Ирина стояла у плиты и мешала суп, пока из кухни доносились негромкие звуки телевизора. За столом сидел Артём с чашкой кофе и скучным выражением лица. За окном начинался март, но в их квартире весна не наступала уже давно — ни в отношениях, ни в воздухе. Всё было как-то серо, вяло, обыденно.
— Ириш, а у нас в этом месяце сколько остаётся на продукты? — без тени неловкости спросил Артём, не отрываясь от экрана.
— После того как я закрою коммуналку, кредит за телевизор, и куплю лекарства маме — тысяч шесть. Примерно, — ответила она устало.
— Отлично. Маме нужно ванную отремонтировать, плитка старая — отваливается. Я решил взять ещё немного в кредит, тысяч на семьдесят. Тебе из банка, может, сегодня позвонят. Просто подтверди, что ты согласна. Я заявку подал — от твоего имени.
Ложка выпала из рук Ирины, суп брызнул на плиту. Она обернулась медленно, как будто боялась поверить в то, что услышала.
— Подтвержу? — переспросила она тихо. — Ты... ты на моё имя кредит оформил?
— Да не кипятись ты. Сумма небольшая. Всё онлайн, ничего страшного. Я платить буду. Ну, частично. Мама ведь тоже помогает, помнишь?
— То есть ты оформил кредит на МЕНЯ — без моего согласия?
— Ну ты подтвердишь — и всё. Это же для семьи. Мама — часть нашего бюджета, ты не забыла?
— Семьи? Бюджета? — Ирина рассмеялась нервно. — Ты вообще себя слышишь?
— Я слышу. Просто ты не понимаешь, каково это — быть между двух огней. Мама — одна, ей помочь надо. А ты — всё время в претензиях. А мне ведь тоже хочется чувствовать себя нужным, заботливым сыном. Я у неё единственный.
Ирина подошла ближе, уставилась ему в глаза.
— Ты третий год дома сидишь. Ни дня не работаешь. А твоя "полезность" — в том, чтобы отдать моей матери пакет с просроченным молоком?
Он пожал плечами:
— Ну зато я дома порядок держу, и суп ты варишь не после смены, а в тишине. Есть же плюсы.
В этот момент в прихожей раздался звук ключей.
— О, это мама, — бодро сообщил Артём, поднимаясь. — Она сказала, что зайдёт за порошком и кабачковой икрой. Я банку ей обещал.
— Кабачковую? — Ирина замерла. — Ты мою домашнюю? Ту, которую я с мамой закатывала летом на даче?
— Ну да. Твоя мама, моя мама — одна семья же. Всё общее.
Через минуту на кухне стояла Нина Алексеевна с широкой улыбкой.
— Ой, Иринушка, я тут ненадолго. Забегу-перекушу и побегу. Ты, как всегда, лучшая хозяйка. У тебя всё вкусно, вот не то что в магазине. Я баночку с мёдом тоже прихватила, ладно? Он же всё равно у вас без дела стоит.
Ирина замерла. Мед стоял в верхнем шкафу — башкирский, настоящий, в стекле. Она берегла его для себя. Как символ чего-то ценного, личного. Когда Нина уже потянулась к банке, Ирина тихо, но жёстко произнесла:
— Мёд трогать не нужно.
Свекровь удивлённо вскинула брови:
— Ириш, не будь жадной. Я же не килограмм прошу. Ну, хотя бы половинку. Артём сказал, у вас в доме всего полно. Вы даже в отпуск не ездите. А мне, между прочим, тоже отдохнуть хочется. Может, куда в Турцию махну. Пока погода хорошая.
Ирина поставила ложку и повернулась:
— В отпуск? А моя мама, тоже пенсионерка, каждое лето вкалывает на даче, чтобы нам помогать. Варенье варит, картошку сажает. Ни о какой Турции не мечтает.
Нина фыркнула:
— Уж простите, но ваша мама — это её выбор. Захотела быть кадушкой с соленьями — её дело. Я себя, извините, гнуть на грядках не собираюсь. Я всегда умела жить красиво. И старость у меня будет такая же. А если сынок может помочь — это честь, а не обуза.
Ирина шагнула ближе.
— То есть вы считаете, что не обуза? Вы, которая приходит в чужой дом и берёт мед, варенье, порошок, носки, шампунь... как будто это само собой разумеется?
— Ой, да что ты заводишься, Ира. Всего-то баночка мёда. А вот неблагодарность — вот это диагноз.
Ирина посмотрела на неё так, что воздух в кухне будто сгустился.
— Вы мне не родственница. Вы — вторжение в мою жизнь. Уходите. Сейчас же.
Нина всплеснула руками, будто её оскорбили. Но пошла в прихожую. Артём выскочил из комнаты, делая вид, что «только что услышал»:
— Мам, не обижайся. Она у меня вспыльчивая. Ты же знаешь.
— Знаю, сынок. Я тебе сразу говорила — держи её в ежовых рукавицах. А ты вот... слабину дал.
— Уйдите. Сейчас же. Или уйду я.
Она зашла в спальню, достала из шкафа спортивную сумку и молча стала складывать вещи. Ни слов, ни слёз — всё давно выгорело. Был только один факт: она больше не будет жить в этом доме.
— Ира, ты куда? — бросился Артём.
— В нормальную жизнь. Где муж не оформляет кредиты за моей спиной. Где его мама не ест мой мед. Где меня уважают.
Он остался стоять в прихожей, держа банку с икрой в руке, как трофей. А из кухни донёсся шёпот Нины:
— Говорила я тебе, сынок. А она, смотри, взбрыкнула. И не пожалеет ведь...
***
— Ну и живи где хочешь! Никто тебя не держит! — крикнул Артём в закрывшуюся за Ириной дверь.
Он даже не попытался остановить её. Просто пожал плечами и пошёл обратно на кухню, где уже хозяйничала мать.
— Не расстраивайся, Артёмушка. Ничего, найдём тебе жену поспокойнее. Та, видать, с характером слишком.
— Да она и не красива особенно... Просто удобная была. А теперь — зазналась!
***
Ирина остановилась у двери квартиры подруги, Марии. В руке — только сумка и плед, который она всегда клала на диван. Внутри — пустота. Не боль, не злость. Просто усталость.
Мария обняла её на пороге, не задавая вопросов. Только тихо спросила:
— Что он сделал в этот раз?
— Кредит. На мой паспорт. На ремонт маминой ванной. А потом и мёд с вареньем ей отдал, и икру кабачковую — всё, что я с мамой летом делала. Своими руками. Нет, я не мелочная, мне не жалко. Но она приходит, как в магазин — берёт, требует, и считает, что всё по праву. Моя мама нам помогает, вкалывает на даче, тянет мешки, чтобы нам картошку передать. А эта — только берёт. И ей, видишь ли, ещё и в отпуск пора!
Мария покачала головой:
— Ириша… ты это давно терпишь. Может, теперь всё?
— Не знаю… Я устала. Так устала, что даже плакать не хочется.
У Марии Ирина прожила почти две недели. Спасибо подруге — не лезла с советами, не жалела, просто была рядом. Но душа просила тишины. Мама пригласила её к себе, и Ирина переехала обратно в родной дом — в свою детскую комнату с бежевыми обоями и книжным шкафом у окна.
***
Тем временем Артём решил доказать, что «справится». Пошёл в центр занятости. Ощущал себя неловко, но изобразил решимость.
— Образование? Опыт работы? — спросила женщина за компьютером.
— Высшее не закончил... Работал когда-то на стройке, подрабатывал курьером, мебель собирал. Ну и по дому — готовил, убирался.
— А трудовая книжка есть?
— Потерялась давно. Я в основном неофициально.
Ему предложили временные подработки — охранником, фасовщиком, курьером. На приличные вакансии — обещали поставить в очередь.
Артём выбрал доставку еды — показалось, несложно. Первый день прошёл на адреналине. Второй — на таблетках от боли в ногах. На третий он пришёл домой с натёртыми пальцами и голосом сорванным от сквозняка.
— Это каторга! Всё время на ногах, бегом-бегом, без лифта, пакеты тяжёлые, под дождём, под солнцем... Я ж не грузчик! У меня вообще-то потенциал, но никто его не видит.
Мама выслушала, покачала головой:
— Ну, значит, не твоё это. Не гробь себя. Ты же человек интеллектуального склада.
Он с облегчением кивнул. Ему так не хватало, чтобы кто-то просто сказал: «Ты хороший, даже если ты ничего не делаешь».
Спустя пару дней он снова позвонил Ирине. Один раз. Второй. На третий — она ответила.
— Артём, что тебе нужно? — голос был спокойным, холодным.
— Вернись… Я исправлюсь. Работаю. Уже два дня, без опозданий. Суп варю сам.
— Артём, я на смене. У меня пациент тяжёлый. Позвони, когда сможешь сказать: “я тебя уважаю” — и докажешь это делом.
— Ага. Всё тебе докажи. Десять лет вместе — не доказательство?
— Нет, Артём. Это приговор.
***
Ирина работала много. С утра — приёмы в городской поликлинике, вечером — смены в частной клинике. Все выходные — подработки. Деньги уходили на жизнь, на накопления, на юриста, который уже готовил иск о разделе имущества. Та квартира всё ещё была «их», но в душе — давно чужая.
Теперь она жила у матери. Скромная комната с видом на двор, на подоконнике — стакан с зубными щётками, в шкафу — аккуратно сложенные медицинские халаты. А в сердце — тревожное, но освобождающее чувство: «Я больше не принадлежу прошлому.»
Она перестала думать, как угодить. Не готовила еду под вкус Артёма, не срывалась с работы, чтобы встречать свекровь. Купила себе новую куртку — не из «практичного», а просто потому что захотела. Записалась на короткую стрижку, которую раньше боялась себе позволить. Начала возвращаться к себе — той, прежней, настоящей.
Но самое важное — Ирина вернула себе мечту.
Когда-то они с Артёмом говорили о ребёнке. Потом он стал говорить: «Нам бы сначала на ноги встать…», потом: «А на что жить, если ты в декрет уйдёшь?» И она замолкала. И снова работала. И снова отодвигала.
Теперь — нет.
— Даже без мужа. Даже без квартиры. Я всё равно стану мамой, — сказала она себе тихо, лёжа ночью с открытым окном, слушая, как кто-то за домом пел ребёнку колыбельную.
— И если мальчик будет — я точно не назову его Артём, — добавила она утром, и мама, застёгивая кофту, только кивнула:
— Правильно, дочка. Ты у меня сильная. Всё у тебя получится.
***
Однажды, на ночном дежурстве, в приёмную привезли мужчину после ДТП. Без сознания, с травмами плеча. С ним был сын — высокий, молчаливый, сосредоточенный. Его звали Кирилл.
— Вы его спасёте?
— Мы сделаем всё, что в наших силах.
Она действительно сделала. Через две недели мужчина пошёл на поправку. Когда его выписывали, Кирилл принёс в отделение огромную корзину фруктов и записку:
«Спасибо вам за отца. Обязательно отблагодарю лично.»
Ирина удивилась — но не особенно надеялась, что он и правда появится.
Через пару дней он зашёл снова. Не с фруктами — с хорошими конфетами и спокойной улыбкой.
— Вы даже не представляете, как вы его вытащили. А я… просто хочу с вами познакомиться. Без давления. Без всякого “можно пригласить вас на кофе”. Просто — спасибо.
Она чуть улыбнулась. Отказаться не хотелось. И впервые за долгое время ей стало... тепло.
***
Тем временем Артём снова сидел дома. Сперва даже радовался — тишина, никто не пилит, никто не требует. Но недели через три холодильник опустел, а мама всё чаще приходила с пустыми руками.
— Тёмочка, сама на пенсии. Ты ж понимаешь…
— А как же ремонт? Ты ж ради него кредит брала!
— Ты брал. А я — только просила.
В магазине, где он подрабатывал курьером, никто его не хвалил. Наоборот — начальник орал, клиенты недовольны. А ему так хотелось, чтобы кто-то сказал: «Ты особенный.»
Однажды, забежав в круглосуточный за сигаретами, он столкнулся с Аллой — продавщицей лет сорока пяти, с яркими ресницами и широкой улыбкой.
— Мужик с мозолями — это редкость. Уважаю, — сказала она.
— Вы серьёзно?
— Конечно. Мой отец был плотник. Руки, как кирпичи. Надёжный человек. Как ты, наверное.
Через неделю она уже сидела у него на кухне, ела вареники и говорила:
— Вот кто-то тебя не ценил. А кто-то теперь получит золото.
***
Через месяц Ирина решила зайти в квартиру — забрать оставшиеся вещи и документы. Её юрист уже подал иск о разделе, и откладывать больше было нельзя.
Дверь открыла незнакомая женщина — блондинка в домашних тапочках Ирины и с чашкой в руках.
— Кто вы? — удивлённо спросила она.
— Я живу здесь. А вы?
— Алла. Невеста Артёма. Я пока только бываю, но мы уже всё вместе. Вы, наверное, его бывшая? За вещами пришли?
Ирина едва не рассмеялась. Вместо злости — сухая ирония.
— Половина этой квартиры — моя. И вторая, скорее всего. Так что “пришли” — это скорее вы.
Алла попыталась что-то возразить, но Ирина спокойно прошла в спальню. Собрала документы, тетрадь с записями, косметичку, свою любимую чашку с выбитым краешком. Обернулась — чайника нет, покрывала нет.
— Артём скоро придёт. Мы с ним всё уладим, — сказала Алла, неуверенно поправляя волосы.
— Он уже всё "уладил", — сказала Ирина. — Теперь моя очередь.
Алла быстро собралась и ушла.
Артём появился вечером. В руке — дешевая бутылка вина и букет с уценкой.
— Ты чего пришла? Аллу выгнала?
— А ты быстро. Месяц прошёл — и уже другая в моей постели.
— Она меня ценит. Ты же меня только использовала! Я тебе ужины готовил! Полгода — безропотно!
— А я тебе — десять лет. Жизнь. Забыла? Я всё тянула. Всё. И знаешь, я даже не злюсь. Просто поняла, какой ты на самом деле.
Он бросился к ней:
— Вернись. Я работаю. Я другой!
— Ты никогда не был другим. Я просто перестала надеяться. Вот и всё.
Он пытался выкрутиться:
— Я с Аллой... просто не хотел быть один. А она — слушает, говорит добрые слова. А ты... ты всегда была как будто выше меня.
Ирина посмотрела спокойно. Ни упрёка. Ни сожаления.
— Ты не ниже. Просто ты всё время лежал. А я устала стоять одна.
Она достала из шкафа последний пакет с бумагами, закрыла молнию на сумке.
— А что, теперь к новому принцу? На белом «Лексусе»?
— Ты правда думаешь, что дело в машине? Дело в том, что он смотрит на меня, как на человека. А не как на банкомат.
— Мама говорит, ты пожалеешь.
— Передай маме, что я благодарна ей. Без неё я бы не поняла, что живу с паразитом.
***
Ирина вернулась к матери — но уже по-другому. Без отчаяния. Комната с книжным шкафом, занавески с бабочками, тишина — всё это теперь было не прошлым, а временным, надёжным настоящим.
Кирилл приехал вечером. Привёз коробку с книгами, акварелью и любимой чашкой. Потом сказал:
— У вас тут рядом магазин хороший. Схожу что-нибудь к чаю возьму.
— Да ну, не надо... — начала было Ирина, но мама перебила:
— Пусть идёт. Сам предложил — не мешай. Мужчин таких днём с огнём.
Он вернулся с пакетом: сыр, хлеб, масло, баночка варенья, хороший чай, торт и маленький букет ромашек.
Вечером они пили чай втроём. Говорили мало, но легко. Когда Кирилл ушёл, пакет с продуктами остался у двери. И записка — тёплая, короткая:
«На случай, если не хочется думать о готовке. Увидимся завтра. Без обязательств.»
***
Прошло полгода. Алла съехала — не выдержала «хозяйственного» Артёма. Сказала прямо:
— Ты добрый, но бесполезный.
Артём вернулся к матери. Та ворчала, но принимала:
— Все они одинаковые, сынок. Ни одна тебя не ценит.
— Может, я правда никому не нужен… — бормотал он, ковыряя макароны.
***
А Ирина за это время полностью перешла в частную клинику. Там быстро заметили её трудолюбие и надёжность. Ей предложили постоянную ставку и достойную зарплату.
Вечерами она доставала акварель, ставила музыку и рисовала. Иногда — просто линии, иногда — лица. Иногда — тёплый силуэт мужчины с букетом ромашек.
— Хороший он у тебя, — сказала как-то мама. — Ровный. Без вранья. Вот бы тебе раньше таких… А не этих… «ищущих себя». Только они, как правило, сами себя никогда не находят.
Ирина улыбнулась.
Прошло полгода с того дня, как она ушла от Артёма. Иск о разделе всё ещё в процессе. Но теперь ей не нужно было хвататься за жильё, как за спасение. У неё было гораздо важнее — опора внутри.
