"АЙСЕДОРА". Часть 1. В.Витин, Г.Колесник
(Инсценировка по книге Н.Аляшевой «А.Дункан. Документальные свидетельства и фантазии»)
Изящный, старинной работы столик. Кресло, рояль. Из тишины возникает музыка.
Вышла Актриса в строгом вечернем платье, на плечи наброшен легкий красный шарф. Молча посмотрела в зал. И вдруг, сминая музыку, раздался резкий визг автомобильных тормозов. Отчаянный сигнал клаксона, пронзительный крик – и сразу все стихло.
Голос: «Трагическая смерть Айседоры Дункан 16 сентября 1927 года, Ницца. Проезжая на автомобиле, прославленная танцовщица Айседора Дункан была выброшена из машины вследствие того, что конец ее шарфа зацепился за колесо. Дункан была поднята с переломом позвоночника. Смерть наступила немедленно…»
1.
В наступившей тишине слышится рокот морских волн, набегающих на берег.
- Я родилась у моря, - так начнет Актриса этот рассказ, - и не раз впоследствии замечала, что все крупные события моей жизни тоже происходили у моря. Мое первое понятие о движении, о танце несомненно вызвано ритмом волн. Маленькой девочкой я часами блуждала по берегу, предаваясь собственной фантазии. Меня захватывала эта игра! Я воображала себя чайкой, парящей над бесконечной морской гладью. Или волной, резвящейся среди своих подружек. Но чаще всего парусом, одиноким, но гордым парусом, который смело, рассекает белые гривы волн.
Целыми днями я была предоставлена самой себе, так как мама с утра и до позднего вечера ходила по квартирам, давая уроки музыки детям из богатых семей. Ее скудного заработка нам едва хватало на жизнь – ведь нас у нее было четверо: Элизабет, Реймонд, Огастин и я, Айседора…
Из всех нас я была самой отважной. Когда в доме совершенно нечего было есть, я отправлялась к мяснику и хитростью убеждала его отпустить в долг бараньи котлеты. Обольщать булочника, чтобы он продлил нам кредит, посылали тоже только меня. И эти походы были куда интереснее, чем ежедневные хождения в школу.
- Айседора, не вертись! Айседора, сиди смирно! – до сих пор помню, как кричала на меня учительница.
Хотела бы я посмотреть, - думала я, - как бы вы, уважаемая мисс, сидели за партой с пустым желудком и в промокших ботинках!»
Когда наступил рождественский праздник, учительница, раздавая нам конфеты и пирожные, сказала: «Поглядите, детки, что вам принес Святой Клаус». А я встала и торжественно, на весь класс, заявила: «Я вам не верю, никакого Святого Клауса нет! И все это враки!»
Что тут началось! «Ты скверная девчонка! Позор нашей школы! – закричала учительница. Она больно схватила меня за плечо и швырнула на пол. Но я все же устояла, ноги у меня уже тогда были крепкие! Тогда она поставила меня в угол. А я, повернув голову через плечо, упрямо твердила: «Никакого Святого Клауса нет! Нет! Нет!» Тогда рассвирепевшая мисс учительница отправила меня домой за родителями.
2.
Родители… Моя мать разошлась с отцом, когда я была грудным младенцем.
- Тетя Августа, скажи, был ли у меня когда-нибудь отец?
Тетка пристально посмотрела на меня и презрительно отчеканила:
- Твой отец был дьяволом. Он разрушил жизнь твоей бедной матери.
Дьявол? Какой ужас! С рогами и хвостом!.. Когда дети в школе говорили о своих отцах, я всегда помалкивала.
Однажды – мне тогда было семь лет – я услыхала звонок у входных дверей. Открыла… Передо мной стоял приятный мужчина в высокой шляпе.
- Не здесь ли живет мисс Дункан?
- Здесь… Я ее дочь.
- Так вот ты какая, Принцесса Мартышка! – воскликнул незнакомец и, подняв меня на руки, покрыл мое лицо поцелуями.
- Кто вы? Пустите! – отбивалась я, ничего не понимая.
- Я твой отец, - сказал он тихо.
Ур-ра! Я бросилась в комнаты, чтобы сообщить всем эту радостную весть:
- Мама! Отец приехал!.. Куда же ты, мама? Открой! Зачем ты заперлась? Реймонд, Элизабет! Там отец, слышите? Куда все попрятались? Он совсем-совсем не страшный… Но никто не вышел. Тогда я снова подошла к двери и вежливо сказала:
- Извините, все нездоровы и не могут вас сегодня принять.
- А ты здорова?
- Я?.. Да…
Он взял меня за руку и сказал:
- Тогда погуляем вдвоем, хорошо?
Мы пошли по улице, я едва поспевала за ним, радуясь, что этот странный, красивый мужчина – мой папа. И что ни рогов, ни копыт у него нет. В кондитерской он угостил меня мороженым и шоколадными конфетами и на прощание сказал: «Я приду завтра, Принцесса Мартышка». Но это завтра так и не наступило: семья больше не разрешила мне встретиться с ним.
Я умоляла, рыдала: «Мамочка, отпусти! Хоть на один разочек, мама!» (Взрываясь криком.) Ах, так?.. В тот же вечер я выкрала из шкатулки брачное свидетельство моих родителей и сожгла его в пламени свечи…
3.
Звуки Шопена.
Это играет мамочка…Вечер. Она только пришла после уроков. Кое-как накормила всех четверых, села за старенькое пианино, мы – вокруг. И забыто уже все, кроме волшебных звуков. Просто сидеть и слушать эту музыку нельзя, ее надо танцевать…
Одна старая дама, увидев наши домашние танцы, посоветовала маме показать меня известному в Сан-Франциско преподавателю…
Резкий обрыв музыки.
- Станьте на пальцы ног, - сказал он мне.
- Зачем?
- Это красиво, это возвышенно. Если вы не чувствуете этого, вам никогда не стать танцовщицей… Итак, первая позиция. Готовы? Плие, и – раз!...
- Это безобразно! Это противно природе! – возмутилась я и после третьего урока покинула танцевальный класс навсегда. Я еще не знала, каким должен быть мой танец, но только он никогда не будет похож на эти гимнастические упражнения: и – раз, два, три! Ни за что!
В десять лет я рассталась со школой. Зато как набросилась на книги! Диккенс, Теккерей, Шекспир… А кроме того – сотни романов, хороших и скверных, вдохновенные книги и пустяки. Я проглотила всю нашу публичную библиотеку. Читала ночами, до рассвета, при свете свечных огарков, собранных в течение дня. Я даже принялась писать роман, издавала свою собственную газету и вела дневник на секретном языке (я его сама придумала – ведь у меня появилась великая тайна: была влюблена…)
4.
Ах, как он был красив! Какое романтическое имя – Вернон! Мне было тогда одиннадцать лет, но я зачесывала волосы наверх, носила длинные платья и выглядела намного старше. Иногда я приходила в аптекарский склад, где работал Вернон, и, не зная, что сказать, спрашивала, как дурочка: «Как вы поживаете?» (Смеется.) Вечерами я подолгу бродила перед освещенными окнами его дома. Так продолжалось два года, и я считала, что страдаю от безумной любви! Однажды Вернон сказал мне, что собирается жениться. Я почувствовала, как качнулась под ногами земля…
- Кто она?
- О, настоящая леди, девушка из высшего общества, - с гордостью произнес он.
А спустя несколько дней я видела их обоих – Вернона и его невесту, уродину, каких свет не видывал! – увидела в ту самую минуту, когда они выходили из церкви. Так окончилась моя первая любовь…
Когда через много-много лет, после одного из концертов, в мою уборную вошел седой человек, я сразу же узнала его. Это был Вернон! Я решила позабавить его и стала рассказывать о своей безумной страсти. Боже, как он перепугался, как красноречиво стал меня уверять, что всегда любил и будет любить только одну женщину, свою супругу… Я едва сдерживала себя, чтобы не расхохотаться. Не над ним, нет! Над той глупой козой, которая рыдала под окнами его дома!..
5.
Счастье, где ты? Моя птица, моя фортуна, я готова бежать за тобой хоть на край света – только позови!
- Мама, мамочка, уедем из Сан-Франциско! Ты веришь в меня, мама? Ты еще будешь гордиться своей Айседорой. Умоляем, уедем! Сегодня, сию же минуту!
Ветер странствий сорвал два листочка, закружил их, понес в неведомую даль…Чикаго. У нас двадцать пять долларов и обручальное кольцо моей бабушки. Надев короткую греческую тунику, я танцую перед директорами всех театральных трупп города.
- Очень, очень красиво, - говорят они, - но эти танцы не для театра.
Неделя течет за неделей, бабушкины драгоценности съедены, денег нет. За последние тряпки мы купили банку томатов и питались ими целую неделю. Мама настолько ослабела, что уже не могла вставать. В отчаянии я пришла к директору увеселительного заведения «Мэйсоник Темпл». С толстой сигарой во рту, в шляпе, надвинутой на один глаз, он мрачно взирал на маленькую девочку, которая танцевала под звуки «Песни без слов» Мендельсона.
Музыка смолкла, он несколько минут молча глядел на меня, потом процедил сквозь зубы:
- Вот если бы что-нибудь побойчее, с перцем, я бы взял тебя.
- Как это – с перцем?
Он захлебнулся хохотом.
- Ну что-нибудь эдакое, с юбками, оборками и прыжками. Поняла? Чтобы понравилось публике. Я возмутилась. Но тут же вспомнила маму, безжизненно лежавшую на кровати, остатки томатов в консервной банке, неоплаченный счет за комнату…
- Окей! Я согласна! Будут вам оборки и прыжки! И «перец» тоже будет!
Всю ночь мама из последних сил шила мне безобразный, вульгарный костюм. Последнюю оборку она пришивала уже утром.
Когда я пришла к директору, оркестр уже был наготове. Музыканты стали лихо наигрывать какой-то пошленький танчик, нечто вроде этого… (Напевает.) Какая мразь! Но отступать некуда! Какой-то бес вселился в меня. Я дергалась и кривлялась, а все мое тело кричало: «Вот тебе перец! Вот тебе оборки! Вот тебе прыжки с юбками! На, получай! Теперь ты доволен, толстый боров?!»
Выронив сигару изо рта, директор протягивал свои толстые волосатые ручищи:
- То, что надо крошка! Пятьдесят долларов в неделю! Можешь начинать хоть завтра!
Успех был бешеный. Директор предложил мне контракт на целый год. Но я… я отказалась. Он был ошарашен. «Гуд бай, господин директор, малышка Айседора проживет без вашего «перца». И вообще, в вашем кабаке слишком грязно и шумно, и птица счастья никогда сюда не залетит.
6.
На центральных улицах Чикаго висели огромные транспаранты: «Всемирно известная группа. Огастина Дейли. Вот кто может меня понять!
- Маэстро, умоляю вас, выслушайте меня! Вы величайший артист, но вашим спектаклям не хватает античного танца. Я принесу его вам. Он - во мне. Этот танец родился у Тихого океана, в горах Сьерра-Невады, в поэмах Уитмена… В этом танце вечная душа природы…
Он дал мне малюсенькую роль в пантомиме. Я должна была объясняться в любви к Пьеро, роль которого исполняла наша примадонна Джен Мэй. Звучала музыка, я приближалась к пьеро и трижды целовала его. На генеральной репетиции я провела этот эпизод с таким пылом, что на белой щеке Пьеро остался отпечаток губной помады. Тут нежный Пьеро превратился в свирепую Джен Мэй и отвесил мне звонкую оплеуху. Я разревелась.
- Эту девицу надо метлой гнать из театра! – вопила Джен Мэй, взбалмошная и капризная, как и все примадонны. Но мистер Дейли решил дать мне еще один шанс. В спектакле «Сон в летнюю ночь» в одном из эпизодов я оставалась на сцене одна…
Мелодия «Песни без слов» Мендельсона.
Как я ждала этого момента! На премьере я танцевала так самозабвенно, что раздался шквал аплодисментов. Меня не отпускали со сцены, театр бушевал. Когда же наконец я убежала в кулисы в своей белой тунике, с крылышками феи, сияя от счастья и первого успеха…
- Здесь не мюзик-холл! – так кричал на меня маэстро. – Это танец в драматическом спектакле, а не концертный номер! Тебе бы только сорвать аплодисменты, а на остальное наплевать! Назавтра в этой же сцене прожектора горели вполнакала. И зрители, очевидно, с трудом различали порхающую в глубине сцены маленькую белую фигурку.
Так прошел год… Я чувствовала себя денной золушкой. Мечты, надежды – все было растоптано.
Мистер Дейли, зачем вы меня держите? То, что я умею и хочу делать, вам не нужно. Вы мне платите хорошие деньги, но ведь они не приносят радости.
- Чудачка, - сказал он, пожав плечами.
В тот же вечер я покинула труппу.
Почему я такая невезучая? Вечно на распутье, без денег, без работы… Быть может, птица счастья – лишь призрачная тень, бегущая впереди человека?... А что, если уехать? За океан, в Европу? Должна ведь когда-нибудь и мне улыбнуться фортуна. Ведь если в это не верить, как жить дальше? Как?
7.
Я закрываю глаза и вижу четырех отчаянных смельчаков, которые шагают вдоль лондонских улиц – без денег, без друзей, без убежища на ночь… Грин-парк, садовая скамейка… Но едва мы расположились на ночлег, как появился громадный полисмен и велел нам немедленно убраться. Куда?
Двери отелей были для нас закрыты, несколько ночей мы провели среди бродяг и нищих в порту. На четвертые сутки я решилась на отчаянный шаг.
В холле одной из лучших лондонских гостиниц я подошла к портье и сказала властным тоном свечкой дамы:
- Мы только что приехали ночным поездом из… Ливерпуля. Дайте-ка нам номер получше и распорядитесь, чтобы принесли ужин, да поживее! Когда придет багаж, немедленно позвоните в номер.
Весь день мы проспали в роскошных постелях, а на рассвете следующего дня, тайком, не заплатив ни пенса, выбрались из отеля. (Хохочет.) О, это была одна из самых великолепных авантюр моей юности!..
Хмурый, туманный Лондон, ненадолго задержал нас. Сестра Элизабет вскоре вернулась в Америку, Реймонд уехал искать счастья в Париж. Я от случая к случаю выступала в артистических кафе. Мои античные танцы принесли мне первый успех. Появились восторженные рецензии, мое имя стало известным.
На одном из вечеров танца я увидела Эллен Терри. Дивную, несравненную Эллен Терри, великолепную актрису Англии. Казалось, именно для нее создавал Шекспир Дездемону и Офелию, Порцию или Беатриче. Мы долго беседовали с ней, глядя на мерцающие огни камина, и никто из нас не мог тогда предположить, что через несколько лет ее сын Гордон Крэг станет моим мужем.
Крэг… Мы познакомились с ним в Берлине. Я была тогда уже на вершине славы. Париж, Вена, Будапешт – везде переполненные залы, восторженные толпы у гостиниц и театральных подъездов. Ах, какие это были времена!.. После триумфа в Будапеште был берлин, концерт в Оперном театре, где я впервые увидела Крэга. Обычно я не смотрю на зрителей, я их просто не вижу. Но в тот вечер я чуть ли не физически ощутила пристальный взгляд человека, сидевшего в первом ряду. Едва кончился концерт, он ворвался в мою гримуборную – огромный, с длинными светлыми волосами, и с порога обрушился на меня:
- Вы… вы украли мои идеи! Как попали к вам мои декорации?
- Какие декорации? – Я ничего не понимала. – Это мои собственные голубые занавески. Я придумала их когда мне было пять лет, и с тех пор неизменно танцую перед ними.
- Черт возьми, но мои декорации точно такие же! И самое главное, что именно вас, Айседора, я представлял себе в этих декорациях.
- Простите, но кто вы такой?
Он помолчал, а потом сказал:
- Гордон Крэг.
Боже мой, сын Эллен Терри! Великой актрисы Англии! Лицо Крэга напоминало прекрасные черты его матери. В нем было нечто женственное, особенно в линии губ, чувственных и тонких. Глаза, сверкавшие за стеклами очков, пронизывали меня на сквозь. Словно загипнотизированная, я позволила ему набросить плащ поверх моей белой туники. Он схватил меня за руку, мы сбежали по лестнице на улицу, сели в такси и помчались к нему в студию. Он открыл дверь, я вошла и увидела черный навощенный пол, усыпанный лепестками роз. Ни дивана, ни стола… Холсты, картоны, кисти… В течение двух недель он не выпускал меня из студии. Обед нам иногда приносили в кредит из соседнего кафе. С утра до вечера мы без умолку говорили. О театре, о будущем искусства. Спорили до исступления, ссорились навсегда и тут же мирились.
- Послушай, Крэг, ты можешь говорить о чем-нибудь, кроме театра? У тебя есть какое-нибудь хобби?
- Есть… Охота…
- Вот как? Тогда расскажи о своих трофеях, это очень интересно.
- Понимаешь, дорогая. Тот зверь, за которым я охочусь, не заяц и не лисица. Стреляю, а пули отскакивают от его толстой шкуры.
Он часто любил говорить загадками.
- Как бы тебе объяснить, Айседора… Я, видишь, ли, охочусь за сказочным чудовищем.
- За химерой?
- Нет.
- За гидрой?
- Опять мимо. А впрочем, это химера и гидра в одном существе, которое называется «театральщина». Ненавижу на сцене фальшь – якобы самое натуральное небо, якобы самые подлинные деревья, на которых колышатся якобы самые настоящие листочки… Все – якобы! Чушь! Липа! Бутафория, сработанная в столярной мастерской и раскрашенная театральными мазилками. Целлулоид, папье-маше, проволока, цветной картон и прочая дребедень, а не живые создания природы. Это тот зверь, которого я в конце концов загоню в капкан,- ему не место в современном театре! Шармы, конструкции могут создать все, что нужно для сцены: улицы, ниши, скалы, башни. Зрителю надо лишь намекнуть, остальное он поймет и домыслит сам. Поэтому мои ширмы…
- Дорогой, это мои ширмы! – не сдавалась я, но это вызвало в нем такую вспышку гнева, что я тут же уступала. «Твои, твои ширмы…» За этим следовали поцелую и ласки, и в студии вновь воцарялся мир. Несколько раз я пыталась позвонить маме, но Крэг не выпускал меня на улицу.
- Ты великолепная артистка, а живешь по законам мещанской морали. Нелепо, дико! Ты принадлежишь мне и моим декорациям!
Только потом я узнала, что моя бедная мама обошла все полицейские участки, обзвонила все морги и больницы в поисках своей пропавшей дочери. Мой импресарио был вне себя – ведь пришлось отменить концерты, публика разрывала театр. Наконец в газетах было размещено объявление, что мисс Дункан серьезно больна… воспалением миндалевидных желез! (Хохочет.) Через две недели я возвратилась домой. Увидев в дверях Крэга, мама набросилась на него:
- Подлый соблазнитель, прочь отсюда!
Но Крэг и не думал уходить. На столе в моей комнате лежал контракт на турне по России.
- Ты не уедешь, - властно сказал Крэг.
- Это приказ?
- Да, ты мне нужна здесь.
Я схватила ручку и поставила размашистую подпись.
8.
Гудок паровоза, стук вагонных колес.
Поезд вез меня в далекую загадочную стану. Из окна я видела бесконечные снежные равнины, белые сказочные леса, одинокие, покосившиеся избы… Из-за снежных заносов поезд прибыл в Петербург с опозданием. Русские кучера в теплых тулупах хлопали себя по плечам, чтобы согреться. Был пасмурный рассвет, мы ехали пустыми улицами. Вдруг возница остановился. Я увидела вдали нескончаемую процессию. Мрачную и печальную…
В тишине возникает песня «Вы жертвую пали…»
Люди несли на руках какие-то длинные черные ящики. Кучер снял шапку и перекрестился. Тут только я поняла, что несли… гробы. «Один, два, десять…восемнадцать»… машинально, ничего не понимая, считала я.
Оказалось, хоронили рабочих. Они были расстреляны перед Зимним дворцом вчера, 9 января 1905 года. Пришли просить у царя хлеба для своих жен и детей. Их встретил свинцом. Закрыв лицо муфтой, чтобы возница не заметил моих слез, я дала себя клятву. Никогда, никогда не забуду этот сумрачный петербургский рассвет, вереницу черных гробов, больших и совсем маленьких, среди снежных сугробов. Искусство бесполезно, если оно не может помочь угнетенным. Я должна сказать рабу: «Встань с колен, разбей оковы, ты – человек!»
На следующий день я танцевала перед высшим светом русской столицы, перед декольтированными дамами и сановниками в ослепительных мундирах. Мне хотелось высказать в танце все, что я испытала на рассвете минувшего дня. Вежливые аплодисменты партера и неистовство галерки свидетельствовали о том, что гнев и боль, кипящие в моем душе, были услышаны всем залом.
Через неделю простившись с Петербургом, я уже была в Москве. На всех моих концертах неизменно присутствовал Станиславский, руководитель прославленного художественного театра.
- У кого вы учились вашим танцам, госпожа Дункан? – спросил он меня однажды.
Я улыбнулась:
- У Терпсихоры… Я танцую с того момента как выучилась стоять на ногах. Человек, все люди, весь свет должны танцевать, это также естественно, как дышать… (Берет со столика книгу, раскрывает ее.) Он писал обо мне: «Дункан не умела говорить о своем искусстве последовательно, логично, систематично…» (Отрывается от книги, в зал.) Я не теоретик, дорогой господин Станиславский. Разве сороконожка знает, как, в какой последовательности ей нужно ставить каждую из своих ножек?.. Прежде чем идти на сцену, я должна положить себе в душу какой-то мотор. Он начинает работать где-то там, внутри, независимо от меня, и тогда сами ноги, и руки, и тело, помимо моей воли, придут в движение. (Снова читает.) «В то время я как раз искал этот творческий мотор, который должен уметь класть в свою душу актер перед тем, как выходить на сцену. Понятно, что разбираясь в этом вопросе, я наблюдал за Дункан во время спектаклей, репетицией и исканий – когда она от зарождавшегося чувства сначала менялась в лице, а потом сверкающими глазами переходила к выявлению того, что вскрылось в ее душе. Во время наших разговоров Дункан постоянно упоминала имя Гордона Крэга, которого она считала гением и одним из самых больших людей в современном театре. Она писала ему обо мне и о нашем театре, убеждая его приехать в Россию…» (Откладывает книгу.) Крэг приехал в Москву, поставил в Художественном театре «Гамлета». Но это произошло значительно позже, уже после того как мы с ним расстались. Почему, как это случилось? Ведь мы так любили друг друга…
Ни одного дня, ни единой секунды мы не могли жить друг без друга. «Милая, несравненная Топси…» - писал он мне. Топси!.. Это имя Крэг придумал в честь Терпсихоры, муза танца.
- Милая Топси, я живу только благодаря тебе. От тебя исходит вдохновение силой тысяча вольт в секунду.
- Крэг, любимый, без тебя я все равно что земля без солнца. Ты чудо, Топси! И твой вздернутый носик, и маленький твердый подбородок, и мечтательное ирландское сердце, и небо Калифорнии в твоих глазах - все чудо! В твоем танце я вижу всех женщин мира. Вижу покой и красоту, силу и нежность.
- Крэг, дорогой и далекий! Ты – вино и поэзия жизни. Без тебя холодно и тускло. Ты заставил красоту засверкать для меня. Твоя, вечно твоя Топси (Несколько минут молчит, погрузившись в размышления) Да, я любила Крэга. Но всякий раз, когда он говорил: «Моя работа! Моя работа!», я осторожно возражала: «О, да, милый твоя работа превыше всего. Ты – гений. Но ведь существует и мое искусство!»
Наши споры часто заканчивались грозным и тягостным молчанием. Затем во мне пробуждалась встревоженная женщина:
- Дорогой, я обидела тебя?
Все женщины несносны, а ты просто невыносима.
Он уходил, хлопнув дверью. Всю ночь я проводила в рыданиях, мечтая, чтобы он вернулся. Эти сцены стали повторяться все чаще и чаще и вскоре наша жизнь стала совершенно невозможной.
- Почему ты не бросишь театр? – говорил он. – Вместо того, чтобы размахивать руками на сцене, ты бы лучше сидела дома и точила мне карандаши.
- Что?! Крэг, ты в своем уме? Это я… я размахиваю руками?!
-Ты, ты!.. Аэроплан вызывает у меня больший восторг, чем танцовщица, которая прыжками стремится подражать птице. Актер вообще не нужен современному театру. Я заменю живого человека маской, марионеткой, мне не нужны эмоции и сантименты, я хочу воплотить на сцене философию духа.
- Замолчи, Крэг! Я не желаю больше этого слышать!
Изо дня в день продолжалась эта нескончаемая битва между гением Крэга и моим искусством… Но кроме нас двоих в ней участвовало еще одно существо – наша девочка… Она была сложена, как Афродита, с голубыми глазами и золотыми кудряшками. Точная миниатюра с Эллен Терри, матери Крэга.
Мы долго не могли придумать ей имя. Однажды Крэга осенила: «Назовем ее Дердр!» Дердр – фея Ирландии, воспетая в легендах и сказаниях. Но синеглазка Дердр не укрепила наш союз. Я по-прежнему обожала Крэга, но ясно понимала, что разлука наша неизбежна.
Жить с Крэгом означало отречься от своего искусства, от самой жизни. А без него? Я представляла его в объятиях другой женщины, видела его нежную улыбку, предназначенную не мне, слышала его голос, обращенный к новой поклоннице: «Вы знаете, эта Айседора было просто не выносимой!» Я мучилась, рыдала, грызла свое сердце. Не могла ни работать, ни танцевать. Нет, нет, нет! Надо положить конец этому безумию! Я не Топси, нет! Я Айседора Дункан! Я не могу отказаться от танца. Я умру с горя, я перестану существовать!
И я нашла в себе силы, чтобы отречься от любви…
9.
Я осталась одна, но со 6мной была златокудрая Дердр и мое второе дитя – школа свободного танца. Идеей создать такую школу я была одержима еще с юности. По ночам, стоило лишь закрыть глаза, я видела девочек и мальчиков в белых туниках, танцующих под звуки Девятой симфонии Бетховена…
Конечно, открытие школы без необходимого капитала, без тщательного отбора учеников – затея нелепа и опрометчива. Но разве я тогда задумывалась над этим. Были деньги, мечта моей юности казалась такой близкой. Мы сняли виллу, купили сорок кроваток, поставили мраморную Амазонку в центральном зале, а танцкласс украсили барельефами танцующих детей. Я так жаждала поскорее заполнить эти сорок кроваток, что брала детей без разбора – просто, как говорится, за красивые глаза. И вот уже через несколько месяцев мальчики и девочки – мои дети! – танцевали на зеленой лужайке перед домом. Счастливее меня не было на свете!
Но неоплаченные счета за школу росли с каждым днем. Кредиторы осаждали меня, счет в банке был пуст. Я стояла на пороге полного финансового краха. Однажды я шутя сказала своей сестре Элизабет: «Нам нужен миллионер! Мы должны разыскать его во что бы то ни стало». Он явился сам. Все дальнейшее произошло, как в сказке. Но в сказке с печальным концом.
Как-то утром, перед дневным концертом, я сидела в своей гримуборной в парижском театре «Гаете-лирик». Мои волосы были завернуты в папильотки и прикрыты кружевным чепчиком. Вошла горничная и положила передо мной карточку: «Парис Зингер», Семейство Зингеров, фабрикантов швейных машин, было известно во всем мире. «Вот мой миллионер! – вскричала я. – Впускайте его!» Он вошел – высокий, белокурый, с вьющимися волосами и красивой светлой бородой. Таким я представляла себе вагнеровского Лоэнгрина, рыцаря и защитника женщин.
- Я восхищен вашим искусством и вашей смелостью, - сказал он. – И пришел помочь вам и вашей школе. Что я могу сделать для вас?
И через несколько дней я и сорок моих детей танцевали среди апельсиновых деревьев на его вилле, на берегу Средиземного моря. Так начиналась эта сказка…
Всю зиму мы провели в Египте, катаясь по Нилу. Когда дагоба – нильское судно – медленно плывет по течению, душа устремляется сквозь мглу тысячелетий, к вратам вечности… Что я помню из этой поездки? Пурпуровый восход солнца, золотые пески пустынями, крестьянских девушек с глиняными сосудами на голове, тонкую фигурку Дердр, танцующей на палубе. Увидев вдали сфинкса, она воскликнула: «Мама, гляди, какая большая игрушка!» Дагоба медленно двигалась под пение матросов. Неповторимые, сказочные ночи!.. Наше судно, казалось, раскачивал ритм эпох. Конечно, я была влюблена и счастлива. Однажды Лоэнгрина попросил меня посчитать стихи. Я с радостью согласилась.
«Ты, воздух, без тебя мне ни говорить, ни дышать!
Ты свет, что окутал меня и все вещи нежным и ровным дождем!
Вы, торные красивые тропики, бегущие рядом с дорогой!
Вы, тротуары…»
- Прекрати! Что за вздор ты несешь?
Я увидела перед собой искаженное яростью красивое лицо Лоэнгрина.
- Это Уитмен, «Песня большой дороги», мои любимые стихи.
- Твой Уитмен просто бездельник и полнейшая бездарь. Разве это стихи? Бред какой-то! Пошел бы улицы подметать, хоть какая-то польза была бы.
Да, так сказал мне мой Лоэнгрин. Нет, не Лоэнгрин, а Парис Зингер, миллионер, владелец десятков фабрик, на которых послушные рабы изо дня в день умножали его несметные богатства. Но… такова уж природа влюбленной женщина: я обо всем забывала в его объятиях, и дагоба плыла все дальше и дальше по голубому Нилу.
Во время турне по Америке какая-то дама сказала мне: «Дорогая мисс Дункан, ваша беременность видна из третьего ряда…» А первого мая, утром, родился Патрик. Я лежала с ним в кровати, обессиленная и счастливая, когда в комнату вошла Дердр. «Какой он чудненький, - сказала она – я буду носить его на руках, пока он не вырастет». Я вспоминала эти слова, когда мертвая Дердр сжимала своего брата окоченевшими ручонками. Но тот черный день еще не настал. Я еще счастлива и окружена любовью. Лоэнгрин настаивает, чтобы мы поженились.
- Дорогой, я артистка. Неужели тебе не надоело сопровождать меня в бесконечных турне?
- Ты для меня прежде всего любимая женщина. Я хочу видеть тебя не из театральной ложи, и не в бинокль, а возле себя, дома, в окружении наших детей. Вместо ответа я подписала контракт на концерты в России. В Москве, в мою гостиницу неожиданно пришел Крэг…
Резкий аккорд. В музыке тема Крэга, их первой встречи.
В течение короткой минуты, самой первой минуты нашей встречи, я была на грани того, чтобы поверить, что ничто для меня не имеет значение – ни школа, ни Лоэнгрин, ни все остальное, кроме бесконечного счастья видеть его вновь.
- Я хочу, Топси, что бы ты осталась со мной, сказал он.
Я молчала. Сердце безумно колотилось в груди. Он ждал.
- Нет Крэг… Это невозможно. Уйди, прошу тебя…
Он вышел, хлопнув дверью. Больше я никогда его не видела.
P.S. Премьера спектакля состоялась 4 марта 2004 года в помещении Молодежного Художественного театра г. Улан-Удэ.
Ссылка на вторую часть: https://dzen.ru/a/aH3sg7EKcwunRo86
