Светлана сняла перчатки, бросила их в ведро и вытерла лоб. В ординаторской пахло хлоркой и уставшими людьми. Дежурство, как всегда, выдалось тяжёлым: два инфаркта, один пьяный с ножевым и женщина с отёком Квинке. Сейчас ей хотелось одного — тишины. Той, что дома. Только бы никто не трогал.
Она нажала кнопку лифта и посмотрела на часы: без пятнадцати семь. Валера должен был приготовить ужин. Сам предложил.
«Ты у меня такая уставшая, давай я что-нибудь замучу. Ты только приходи и отдыхай, родная», — сказал он вчера, целуя её в висок.
Светлана устало улыбнулась, вспомнив, как эти «замучу» обычно заканчивались грязной плитой и макаронами в воде без соли. Но пусть. Главное — намерение.
Войдя в подъезд, она почувствовала слабый запах жареного. «Уже неплохо», — подумала она. Однако чем ближе к квартире, тем чётче доносился... детский плач?
Открыла дверь — и замерла.
По коридору бегал ребёнок лет трёх, в футболке с динозавром и в одном носке. Из кухни доносились крики, а в прихожей стоял... чемодан.
Из кухни вышла молодая женщина с мокрыми волосами, полотенцем на голове и телефоном в руках.
— О, вы уже дома? — сказала она весело. — А мы тут пока обживаемся.
— Мы? — Светлана сжала ключи в кулаке. — А вы кто?
— Ой, я же вам, наверное, не рассказал! — из-за её плеча вышел Валера, в фартуке и с половником. — Это Лерка, моя племянница. Ну, помнишь, я рассказывал... или не рассказывал? В общем, она к нам на время.
— На какое время? — голос Светланы стал холодным.
— Да чё ты сразу так... — Валера почесал затылок. — Ну, пока не найдут жильё. Там с мужем у неё всё сложно. С ребёнком некуда идти. Сестра попросила и я сказал — у нас можно. Чё, неужели тебе жалко?
Светлана медленно сняла куртку. В голове уже звенело.
— Ты мне ни слова не сказал. Ни слова, Валер.
— Так я ж... хотел. Да забыл. Всё с работы на голову валится.
— Понятно... — Светлана бросила сумку на стул и подошла к ребёнку, который в этот момент усердно стучал игрушечной машинкой по стене.
— А ну прекрати! — резко сказала она.
— Он же маленький! — вмешалась Лера, скрестив руки. — Вы чё так орёте на него?
— Потому что это моя квартира. И мои стены.
— Вообще-то — это квартира мужа, да? — Лера хмыкнула и снова уткнулась в телефон.
У Светланы пересохло во рту. Валера избегал её взгляда, ковыряя что-то в кастрюле. Потом бодро сказал:
— Ты иди, переоденься. Я тут картошечку с котлетками жарю. Всё, как ты любишь.
— Серьёзно? — она повернулась к нему. — Ты впускаешь в дом родственников, которых я даже не знаю, без предупреждения, и думаешь, картошкой всё решишь?
— Свет... не начинай, а?
— А ты не заканчивай. Ты решил, что я тут что — хозяйка пансионата?
— Да при чём тут... Господи, ну можно же просто быть добрее. Родня ведь.
Светлана молча вышла в спальню, бросив взгляд на чемодан, который так и стоял посреди прихожей, как символ чьей-то бесконечной «временности».
«Временные гости». Вот только такие остаются навсегда. А ты потом сиди и улыбайся, как мебель с функцией кормления», — подумала она, сбрасывая туфли.
А в кухне уже звенели тарелки, Валера напевал что-то под нос, а мальчик разбирал её аптечку, раскидывая по полу бинты и таблетки. Лера сидела на табуретке, вросшая в экран, будто была дома с самого рождения.
Светлана закрыла за собой дверь. Но даже за этой дверью слышно было, как рушится её привычный, выстраданный порядок.
И это был только первый вечер.
***
Светлана проснулась от резкого гула пылесоса. Было семь утра, воскресенье. Она открыла глаза и сначала не поняла, где находится. В спальне пахло детским кремом и чужими духами.
Пылесосила Лера. Причём делала это с таким выражением лица, будто одолжение мирового масштаба. Рядом бегал мальчик и бил пластиковой бутылкой по шкафу.
— Ты с ума сошла? — Светлана вышла из комнаты в халате. — Семь утра!
— Так я решила помочь. Раз у вас тут всё так чистенько, надо поддерживать, да? — сказала Лера, не выключая пылесос.
— Выключи немедленно. Люди спят.
Лера закатила глаза, выключила прибор и, проходя мимо, бросила:
— Уж простите, что я у вас не по часам всё делаю. Мне как-то не до сна, когда в жизни полный бардак.
Светлана прикусила губу. Сказать — значит начать скандал. Промолчать — значит проглотить. А она глотала уже три дня.
На кухне опять бардак: грязные тарелки, оставленные после ночного перекуса, кофейная гуща прямо на белой скатерти. Светлана начала убирать молча — привычно, быстро, стиснув зубы.
Валера появился позже, зевнул, чмокнул её в щёку:
— Доброе утро, королева кухни. Чего такая злая?
— А чего такая уставшая — не хочешь спросить?
— Ой, Свет, опять начинается... — он отмахнулся и полез за кружкой.
— Может, ты ей скажешь? Что неприлично разгуливать по квартире в моём халате. Что ребёнку не место в аптечке. Что не нужно пылесосить в семь утра?
— Да перестань. Она просто нервничает. Ты же сама женщина, ты должна понять.
Светлана медленно села за стол.
— Вот интересно, почему все считают, что я должна понимать, терпеть, улыбаться, готовить и не жаловаться. А когда я прошу просто соблюдать элементарные правила — я сразу злая. Ты никогда не замечал этого, Валера?
Он пожал плечами:
— Ну не будь такой чувствительной. Это всё временно.
Слово «временно» снова стукнуло в висок, как молотком. Оно стало как код. Временно живут. Временно захламляют. Временно пользуются её вещами. Временно едят её еду. А она всё это «временно» должна бесконечно вывозить.
Позже Светлана пошла в ванную. Там на её полке стояли Лерины флаконы, скрабы, какой-то тюбик с надписью на корейском. Её собственный крем был задвинут в угол.
Когда она вернулась, Валера смотрел телевизор. Ребёнок прыгал по дивану. Лера сидела с маской на лице и криком разговаривала с кем-то по видео.
— Валер, ты хоть видел, что творится? — спросила Светлана с порога.
— Да ну, Свет, не начинай. Суббота, расслабься.
— Ты же обещал помочь. Хоть посуду помыть.
— Да ну, всё равно потом ты перемоешь. Ты ж у меня чистюля, — сказал он и подмигнул.
Светлана смотрела, как ребёнок снова высыпал игрушки в коридоре, Лера записывала сторис, а Валера ел пельмени из кастрюли. И вдруг отчётливо поняла: они живут, как хотят. А она — выживает.
Племянница не собиралась искать жильё. Валера не собирался ничего менять. А она каждый день встаёт в пять утра, вкалывает на износ — и приходит в дом, который стал не её.
Той ночью она долго лежала в темноте и смотрела в потолок. И впервые за долгое время начала задавать себе вопросы:
«А если это навсегда? Если они просто остались? А я... как обычно — в роли обслуживающего персонала?»
Она вспомнила свою квартиру — ту, добрачную. Где всё стояло на своих местах. Где была балконная вешалка, на которой сохли только её вещи. Где никто не открывал холодильник в поисках «чего-нибудь пожевать».
И впервые за годы Светлана подумала: а может, хватит?
***
В понедельник Светлана вернулась с работы поздно. День выдался тяжёлый, в отделении — вспышка инфекции, и ей пришлось остаться на дополнительную смену. Она мечтала только о душе, еде и тишине.
Но тишины не было.
В квартире громко играла музыка. В зале — гости. Какая-то рыжеволосая подруга Леры с двумя детьми. Вся компания весело хохотала, на полу валялись фантики и чипсы. Маленький Гена (как выяснилось, сын подруги) катался по ковру в её халате.
Светлана застыла в дверях. Ни один взгляд не обернулся. Никто даже не заметил её.
Она пошла на кухню — там на столе валялась банка селёдки, пустые стаканы и перевёрнутая ваза с её любимыми розами. От цветов остались только сломанные стебли и вода на скатерти.
— Это что?! — её голос был спокойным, но в нём прозвенела сталь.
Валера обернулся от телевизора, где как раз шёл футбол:
— А чё ты орёшь? Девчонки посидеть пришли. Успокойся. Сейчас всё приберём.
— Кто «мы»? — медленно переспросила Светлана. — Я же даже не знала, что у нас сегодня приём гостей.
Рыжеволосая подруга зашла в кухню, держа в руках пивную банку и пачку сухариков.
— Ой, не ругайтесь. Мы по-быстрому. Просто душно у нас, а у вас тут — как в санатории. Вот и решили устроить мини-девичник.
Светлана подошла к Лере, глядя ей в глаза:
— А ты всегда устраиваешь мини-девичники в чужих квартирах? Без спроса, без уважения и с чужими халатами на чужих детях?
Лера пожала плечами:
— Слушайте, вы какая-то напряжённая. Вам бы отдохнуть, расслабиться. А то прям как из Советского союза.
Светлана ничего не сказала. Просто вышла из кухни, зашла в спальню, села на кровать. Минуту, две — просто сидела. А потом встала, открыла шкаф и достала чемодан.
— Ты что делаешь? — Валера вбежал следом, заметив её движения. — Ты что, опять со своими нервами?
— Нет, Валера. Я с вещами.
— Не смеши. Куда ты поедешь? У тебя ж даже машины нет.
— У меня есть ноги. И остатки достоинства.
Он замер, впервые сбившись с ленивого ритма:
— Ты чё, серьёзно сейчас? Из-за чего? Из-за пары гостей?
— Из-за всего. Из-за того, что ты живёшь, как подросток. Что позволяешь себя кормить, поить, стирать тебе трусы — и при этом ещё ухмыляешься, будто я это делаю из любви, а не потому что привыкла быть ответственной. Ты даже не замечаешь, что мной просто пользуются. И ты — в том числе.
— Свет, подожди... — голос его дрогнул. — Давай поговорим. Я же люблю тебя.
Она застыла, держа в руках футболки.
— Ты любишь не меня, Валера. Ты любишь удобство. Согретую постель. Горячий ужин. Молчащую женщину, у которой не бывает своего слова. Это не любовь. Это бытовой паразитизм.
Он отвернулся.
— Ну ты, конечно, умеешь унизить...
— А ты — не умеешь уважать. Поэтому я собираю вещи. И ухожу. Потому что хочу тишины. Потому что устала быть фоном. Потому что, знаешь что? Я всё ещё помню, какая я была ДО вас всех. И я хочу вернуть ту женщину. Её звали Светлана. А не «Свет, сделай, принеси, помой, успокойся». Понял?
Светлана застегнула молнию на чемодане. Гости за дверью продолжали смеяться, ребёнок снова заплакал, но ей было всё равно.
Она вышла в коридор. Лера стояла с телефоном и удивлённым выражением лица:
— Вы куда это?
Светлана посмотрела ей в глаза:
— Туда где меня не считают бесплатной домработницей. Где никто не пьёт пиво на моей кухне, не надевает мои вещи и не смеётся в лицо. Где можно просто... дышать.
— И ты думаешь, Валера тебя потом простит?
— Надеюсь, не простит. Я этого и боюсь — что всё вернётся, как было. А я больше не хочу.
Она открыла дверь и вышла.
И впервые за много лет — не оглянулась.
***
Светлана вышла из подъезда, как будто из чьей-то жизни. Сумерки уже окутали двор, в окнах чужих квартир теплились огоньки, а у неё внутри — пульсировала неожиданная пустота. Не страх. Не тревога. А... тишина.
Вызвала такси. Пока ждала, села на скамейку у подъезда и набрала номер.
— Оля? Это я. Можешь меня принять?
— Да хоть навсегда. Я уже вино охлаждаю, — в голосе подруги звучало то, чего ей так давно не хватало — забота без условий.
Такси подъехало. Светлана села в машину и, закрыв глаза, позволила себе одну короткую слезу. Не жалости, а облегчения. Как будто выдохнула годами сдерживаемый воздух.
Телефон завибрировал. Валера.
Она не ответила.
Через минуту — сообщение.
«Ну ты, конечно, молодец. Драмы на ровном месте. Успокойся и возвращайся. Без тебя тут все разбрелись, а жрать нечего».
Светлана прочитала. Улыбнулась. И нажала «удалить».
***
Прошла неделя. За это время она привыкла просыпаться в тишине. Есть в одиночестве — но без спешки. Раскладывать книги по алфавиту и не бояться, что их потрогают грязными руками. Утром — чай, а не поиски носков мужа и бутылочки для «внука по гостевому праву».
Однажды Валера позвонил снова. На этот раз — голос был нервный.
— Свет, ты серьёзно решила всё бросить? Я тут один. Лерка с подругой ушла, ребёнка не с кем оставить, я на работу не могу выйти. Ты ж понимаешь, у меня нет опыта. Мне реально тяжело!
— Валер, я десять лет тянула и дом, и тебя, и себя. И знаешь, что? Мне тоже было тяжело. Но я не жаловалась. Потому что ты жаловался чаще. А теперь — сам. Это твой дом, твои гости и твоя ответственность.
Он вздохнул в трубку:
— Я могу всё изменить, честно. Я всё понял. Вернись, Свет...
Она усмехнулась. Голос был такой же, как тогда, когда он пообещал купить новый пылесос. И не купил.
— Ты даже не понял, с чего всё началось. А я поняла. С мелочей. С обещаний. С халатов. С того, как ты сказал, что я обязана понимать. Но теперь я понимаю: я никому ничего не должна. И не вернусь.
— Из-за какого-то пылесоса?
— Нет, Валера. Из-за всей жизни. Которая прошла в молчаливом «ладно, потерплю». Но теперь я больше не терплю.
Она повесила трубку.
Через два месяца Светлана окончательно перебралась в свою старую квартиру, которую она сдавала. Сделала небольшой ремонт. На кухне повесила новые занавески. Купила себе настоящий кофейный аппарат — первый подарок самой себе за много лет.
Оля зашла в гости, принесла чизкейк.
— Ну что, как оно — новая жизнь?
Светлана поставила бокалы на стол, улыбнулась:
— Свободно. Тихо. И идеально.
Она налила вино, подняла бокал:
— За тех, кто не боится уйти. Даже если страшно. Даже если поздно. Потому что свобода — не возраст. Это выбор.
***
Светлана долгие годы жила для других — для мужа, для чужих гостей, для чужих детей. Но однажды она поняла: пора выбрать себя. И ушла. А вы бы решились? Напишите в комментариях!
💬 Подписывайтесь, чтобы не пропустить ещё больше сильных и настоящих историй!