, что не смогу спасти Драко от Тёмного Лорда. Но я мог уменьшить зло. Мог сделать так, чтобы не он стал убийцей. Чтобы, когда всё закончится, на его руках не было крови.
Я дал обет не ради Дамблдора, не ради Волдеморта. А ради мальчика, который не выбирал, в какой семье родиться.
Дамблдор уже знал, что умирает. И принял это не из великодушия. А потому что его смерть в нужный момент могла укрепить моё положение в рядах Пожирателей. Дать Гарри шанс.
Так что… да.
Я поклялся.
Я убил.
Потому что один мёртвый старик, который всё просчитал, лучше, чем шестнадцатилетний мальчик, навсегда потерявший душу.
Когда Амбридж поймала Гарри и друзей, пытавшихся связаться с Сириусом - почему вы оставили детей в её власти?
Почему не сообщили о произошедшем Ордену Феникса сразу же?
Я не вмешался тогда в открытую потому что Амбридж пришла от Министерства. Она была глазами и ушами Фаджа, она была опасна.
А я - шпион. Сохраняющий позиции в обеих войнах одновременно.
Я не мог оказать открытое содействие Гарри. Любой его шаг, любое моё вмешательство в его пользу - могло быть использовано против меня.
А значит - против него.
Против Ордена.
Против всей работы, которую я вёл в тени.
Но если вы думаете, что я сидел сложа руки — вы ошибаетесь.
Я предупреждал.
Я передавал информацию.
Но не так, как вы привыкли - через крики и драму.
А так, как действует тот, кто знает, что любое неверное слово - и он мёртв.
Он резко:
Вы хотели бы, чтобы я бросился, выхватил палочку и освободил Гарри из-под стражи Амбридж? Тем самым подписал бы приговор - и себе, и ему?!
Я привык думать о последствиях всего, что делаю. Я осторожен.
Вам тоже не мешало бы думать, прежде чем спрашивать.
В Визжащей Хижине Блэк и Люпин пытались вам рассказать правду о Петтигрю. Почему вы не выслушали?
Вы хотите знать, почему я не стал их слушать?!
Потому что Блэк - был для меня не просто хулиганом из школьных лет. Он был тем, кто однажды в шутку отправил меня в пасть к оборотню, зная, что я могу умереть!
И не почувствовал ни капли раскаяния.
Потому что он считал, что я этого заслуживаю.
Он резко выдыхает, будто сдерживает что-то:
Потому что Люпин, этот разумный, мягкий профессор, знал.
Знал!
И молчал.
Все годы, все месяцы, все ночи.
Он позволил этой "шутке" случиться. И потом - ещё и защищал их.
Снейп сжимает пальцы в замок, говорит тише:
А потом - спустя двенадцать лет - я захожу в Визжащую хижину и вижу их двоих - рядом, как и всегда, с палочками, над Поттером.
И вы хотите, чтобы я поверил им на слово?!
Он замолкает на секунду, затем кивает — как будто отвечает не вам, а себе:
Может быть, я ошибался.
Может, я должен был выслушать.
Но я был не ангел и не судья. Я был человек, которому сломали юность и не извинились.
Вы детей явно не любите. Тогда почему вы стали учителем? Неужели не было альтернатив?
Я не ненавижу детей.
Я не идеализирую их.
Это - разные вещи.
Учителем я стал не из любви к шумным коридорам, и не потому, что мечтал терпеть глупость и рассеянность на уроках.
Я стал им потому, что Хогвартс - был единственным домом, где я когда-либо чувствовал себя хотя бы наполовину живым.
Я владею зельями, как немногие. Я разбираюсь в магии, которая требует точности, ума и дисциплины. Дамблдор знал это. И предложил мне место.
Да, он знал и о моей истории. И он дал мне шанс.
Низкий голос становится чуть суше:
А насчёт альтернатив - вы всерьёз считаете, что человек, прошедший через ряды Пожирателей смерти, может вот так легко устроиться в Гринготтсе или открыть аптеку в Косой аллее?
Он откидывается чуть назад, говорит тише, но с упрямством:
Я остался в Хогвартсе, чтобы искупить, наблюдать, и быть рядом, когда это будет нужно.
Я не стал учителем, потому что хотел. Я стал им, потому что не имел права не быть рядом.
Всё снова сводится к Гарри, да?
Да. Снова - к нему.
Всё, чего я не сделал вовремя, всё, что утратил, всё, чему предал себя - сводилось, в конце концов, к одному мальчику с зелёными глазами, который ничего не знал обо мне, и всё же… стал моим единственным шансом что-то исправить.
Снейп выдыхает.
Вы думаете, это слабость?
Одержимость?
Может быть.
Но правда в том, что Гарри Поттер был последней связью с Лили, последним, кому я ещё мог быть полезен, и единственным, кому я был должен всё, даже если он этого никогда не узнает.
Так что, да.
Всё снова сводится к Гарри.
К его жизни.
И - к моим ошибкам.
Вам досталась непростая судьба, и вряд ли в волшебном мире есть психологи. Но всё же - вы умный, проницательный человек.
Вы не пытались проработать, отрефлексировать прошлое, вместо того, чтобы выплёскивать негатив на учеников?
"Проработать"?
Он произносит слово, как будто впервые его пробует, как нечто чужое, академическое, не из его мира.
Может, если бы я жил в мире, где за ошибки не платят кровью - это бы имело смысл.
Я знаю, что делал учеников мишенью своей горечи.
Знаю, что был жесток.
Но вы правда думаете, что можно выйти из войны, из двойной жизни, из предательства, смерти, из потери - и просто…
"проработать"?
Я не имел ни права, ни роскоши на исцеление.
Всё, что у меня было - это цель. И работа. И маска.
Пауза. Затем - тише, с едва заметной хрипотцой в голосе:
Я не искал сочувствия.
Я не считал себя достойным покоя. Моя жизнь - это расплата.
А не восстановление.
Сейчас мы перейдём к личным темам, о которых вы, возможно, не захотите говорить. Если посчитаете нужным, можете не отвечать.
Какие женщины вам нравились, помимо Лили?
Любопытство - не порок, если знать, когда остановиться.
Он выдерживает паузу. Затем — чуть тише, но уже без остроты:
Вы спрашиваете о «женщинах», словно это был отдельный пласт жизни. А моя жизнь... была слишком заполнена прахом, страхом, виной, и службой, чтобы в ней осталось место для того, что требует - доверия, чистоты, и, откровенно говоря, времени.
Уважение - да.
Иногда - симпатия.
Иногда - настороженный интерес.
Но не более.
Он поднимает на вас взгляд, колкий, но не враждебный:
Так что, если вы ищете список романтических увлечений - вам стоит обратиться к другому профессору.
Слизнорт, например, был куда более… социально активным.
И, почти незаметно, уголки его губ дергаются, будто он и сам поражён тем, что пошутил.
Вы пытались сделать отношения с Лили больше, чем дружескими? Может быть, ухаживать за ней или признаться в чувствах?
Конечно.
Разве вы сомневались?
Я… пытался.
Словами - редко.
Взглядами - чаще.
Поступками - всегда.
Но я слишком долго верил, что не достоин её. Что дружба - уже больше, чем мог бы заслужить человек, выросший в тени насилия, смешавший доброту с обороной, ьа гордость - с упрямством.
Пауза. Он продолжает, медленно, почти не дыша:
Я надеялся, что она… увидит, что всё важное я ношу в себе, даже если не умею это показать.
Но слова так и не были сказаны вовремя. А когда я попытался - было уже поздно.
Профессор, ходят слухи, что ваши родители сменили имена и сейчас находятся в волшебном мире.
Что вы думаете о слухах, будто ваша мама скрывается под именем Ирма Пинс (библиотекарь Хогвартса), а ваш папа - это Аргус Филч (смотритель Хогвартса)?
Снейп поднимает бровь. Его губы кривятся в плохо сдерживаемом раздражении, но голос - поначалу удивительно ровен, почти ледяной:
Это слухи, распространяемые людьми, которые читают дешёвые магические бульварные листки вместо учебников по Защите от тёмных искусств.
Миссис Пинс - профессионал. Резка, дотошна, педантична. Но - не моя мать.
Хотя, смею признать, если бы вы знали мою мать, сравнение показалось бы ей лестным.
Что до Филча... если бы мой отец провёл хотя бы один день в Хогвартсе, он бы сбежал, поскользнувшись на первом же полированном коридоре и обвинив школу в заговоре против магглов.
Снейп делает паузу, и теперь в голосе — усталость:
Моя семья - не тайна, а просто тяжёлое прошлое.
Мистер Филч - не мой отец.
Миссис Пинс - не моя мать.
И если кто-то находит удовольствие в том, чтобы составлять родословные в стиле «Придиры» - я могу только пожелать им найти более здоровое хобби.
Следующий вопрос - надеюсь, менее абсурдный.
Понимаю ваше негодование, вы, конечно, не можете любить обсуждение слухов. Но продолжим тему родителей.
Как вы относитесь к Тобиасу Снейпу и Эйлин Принц?
Они… были.
Пауза. Он смотрит куда-то мимо, не на вас. Продолжает неохотно, с выверенной холодностью, как хирург, режущий без наркоза:
Тобиас Снейп был магглом.
Жестоким. Пьяным. Злым.
Он считал магию проклятием. И считал нас с матерью - позором, который нужно унижать, пока он не исчезнет.
Я не чувствую к нему ничего.
Ни любви. Ни горечи. Ни даже ненависти.
Он оставил во мне след. Но это - шрам, а не память.
Моя мать… Эйлин Принц была ведьмой. Сильной, умной. Но сломанной.
Я не понимаю, как человек с такими знаниями мог так прогнуться перед магглом, который её презирал.
Она любила меня, я это знаю. Но любовь без силы - это тепло, которое не может согреть.
Он замолкает. И на секунду в его взгляде появляется — не жалость, нет, — но что-то человеческое. Глубокая, безмолвная печаль, с которой живут слишком долго:
Я - результат их союза. Я не горжусь этим. Но и не бегу от этого.
Они дали мне жизнь. Остальное - я выстроил сам.
Я знаю, вы питаете интерес к Тёмным искусствам. Почему?
Потому что никто не интересуется тем, что безопасно.
Потому что сила, спрятанная в Тёмных искусствах, отталкивает и пугает, а потому - привлекает. Я интересовался Тёмной магией не потому, что мечтал калечить. А потому что*не хотел быть сломленным.
В детстве я видел, как бессильные ведьмы сжимаются от страха. Как маггл с грязными руками и пивной глоткой может расправляться с волшебницей, только потому, что она не умеет защищаться. И я поклялся, что никогда не стану таким. Слабым. Беспомощным. Трусливым.
Пауза. Он говорит дальше — спокойно, без оправданий:
Тёмные искусства — это не только проклятия. Это знание. Граница, за которую не все осмеливаются ступить. И если ты изучаешь её достаточно глубоко - ты понимаешь, как*ей противостоять.
Не стоит верить сказкам о том, что изучение Тёмной магии немедленно развращает душу.
Развращает не знание.
Развращает намерение.
Я интересовался Тёмными искусствами, чтобы понять, как они работают. Чтобы использовать это знание против тех, кто не остановится перед ничем. И - чтобы чувствовать, что во мне есть нечто, что они не могут разрушить.
Ваш следующий вопрос.
Скорее, подвопрос.
Влияют ли Тёмные искусства на моральный облик человека?
Не сами искусства.
Выбор - да.
Намерение - безусловно.
Но не магия. Магия, в своей сути, аморальна. Ни зла, ни добра. Это инструмент.
Проклятие Круциатус не становится менее чудовищным, если его произносит «герой». И заклинание лечения не становится менее благородным, если им спасают убийцу.
Вопрос - кто и зачем.
Снейп выдерживает паузу, подбирая слова, словно взвешивает каждый ответ:
Тёмные искусства опасны. Они требуют жертвы. Иногда - не снаружи, а изнутри. Каждое проклятие, каждое нарушение границ оставляет отпечаток. И если человек впитывает в себя эту силу, впитывает неосознанно, без контроля, без внутренней границы, он начинает верить, что ему всё дозволено.
Когда ты начинаешь с «Я использую это, чтобы защититься», но заканчиваешь на «Я использую это, потому что могу» — вот тогда начинается разрушение.
Наконец он откидывается в кресле:
Так что да. Тёмные искусства могут изменить человека. Но не потому что они тёмные. А потому что человек разрешает им изменить себя.
Некоторые зовут это властью. Я называю это - трещиной, через которую просачивается тьма.
Когда вы защищали Философский камень, то придумали стихотворную загадку на логику. Вследствие чего прошу ответить на вопросы.
Как вы относитесь к логике как к науке и подходу? Вы считаете себя рациональным человеком?
И - является ли стихосложение вашим хобби?
Снейп на мгновение приподнимает бровь, будто удивлён тем, как неожиданно в разговоре прозвучало слово «стихосложение». Затем медленно и сдержанно отвечает, будто разворачивая свиток слов осторожно и с холодной точностью:
Вы задали два вопроса - оба достойные.
Логика…
В мире, где люди кидаются в панике «Экспеллиармусом» при виде летучей мыши, где большинство магов путают зелье сна с ядом - логика остаётся редким и драгоценным искусством.
Магия, по сути, иррациональна.
Но зельеварение? Зельеварение - это арифметика, химия, порядок, расчёт. Одно неверное движение - и ты создаёшь яд вместо лекарства.
Именно логика спасает от самоуверенности. От наивной веры в добрые намерения и удачу.
Рациональность - это не холодность, это инструмент, чтобы выжить среди тех, кто думает сердцем, а потом умирает - вместе с теми, кого любили.
Он смотрит на вас долго и непроницаемо, прежде чем продолжить с небольшой долей иронии:
Теперь - о стихосложении.
Нет, я не сижу по вечерам при свечах, перо в руке, туманные метафоры в голове и «Ода одуванчику» в процессе создания. Но… ритм, структура, ограниченность формы - мне это ближе, чем вы могли бы подумать.
Стихотворная загадка - способ структурировать информацию, ограничить эмоции, создать чёткий путь через хаос.
Так я и создаю зелья.
И, наконец, коротко, почти с усмешкой:
Так что да, я рационален. А если в моей голове иногда звучат рифмы - это не от сентиментальности. Это просто порядок. Ведь даже в яде должен быть ритм.
В ваших речах и поступках ощущается культурная осведомлённость. Вы сравнивали Темные искусства с многоголовой гидрой, вы бросили меч в озеро, как Эскалибур из легенд.
Вы интересуетесь историей, мифологией, культурой?
Интересуюсь.
Разумеется, втайне, и - предпочитаю, чтобы ученики об этом не знали. Вы сами понимаете… У них и без того хватает поводов думать, что я мягче, чем выгляжу.
История, мифы, литература, символы… - всё это ключи к человеческой природе,
а я… долго искал, хотя бы теоретически, где же заканчивается монстр, и начинается человек.
Да, я читал о Гидре. И о Персефоне. И о Гамлете. Мир полон тех, кто погиб за глупость других. Полон теней, забытых героев и вины, которую носят живые.
Миф - это не просто древняя история. Это способ объяснить себе, почему ты всё ещё жив. И почему тебе не разрешено забывать.
Когда-то вы называли себя Принцем-полукровкой. Что вы вкладывали в это прозвище?
"Принц-полукровка" - это не просто псевдоним. Это… маска, щит и памятник одновременно.
"Принц" - от матери, Эйлин Принц. Женщины с талантом, достоинством и… судьбой, которой она не заслуживала.
А "полукровка" - напоминание от отца, Тобиаса Снейпа. Магл. Жестокий, холодный человек. Он не бил меня палочкой. Он бил словами. И тишиной, в которой я рос.
Это имя - формула, в которой сочетаются боль, стыд, презрение… и вызов.
Посмотрите, кем стал тот, кого вы не приняли. Полукровка. Из бедного дома. Не из чистокровной семьи, не с громкой фамилией. Но Принц.
Он наклоняется чуть ближе, голос становится твёрже:
Это имя я дал себе сам. Когда понял, что больше ни один мир не примет меня полностью. Ни магловский. Ни волшебный.
Тогда я создал свой. Тень между ними. Принц-полукровка.
Не романтизируйте его.
Это не имя героя.
Это имя выжившего.
У вас есть или, может, были кумиры? Примеры для подражания?
Слово «кумир» звучит… инфантильно. Это удел тех, кто ищет себе отца, кто хочет преклоняться, а не думать.
Он скрещивает руки и смотрит пристально, будто проверяя, как вы воспримете это:
Я наблюдал за людьми. Впитывал. Брал то, что считал полезным, отбрасывал всё лишнее.
Именно так, например, я учился у Дамблдора.
Он не был для меня кумиром. Но был — ориентиром. Даже если я не всегда соглашался с его методами.
Мимолётная усмешка:
Бартемиус Крауч-старший, например, всегда производил на меня впечатление
в плане дисциплины, железной воли и правового фанатизма. Хотя его судьба - прекрасный урок о том, к чему приводит одержимость.
Он чуть хмурится, продолжая более спокойно:
Раньше, в юности, я восхищался силой, глубиной знания, тайнами, которые были за пределами школьных программ.
Некоторые профессора на кафедре Тёмных искусств… ну да, они влияли на меня. Но с годами ты учишься разочаровываться без боли.
И наконец, почти шепотом, с легкой тенью горечи:
А если говорить о настоящем примере, не для подражания, но для памяти -
это Лили. Не потому, что она была совершенной. А потому, что она была лучше, чем я думал возможно.
На этом моменте я обязана сделать небольшое отступление и передать вам
признание в безмерном уважении и безусловной симпатии от моего читателя Кирилла Садыкова.
Он называет себя неортодоксальным снейпоманом.
Снейп поднимает бровь — не саркастически, как обычно, а почти… удивлённо. Молчание тянется дольше обычного, прежде чем он заговорит:
Неортодоксальным, говорите?
Он делает паузу, опускает взгляд, словно что-то обдумывает, и затем произносит сдержанно, но искренне:
Передайте... мистеру Садыкову мою признательность. Я не привык к подобным словам - и, откровенно говоря, не стремлюсь их вызывать.
Но уважение, заслуженное знанием, вдумчивостью - это нечто иное.
Невесёлый, но настоящий полупрозрачный намёк на улыбку касается его губ:
Если он действительно снейпоман, надеюсь, он понимает, что симпатия к моей персоне - дело опасное и малорациональное.
Однако - спасибо.
Я запомню его имя.
Он выпрямляется и возвращается к обычной строгости:
Продолжим.
Сейчас я хочу задать вопрос от себя. Мой, личный. До меня дошли
слухи, будто Лили была обязана вам своими успехами в зельеварении.
Можете прокомментировать?
Снейп подаётся вперёд, глаза — холодные, чёрные, как затянутое штормом небо. В голосе его - раздражение, но не на Лили, а на тех, кто осмелился приписать её талант чужой тени:
Обязана? Лили ничем не обязана мне. Ни в зельеварении, ни в магии, ни в чём другом.
Он говорит с нажимом, как будто каждое слово должно отбросить ложь, прилипшую к памяти о ней:
Она была прирождённой ведьмой, остроумной, точной, внимательной к деталям - в зельеварении это всё важнее, чем куча книжных формул.
Я, разумеется, знал больше. Я делился - иногда. Но это не значит, что она была моей ученицей. Она была моей равной. Иногда - превосходящей.
Он делает паузу, и вы чувствуете, как дыхание в нём словно выровнялось — будто он только что отогнал хищника, метящего к тем воспоминаниям, что он бережёт почти как реликвии:
Те, кто приписывают ей успехи моему влиянию, выдают либо неуважение к ней, либо незнание того, что такое настоящий талант.
А затем — чуть тише, почти спокойно:
Я горжусь тем, что знал её. Не тем, чему якобы её «научил». Она была блестящей. Без всякой моей помощи.
Теперь последнее. Это интервью будут читать многие - те, кто любят вас, кто не любит, кто ругает и кто сочувствует. Что им следует знать, когда они говорят о вас?
Пусть знают следующее.
Я не герой. Не спаситель. И уж точно - не святой.
Он делает паузу, словно взвешивает — стоит ли продолжать, стоит ли вообще открываться. Но затем, как будто решившись, говорит дальше:
Я совершал ошибки - чудовищные, некоторые - непоправимые.
Искупление не стирает прошлого, оно лишь делает его… терпимым.
Голос становится строже, чуть жёстче:
Если кто-то хочет восхищаться - пусть восхищается ценой, а не результатом.
Если кто-то осуждает - пусть осуждает до конца, без попыток извинить меня за то, что мне самому - непростительно.
Но если кто-то хочет понять… Пусть спросит себя: что он сделал бы, если бы одна ошибка стоила жизни - единственной, кто верил в него?
Спасибо, Северус.
Вы были честным, и я благодарна за это. Надеюсь, это интервью поможет многим вас понять.
Я не стремился к пониманию. И уж точно не рассчитывал на снисхождение.
Но если хоть кто-то вместо громких суждений решит взглянуть глубже, тогда… всё это было не напрасно.
Снейп отводит взгляд, словно мысленно уже ушёл обратно в полутень своих мыслей. Но прежде чем полностью замкнуться, он произносит тихо, почти неразличимо:
У вас - редкий дар слушать. Берегите его. И направляйте с умом.
Спасибо и за это.
И спасибо тебе, читатель, если дочитал это монументальное действо до конца. Самое время поделиться впечатлениями в комментариях))) И высказать пожелания, кого взять на интервью следующим.