Я тебя так ненавижу, что, наверное, влюблюсь
Первое, что почувствовала Маша, очнувшись, была нестерпимая жажда. Казалось, ее тело онемело, иссушилось и еще скоро пойдет мелкими трещинами, как испепеленная солнцем земля после многодневного зноя. Не открывая глаз, Маша попробовала разлепить губы и позвать на помощь, но не смогла даже застонать.
Тогда она попыталась пошевелиться, и обнаружила острую, но приятную боль в мышцах, словно перезанималась накануне в тренажерном зале.
Еще было очень холодно, ярко пахло хвоей, свежей стружкой и, кажется, навозом. Где-то высоко звенели и поскрипывали, покачиваясь от ветра, деревья, а сбоку, похожий на шепот сосен, трещал приглушенный разговор.
Маша опустила ладонь с груди на землю и с удивлением нащупала снег. Снег — это же вода, мелькнуло у нее в голове. Собравшись с силами, она сгребла его коченеющими пальцами и поднесла ко рту. Снег медленно таял у нее на губах. Но даже этой малости хватило, чтобы Маша почувствовала облегчение.
И в этот момент кто-то мягко поцеловал ее в нос огромными губищами. Щеку кольнула жесткая щетина. Пахнуло несвежим дыханием, теплом и травой. Маша открыла глаза и увидела прямо над собой добрые внимательные глаза рослого коня.
Вторая попытка закричать вылилась в тихий писк. Маша попробовала отстраниться от внезапного кавалера, и тут раздался громкий на фоне тишины свист.
С ветки неохотно вспорхнула птица, осыпав Машу приятными снежными брызгами. Конь с явной неохотой поднял голову, фыркнул, нетерпеливо тряхнул гривой и побрел к хозяину... очевидно.
— Да вы пейте, пейте, барин, — услышала Маша и встрепенулась. При слове «пить» она представила запотевшую бутылку, только что извлеченную из наполненного льдом ведра, сжала зубы и, стараясь не обращать внимания на боль, приподнялась на локте.
Мельком оглянувшись, она обнаружила, что лежит в лесу на небольшой поляне, припорошенной ранним снегом, из-под которого торчит местами еще зеленая трава, между раскидистой елью и обильно ветвистым, но почти голым и колючим кустом. По другую сторону куста, который скрывал благодаря вышеуказанной ветвистости Машу почти полностью, сидел Николаев и жадно пил из фляги. Рядом на коленях перед ним стоял стильный мужик с модной всклокоченной бородой, одетый в просторную рубаху-косоворотку (стиляга!), и причитал.
— Эко вас пробрало! Верно, тяжкая была переброска? Да вы пейте, пейте на здоровье.
Николаев отнял флягу ото рта и поморщился.
— Да нет. Жажда, верно, из-за таблеток, которые мне эта идиотка в чай подмешала.
Мужик удивленно хлопнул глазами, которые были почти не видны из-за густых суровых бровей.
— Каких-таких таблеток, барин?
Николаев отмахнулся.
— Долго рассказывать, — поднял руку, точно хотел посмотреть на часы, потом, вспомнив, что их нет, спросил. — Какой сегодня день?
— Воскресенье, — не задумываясь, ответил мужик, точно ждал этого вопроса. — Я вам тут кафтан, тьфу-ты, сюртук принес. А то у нас морозы нынче ударили. Чаю бы вам горячего надо. Может, как обычно, телепортнетесь? Околеете ведь, пока до дому доедем.
— Ничего, — покачал головой Николаев. — Огляжусь, как раз. День какой, спрашиваю? Число, год?
Мужик расплылся в улыбке, сделавшей его неопределенного возраста лицо значительно моложе.
— Вот оно вы об чем! Все в порядке. Как и предсказывали — 14 октября 20-го года. Всего восемь дней вас дома не было.
Николаев легко встал на ноги, отряхнулся, провел ладонью по волосам, сбив застрявший на макушке желто-серый листик.
— Предсказывают, Егор, гадалки, сколько повторять. А у нас точный расчет.
Не желая спорить и явно испытывая особую радость при виде Николаева, мужик, не переставая улыбаться, закивал.
— Ага. Ах, как же хорошо, что вы вернулись, барин. Теперь по-новому заживем. Жаль, батюшка ваш не дожил. Гордился бы вами, — и тут его внимание привлек хруст — это Маша, слушая и ничего не понимая, ухватилась в волнении за ветку и сломала ее. — Что это? Волк?
Волк? Маша на всякий случай оглянулась.
— Нет, — сам себе ответил мужик. — Волка бы Гнедой учуял.
Не глядя на кусты, за которыми пряталась Маша, Николаев неторопливо, как делал все, черт его возьми с его медлительностью! — снял пиджак, надел вместо него сюртук, поверх которого накинул плащ, и ответил Егору.
— Нет, это не волк. Думаю, это Мария Игоревна в себя пришла. Мария Игоревна, вы как? — позвал он Машу.
— Пить охота, — больше не скрываясь, ответила Маша. Кое-как поднявшись в полный рост, она, чуть прихрамывая, пошла, продираясь прямо сквозь кусты, к Николаеву и вытаращившему на нее глаза бородатому Егору.
— Вот так чудо-юдо, — не сдержался Егор, но поймав на себе укоряющий взгляд Николаева, закрыл рот ладонью.
Тем временем, Николаев сделав пару шагов Маше навстречу, взял ее под локоть, помогая идти.
— Ушиблись?
— Черт его знает, — буркнула Маша. — Мы как сюда попали? И кто это? — она кивнула на Егора, который по-прежнему зажимал рот рукой, но заставить себя не пялиться на Машу во все глаза не мог. Очевидно, очень она живописно выглядела. Жалко, зеркала с собой нет. Свободной рукой она пригладила волосы, но те, завившись от влаги, упрямо торчали, как им вздумается.
— Егор, — между делом, представил Николаев бородача, взял флягу, которую до этого бросил на землю и передал Маше.— Пока это все, что есть.
Маша выцедила несколько капель.
— Могли бы и побольше оставить, — буркнула она. — Где мы?
— Формально — под Москвой, — уклончиво ответил Николаев, как-то странно на нее посматривая.
Чего уставился?!
Уже хорошо. Значит, сейчас они вернутся на дачу, а потом... А что потом?
Маша уныло посмотрела на бородача и поняла, что от первоначального плана придется отказаться. С двумя взрослыми мужиками ей никак не справится. Тем более, есть подозрения, что тип этот — не тебе воспитанный Николаев — церемониться не будет, и даст ей леща в ответ.
— До дачи моей далеко? — спросила она, стараясь сохранять достоинство и делать вид, что совершенно не удивлена происходящим. И, уж тем паче, не боится.
— Более чем далеко, — все также чего-то не договаривая, ответил Николаев. — Но зато здесь рукой подать до моего дома. Нам нужно согреться и подумать, как быть с вами дальше.