Я тебя так ненавижу, что, наверное, влюблюсь
На другой день Егору с утра позвонил встревоженный шеф и сообщил, что на даче тещи случился пожар.
«Сгорело все на хрен. Там никого нет, но съезди, проверь на всякий случай, как и чего. Страховки на дом, конечно, нет. Эх!»
Егор собрался за три минуты. На дачу он помчался на своей машине. Машину Маши еще вчера оставил во дворе возле ее дома, и сейчас радовался своей предусмотрительности. Все-таки не зря он свой хлеб ест.
Знакомая дорога заняла у него гораздо меньше времени, чем накануне. Возле зеленого забора его встретила небольшая кучка людей во главе со вчерашним охранником. Егор прикинул, что видеть его, а, тем более, узнать, охранник не мог — заднее стекло было затонировано, а на выезде, сидя на водительском кресле, он был в Машиной толстовке. Как удачно ей в голову пришла мысль от дать ему свою вещь.
Прошло меньше суток, а дача изменилась до неузнаваемости. От деревянного дома остался черный труп с пустыми глазницами. Рядом вместо красавицы-ели торчала обугленная палка.
— Хозяйка вчера приезжала, — рассказал охранник Егору, узнав, что тот прибыл как доверенное лицо семьи. — Вроде с мужиком каким-то. Только очень быстро уехала. Может, включила что, да впопыхах выключить забыла? Пожар долго мы тушили. Но спасти-то, конечно, ничего не удалось.
— А внутри никого? Вы проверяли? — сдерживая волнение, спросил Егор.
— Все чисто. Ну как чисто. Грязно, конечно. Просто так говорить принято, что все чисто. Я в кино видел.
Вздохнув, Егор решил сам удостовериться, что внутри обгоревшей дачи нет тел Маши и Николаева. Оставив болтливого охранника на улице с дачниками, он с опаской вошел внутрь.
Второй этаж и крыша выгорели начисто. Кое-где сохранились обугленные балки, над которыми висело необыкновенно синее небо.
Осторожно ступая по обугленному полу, Егор исследовал останки дома и пришел к выводу, что ни Маши, ни Николаева тут действиетльно нет. Он в очередной раз набрал Машу, но вежливый женский голос терпеливо сообщил, что набранный им номер недостуен. Что здесь вообще происходит? Или не так — что здесь произошло и куда они делись?
Ответа на этот вопрос Егор так и не нашел. Как, впрочем, и полиция, которая потом еще много лет под натиском Машиных родственников пыталась разыскать ее следы.
С Николаевым история вышла странная. Егор первым делом избавился ото всех его вещей, опасаясь, что, если их у него найдут, он станет первым подозреваемым в деле об его исчезновении. Однако выяснилось, что фактически Николаев никогда и не существовал. Исчезать было некому.
Его паспорт оказался поддельным. С квартиры, которую Николаев снимал восемь лет, он накануне похищения вывез все вещи. Друзей и знакомых у него не было. Совсем. Подозрения Егора, что на работу Николаев приходил ниоткуда были не такими уж фантастическими.
2 глава
Проводив Егора, Маша не торопилась возвращаться в дом, где под замком спал Николаев. Она бесцельно бродила по участку, невольно вспоминая, казалось, навсегда стертые из памяти эпизоды своего детства. Нашла пеньки от тех самых берез, на которые отец крепил гамак для дочерей, не удержалась и попробовала не опасное на вид яблоко с земли — кислятина! И как им только раньше нравилось? Ведь чуть ли не дрались с сестрой за первые яблочки.
День, тем временем, угасал, благородно уступая место раннему осеннему вечеру. Маша, отдавшая толстовку Егору, начала зябнуть. Если не затопить печь, ночью они с Николаевым задубеют.
За домом, в конце участка, стояла старая поленница. Там же хранились отцовские инструменты, поэтому раньше она всегда запиралась на замок. Сейчас заржавелый замок валялся на земле. Дверь в поленницу была приоткрыта — очевидно кто-то из соседей (а, может, и пришлые) нередко заглядывали сюда поживиться. И действительно, почти все отцовские сокровища, которые он так трепетно оберегал, исчезли. Да и дров заметно поубавилось. Но Маша не расстроилась. На сегодня им хватит.
Печь Маша топить умела. Спасибо папе. Выбрав несколько сухих поленьев, она отнесла их в дом. На кухне стемнело раньше, чем на улице. Маша щелкнула выключателем и обнаружила, что электричества нет. Сюрприз неприятный. Но где-то наверху должны быть свечи. Заодно поищет что-нибудь из старых маминых вещей для утепления.
Прежде чем подняться на второй этаж, Маша прислушалась. Из каморки, где лежал Николаев, по-прежнему ни звука. Сколько можно спать, с досадой подумала она. Задерживаться здесь дольше, чем на ночь, она не планировала. Хотя, если говорить совсем откровенно, четкого плана у Маши не было изначально. Одно она понимала — надо не допустить, чтобы Николаев умотал в Европу. Если он пропустит собеседование, и ему ничего не останется, как вернутся к своей хорошей зарплате в галерее Кравцова.
Второй этаж состоял из одной-единственной комнаты, обшитой деревянными панелями. Кроме кровати, шкафа и старого письменного стола тут не было ничего. Когда-то здесь жила мама.
Маша нашла в столе пару свечей, порылась в шкафу — ничего пристойного, кроме длинного приталенного вельветового плаща, тысячу лет как вышедшего из моды, она не обнаружила. Взяла плащ и спустилась вниз.
За то короткое время, что она провела наверху, на кухне окончательно стемнело. За окном, кутаясь в бордовую шаль, как одинокая цыганка, пряталось за забор солнце.
Маша зажгла свечи, уложила поленья в печь, предварительно открыв створку, чтобы не угореть, и пошла на улицу, собрать мелкий хворост для розжига.
Вернувшись, она остолбенела на пороге.
Спиной к ней стоял Николаев. Глядя в замутненное временем зеркало он неторопливо приводил себя в порядок.
Такого поворота Маша не ожидала. Первая мысл — трусливо сбежать. Она попятилась, но ветки валежника зацепились за косяки дверного проема, и Маша шумно застряла. Достаточно шумно, чтобы Николаев поймал ее отражение в зеркале. Он неторопливо, не слишком удивленно, обернулся и едва заметно склонил голову в знак приветствия.
— Здравствуйте, Мария Игоревна. Снова.
Маша открыла рот, закрыла, и, наконец, выдавила из себя:
— Привет. А что вы... что вы тут делаете?
Николаев усмехнулся, медленно обвел слабо освещенную свечами кухню взглядом, в котором даже в полутьме Маша не увидела интереса, а, скорее, демонстративное равнодушие, посмотрел на топливо, который Маша все еще крепко держала и руках, и без видимых признаков беспокойства сказал.
— Вы имеете ввиду, как я оказался в этом доме? Очевидно — вашем? — интонация у него была вопросительная и одновременно утвердительная, поэтому Маша, с неудовольствием чувствуя все нарастающий страх, не ответила, прилагая немалые усилия, чтобы не опустить глаза под его взглядом. — Думаю, виной всему ваш чай. К слову сказать, отвратительный. Или, — невозмутимо продолжил он, — вас большее волнует, почему я здесь, а не в той пыльной конуре, где вы меня любезно оставили?
Страх нарастал. В этот момент Маша поняла, что совершенно не знает стоящего перед ней человека. Кто такой этот Николаев? Одно ясно — врать ему бесполезно. Надо играть в открытую.