- Внучка ведьмака. Глава 6.
Запасы на деревянных полках прохладной кладовой росли. Холщовый мешочек, в котором поселились ароматные ягоды сушёной малины, стал тугим и плохо завязывался. Света достала из старого шкафа чёрную машинку с тонким цветочным рисунком, и водрузила её на стол. Тяжёлый литой корпус был всё ещё блестящим, только по краям блестящей пластины темнели несколько рыжеватых пятен. Нить была предусмотрительно заправлена, серая ткань с крупным плетением немного неровных нитей нашлась в сундуке. Девушка, подумав, решила сшить сразу несколько мешочков. Малина всё ещё поспевает, да и яблоки, наливаясь солнечными поцелуями за долгий летний день, тяжелеют, и от малейшего дуновения ветерка, срываются с ветвей.
В пятницу Света наполняла пару кадушек тонкокожими пупырчатыми огурчиками, не жалея зелёного укропа, тёмных резных листьев смородины и вишни, а ещё длинных ароматных листьев раскидистого хрена. Заливала сверху студёной колодезной водой, и добавляла по пригоршне соли и сахара с чайную ложку. В воскресенье малосольные огурчики расходились «на ура». Творог теперь, когда девушка снимала кислое молоко с огня, едва оно начинало сворачиваться, получался мягким и рассыпчатым. Торговля шла бойко, как и говорил дед Авдей, появились постоянные покупатели.
В нижнем ящике платяного шкафа, в тонкой резной шкатулочке толстела и пухла стопочка купюр. Света, будто боясь сглазить этот рост, не пересчитывала их, а только добавляла новые, и снова аккуратно сворачивала стопочку.
Матвей по-прежнему возил её на воскресный рынок, уходя с утра по своим делам. Они не обсуждали происшедший случай и обидные слова, опрометчиво брошенные парнем. Между ними, казалось, всё было по-прежнему. Только лёгкая неловкость сквозила иногда, если их руки соприкасались, или один из них, забывшись, останавливал свой задумчивый взгляд на другом.
Ночь была удушливой, небо густым и тусклым. В деревне лаяли и выли собаки, заражаясь заунывным отчаяньем друг от друга. То вдруг начинала жалобно, как трёхмесячный младенец, мяукать кошка. Она представлялась Свете тощей, голодной, и придавленной огромным бревном. Сон не шёл, несмотря на усталость в руках, ногах и спине. Девушка открывала окно в надежде вдохнуть свежий, наполненный невидимыми бисеринками влаги, воздух. Но тут же раздавался очередной всплеск звуков, и она длинными руками тянула створки окна на себя, чтобы загнать железный шпингалет в привычное ложе. Когда горизонт украсила тонкая багровая полоса, Света встала. Начинался новый день.
УАЗиК-буханка трясся на ухабах, подпрыгивая и раскачиваясь, как пьяный. Почты было немного, и Света быстро положила её в сумку, поделив её на три части. Дед Авдей отыскал где-то старенький велосипед с высокой рамой, и уже успел покрасить его. Не хватало кое-каких запчастей, и он то и дело ходил в соседнюю деревню, бродя между тракторами, комбайнами, и пытая механиков. А пока девушка мерила быстрыми шагами поля и луга, взбираясь на пригорки и легко, почти бегом, скатываясь в низины.
Сегодня телеграмму нужно было занести в незнакомый дом. Ворота были добротными, в окна выглядывали красные пышные пластиковые цветы. Света постучала костяшками загорелых пальцев в стекло. Ответа не было. Такое случалось часто, многие деревенские жители проводили длинные день в огороде, во дворе, а то и уходя накосить свежей травы, оставив дом открытым. По двору семенила сухонькая старушка. Платок на голове был сдвинут набекрень, душегрейка застёгнута криво, от чего левая пола казалась длиннее правой. Не глядя на девушку, она махнула рукой в сторону двери, и вошла в дом, роняя с калош кусочки соломы и навоза. Девушка вошла в кухню и с трудом подавила рвотный позыв. Чашки, стоящие на столе, были чёрными от грязных подтёков. Огромное блюдо вмещало недоеденные куски курицы с блестящей жирной кожей на одной стороне, и обглоданными до серых костей останками - с другой. По следам, оставленным на половике с цветными поперечными полосами, можно было проследить небогатый рацион примерно за неделю. Рис, картошка, сухари. Огурцы, помидоры. Пища валялась тут и там. Встречались и пожухлые луковые перья, и увядший в жаркой избе, укроп. Запах гниения, затхлости и плесени окутывал растерянную Свету, проникал в ноздри, волосы, забирался под мышки, от чего вдруг захотелось почесаться. Она, отчаянно вздохнув, задержала дыхание и достала телеграмму из сумки. Худая старушка быстро обтёрла обе коричневые руки о душегрейку, сначала тыльной стороной, затем ладонями. Всё так же, не глядя на девушку, она протянула руку и ... промахнулась. Только теперь Света, посмотрев в асимметричное пожилое лицо, увидела, что глаза под нависшими, в складках морщинам веками, туго затянуты мутной пеленой. Пальцы шарили по бумаге, будто силясь наощупь распознать молчаливые буквы. Рот скривился в странной гримасе, которая, должно быть, изображала улыбку. Девушка взглянула на твёрдый листок и, кашлянув, прочитала:
- Буду двадцатого. Лёшка.
Старушка, не говоря ни слова, кивнула головой в цветастом, криво повязанном платке, и быстро засеменила вон из избы, толкнув кривой ладонью входную дверь.
Лёшка оказался сыном слепой бабули. Широко посаженные голубые глаза, беспокойные руки, ширококостная фигура, которая будто постоянно находилась в движении. Он устроился электриком в большое и зажиточное Подосиново.
Не то Света потянула за собой длинную вереницу, не то Лёшка, но молодёжь стала возвращаться в три деревни. По улочкам забегали дети, распугивая визгами и голыми пятками стайки гусей и кур. Медленно, задумчиво поднимали склонённые было головы, деревеньки, наполняясь новой жизнью.
Прошло несколько лет. Света совсем освоилась в деревне. Корова Машка приносила каждый год по телёнку, которого девушка выращивала на мясо или продавала маленьким. Она жила замкнуто, насколько это было возможно. Не смотрела на парней, появлявшихся в деревне. Если чувствовала на себе заинтересованные мужские взгляды, шла быстрее, мелко перебирая ногами, отчего её тело в коконе из мешковатой юбки и широкой блузки невозможно было рассмотреть. Её лицо и руки покрылись несмываемым загаром. Мозолистые ладони привыкли держать лопату и длинные редкозубые грабли с непомерно длинным черенком, отполированным человеческими прикосновениями.
Когда девушка на вечерней улице наткнулась взглядом на незнакомого парня, она привычно добавила ходу, придерживая светлый платок на голове. Тот остановился и смотрел ей в след, пока Света не скрылась за углом, быстро перебирая ногами, обутыми в старенькие чёрные галоши.
Дед Авдей из злого ведьмака превратился доброго колдуна. Дети не боялись его. Они осаждали его старенький, но крепкий дом. Дед то доставал занозы, то лечил разбитые коленки, прикладывая зелёный в тоненьких прожилках лист подорожника, на который сначала старательно плевал. Он сводил бородавки, выскочившие на неудобных местах. Обвязав вокруг кожаного пучка тонкую красную нить, дед что-то нашёптывал, усмехаясь в поредевшую бороду. Затем стягивал нить за длинные концы, и клал под белый-белый камень, отглаженный струями воды, сбегавшей с крыши во время проливных дождей.
- Ниточка сгниёт, бородавка отпадёт, - потирая левый глаз, проговаривал дед Авдей. И бородавка правда отпадала.
Поздним вечером, когда Света встретила незнакомого парня, дед пришёл к ней.
- Всё, милая. Теперь мне можно уходить, - он устало вздохнул, и опустил усталые ладони на колени полосатых штанов.
- Куда ты, дедушка, собрался? - девушка быстро вытерла руки о ярко-жёлтое кухонное полотенце, свисающее с её плеча.
- Устал я, Светочка. И Дуня там без меня устала. Всё приходит и зовёт. Теперь ты не одна, милая. Теперь не пропадёшь, - лицо старика озарилось зыбкой, угасающей в сумерках, улыбкой.
- Подожди, дедушка, о чём ты говоришь? Не пугай меня, пожалуйста! Это всё хандра. Сейчас чаю попьём с вареньем, с малиновым. Если сердце прихватило, давай завтра в больницу съездим, а? - Света вопросительно смотрела на него, беспомощно прижав обе руки к груди.
- Не переживай, милая. Всё у тебя будет хорошо. Это я тебе говорю. Завещание я написал, дом тебе оставил. Распоряжайся на своё усмотрение. У меня к тебе два наказа будет. Слушай, - он опустил голову в линялой кепке с козырьком. - Утром встанешь, говори Ему спасибо, что проснулась. Спать будешь ложиться - благодари Его за прожитый день. Это во-первых. А во вторых... - дед поднял спокойные выцветшие глаза, до краёв наполненные мудростью, как волны старой реки, - против себя не живи. Поняла? Ты сама знаешь, что добро, а что зло. Живи так, чтоб тебе самой не совестно перед собой было.
Лицо Светы вздрогнуло, дыхание перехватило. Казалось, дед Авдей всё ещё был здесь, в комнате. Но его как будто уже и не было. Девушка растерянно смотрела на него, сухого и старого, медленно поднимавшегося с дивана, опираясь на узловатую клюку.
- До свидания, милая. Не поминай лихом деда Авдея... - дверь за ним аккуратно закрылась, тонко скрипнув напоследок.
Сжалось сердце, тяжёлым комом ухнув вниз. Света знала, что больше она деда не увидит.
- Путеводитель здесь.