«Таичка, Таисья Антиповна, что ты со мной сделала!» - горестно воскликнет Крыков, услышав от любимой: «Богом прошу, господин, более сюда не бывать».
В счастливый для Таисьи день встречи кормщика Маша Иевлева по пути домой будет мечтать, «как вернётся на Москву и непременно отыщет там добрую девицу в жёны Афанасию Петровичу. Свадьба будет в крепости, а ради такого торжества она упросит Сильвестра Петровича, чтобы выстрелили все пушки, кулеврины, гаубицы и мортиры. Будет ещё и фейерверк... И тотчас стало ей грустно: "Нет, ни на ком он теперь не женится! Одна для него Таисья, одна-единственная. Не таков он человек, чтобы ещё раз в жизни в своей так полюбить. Один раз - навечно. Как я - Сильвестра. Как Таисья - Ивана Савватеевича... Нет, не быть ни веселой свадьбе, ни пушечному салюту, ни фейерверку..."» И, конечно же, совершенно права она.
Мои читатели уже поспорили, может ли неразделённая любовь быть настоящей, кто-то писал: «Всё настоящее всегда взаимно, и настоящая любовь только взаимна, а иначе это морок, свои какие-то фантазии». Споры эти ведутся не одну сотню лет. Мне, хоть и не претендую на истину в последней инстанции, кажется, что может. У Крыкова же вся жизнь посвящена Таисье.
Описание начала этой любви дано с юмором: «Как-то осенним вечером поручик Крыков приехал к Антипу покупать рыбу для таможенных солдат. Таисья была в избе. Афанасий Петрович взглянул на нее и оробел. Оробел на много времени вперёд, рыбу купил задорого, вонькую, солёную, заплатил не по правилу - всё сполна до перевозки - и солдата послал скакать на лошади за сладкими угощениями». И «зачастит» поручик на Мхи, не зная, о чём говорить, и рассказывая, как «споймал» тот или иной спрятанный товар, почти не замечая, что Таисья его не слушает…
А когда получит от желанной отказ («Есть у меня наречённый, от него никуда я не пойду, а коли приневолят – утоплюсь»), сумеет лишь сказать «глухим голосом»: «Вот какова конклюзия сей конверзации». «И, сдавив голову ладонями, охнул так, что у Таисьи сжалось сердце».
Нетрудно представить себе, насколько тяжело будет ему выслушивать слова Таисьи, заговорившей с ним, «как с добрым и единственным другом»: «Афанасий Петрович, господин Крыков! Ты ему не враг, ты ему друг! Я знаю, он рассказывал, бабинька Евдоха вас ребятишками в одном корыте мыла. Афанасий Петрович, ты у нас с ним один и есть во всём свете. Ты иначе не можешь, как только нам помогать, потому что никого более у нас на свете нет».
Сначала будет озлобленность, желание расправиться с соперником («Заколю обидчика насмерть шпагой, более ничего мне не остаётся, таков будет конец сей печальной фабуле»), затем «трудная беседа» с кормщиком и слова Рябова: «Ладно, Афанасий Петрович, что это мы вокруг да около ходим, дело не говорим. Я её живой не отдам. А слово моё свято. Ищи себе другую жёнку, вот весь мой тебе сказ. Поищешь - найдёшь, не найдёшь - с таком останешься, а на Мхи забудь хаживать». И осознание, что ничего изменить нельзя…
И начнётся служение Прекрасной Даме (хоть, разумеется, и не знал Афанасий Петрович таких слов), продолжающееся всю его жизнь.
Именно к нему пошлёт Таисья своего кормщика за помощью: «Беги к поручику, разбуди, коли спит, веди сюда: он и попа сыщет, он и охранит, покуда батюшка венчать будет». И помощь будет оказана, хотя «был поручик бледнее обычного, верхняя губа у него дёргалась, глаза смотрели невесело», «и во время венчания тоже был задумчив и грустен». А потом поможет скрыться ото всех в «таможенной караулке»: «Ноне тут стражу не держим. Покуда укройтесь здесь. А коли что новое сделается, я солдата пришлю. С солдатом, Иван Савватеевич, поедешь: значит, дело есть, коли пришлю. Ествы вам покуда в торбе хватит, тут и вина свадебного сулея. Может, поднесёшь, Таисья Антиповна?»
И только отшутится на прощанье: «Когда тонут - топора сулят, а как спасутся, то и топорища не допросишься. Ладно, чего там, кормщик, сосчитаемся на том свете угольями».
И не перестанет помогать при всех своих бедах. Сдержит обещание и представит Рябова Апраксину и Иевлеву. И предложит действенную помощь Таисье и Евдохе: «Косторезное моё умение знаете… А коли оно так, то доски мне нарезать для вас за пустяк почитаю… Дай сказать, бабинька. В молодые годы, пока не ослабела глазами, была ты набойщица - и скатертная, и портошная, и сарафанная, - что ни на есть первая по нашим местам. Верно говорю?.. Краску ты знаешь как варить, секреты свои старинные тоже, небось, не забыла. Доски я вам с Таисьей нарежу новоманерные, чтобы за холсты за ваши в Гостином дрались...»
И именно это мастерство поможет женщинам в тяжёлые дни, когда Рябов будет работать на верфи. Встречая мужа после окончания работ, Таисья скажет: «Ты поклонись Афанасию Петровичу, Ваня. За всё поклонись. И за щи с гусятиной тоже». А бабушка Евдоха пояснит: «Он нам, Ванечка, доски нарезал, мы теми досками набойки делаем - живём сытно. Он нам, Ванечка, старый секрет разузнал - как черничку-краску варить, чтобы не отмывалась в воде. А узоры какие, Ванечка, в рядах те узоры из рук у меня рвут» (и покажет «расшитые полотна»).
А затем из рассказа рыбака узнаем мы и ещё об одном деле Крыкова: «Он проведал, что монаси из Николо-Корельской обители зло удумали: новых рыбарей себе набрать покрутчиками, а про вас, которые были на верфи, монаси порешили не вспоминать. Возьмём, дескать, новых служников, будут покорнее. И не пожалел труда Афанасий Петрович: всех рыбарей обошёл и объехал – и ближних и дальних, - упреждая, чтобы не нанимались в обитель, не делали худо против братьев своих, Белого моря старателей. Никто из нас не пошёл покрутчиками в монастырь, пришлось келарю снова вам кланяться… И отказались мы все от монастырских прибытков. Куда бы келарь обительский ни направлял стопы свои, там знали, как надобно делать, научил Афанасий Петрович!»
Вернувшись спустя годы в Архангельск, Иевлев застанет Крыкова в избе у Таисьи, куда тот ходит «почитай что завсегда». Но ходит без всякой надежды на счастье, а только чтобы хоть как-то помогать любимой. И будет он молить: «Ты только оставь мне надеяться, окажи такую милость». А в ответ будет слышать: «Люб он мне навечно, до гроба моего». И Маша Иевлева станет рассказывать: «Сказала мне: не пойду я, Машенька, за Афанасия Петровича, не пойду, и думать о сём мне горько»...
И будет утешаться Крыков, хоть как-то украшая жизнь любимой. Хранит она фигурку «рыбаря в море, резанную из моржового клыка. Рыбак-кормщик стоял у стерна, ветер спутал ему волосы, рыбак смотрел вдаль, в непогоду, ждал удара разъярённой бешеной стихии». И Ванятка будет с гордостью говорить: «Тятя мой!»
А потом будет прощание перед последним боем, когда, узнав о приходе шведов и понимая, что Крыкову первому предстоит их встретить, Таисья поменяется с ним крестами: «Она быстро, ловко расстегнула на шее крючочки, потянула серебряную цепочку и стала снимать с себя крестик. Волосы запутались в цепочке; морщась от боли, Таисья дёрнула сильнее и подала Крыкову крестик, ещё теплый её теплом. Сдвинув брови, он расстегнул на себе кафтан и подал ей свой - медный, на крепком смолёном гайтане».
И – «она трижды перекрестила его, поднялась на носки и, взяв его за плечи, поцеловала в губы - единственный раз в жизни». Но это будет уже поцелуй сестры: «Прощай, брат! - сказала она. - Ты ведь теперь мне брат. Крестовый брат! – повторила Таисья, и глаза её засветились мягким и ласковым светом. - Прощай! Дай же я тебя покрещу...»
«Настоящая любовь никогда не заканчивается браком», - писал И.А.Бунин. Я бы не была столь же категорична, однако скажу только чуть мягче: даже не закончившаяся браком, безнадежная любовь может быть настоящей…
Если понравилась статья, голосуйте и подписывайтесь на мой канал!Уведомления о новых публикациях, вы можете получать, если активизируете "колокольчик" на моём канале
Путеводитель по циклу здесь
Навигатор по всему каналу здесь
