Её фирменный торт «Рыжик» сегодня удался на славу. Лидия Петровна осторожно достала из духовки старенький противень.
По крохотной, но такой родной кухне тут же поплыл густой и сладкий аромат. Это был запах топлёного мёда. Запах корицы и домашнего уюта. Коржи поднялись ровные. Золотистые, как летнее солнце.
Обычно она пекла его на заказ. Соседки и коллеги с бывшей работы выстраивались в очередь. Но сегодня был особый случай. Сегодня у неё юбилей. Пятьдесят восемь лет.
Дата не круглая. Не та, ради которой закатывают банкет в ресторане. Но собрать за столом самых близких — это святое. А самыми близкими в её жизни были сын Кирилл и его жена Светочка. Вот уже пять лет они жили все вместе. В её просторной, ещё советской постройки, двухкомнатной квартире.
Пять лет назад она сама их позвала. Сын только женился. Молодые мыкались по съёмным углам. Платили бешеные деньги за чужие стены. И она сказала тогда, твёрдо и решительно: «Переезжайте ко мне. Пока на ноги не встанете. Ипотека эта — жуткая кабала. А я одна в таких хоромах. Мне совсем не тесно».
Кирилл со Светой тогда обрадовались. Глаза у сына светились благодарностью. Он обнял её крепко, как в детстве. И прошептал на ухо: «Мам, ты у меня лучшая». Молодые переехали быстро. Привезли свои коробки, чемоданы. Поначалу вели себя тихо. Старались не мешать. Но их «временно» незаметно превратилось в «постоянно».
Женщина тяжело вздохнула. Она принялась с усердием взбивать сметанный крем. Старенький миксер гудел и вибрировал в руке. Она всё чаще ловила себя на странной, горькой мысли. Чувствовала себя гостьей в собственном доме. Словно она не хозяйка. А так, дальняя родственница, которую пустили пожить из милости.
Её любимая чашка с нарисованными незабудками пропала. Когда-то её подарил муж. Чашка стояла на самом видном месте. А теперь Света задвинула её в дальний угол шкафа. Сказала, что она не вписывается в их новый набор посуды.
Её кресло у телевизора почти всегда было занято. Вечером Кирилл со Светой смотрели свои сериалы. А она уходила в свою комнату. Читала книгу или просто смотрела в окно.
В ванной было совсем тесно. На полочке стройными рядами стояли дорогие флаконы невестки. Бесчисленные баночки, тюбики, скляночки. А её скромный тюбик с кремом «Ромашка» сиротливо ютился на краю раковины. Как бедный родственник.
Она никогда не жаловалась. Сын всё-таки. Единственный. Кровиночка. Для него она была готова на всё. Но иногда сердце неприятно щемило. Будто её собственная жизнь остановилась. Встала на паузу ради удобства других людей. Будто кто-то нажал на кнопку «стоп». И забыл нажать на «плей».
Вечером сели за стол. Лидия Петровна поставила в центр свой торт. Он выглядел по-королевски. Кирилл со Светой вручили ей большую, красиво упакованную коробку.
— Мам, с днём рождения! — Кирилл улыбался широко, но глаза оставались серьёзными. — Это тебе, чтобы на кухне было легче. Чтобы руки не уставали.
Она с трудом развернула плотную бумагу. Внутри, в пенопласте, лежал громоздкий кухонный комбайн. Белый, блестящий, с кучей насадок. Женщина смотрела на него и не знала, что сказать. Зачем он ей? У неё был верный миксер. Была любимая ручная тёрка. Ей нравилось чувствовать тесто руками. А эта махина займёт половину столешницы. На её и так маленькой кухне.
— Спасибо, дети, — она с трудом выдавила из себя улыбку. — Очень… неожиданно. Не стоило так тратиться.
— Да ладно, мам, — отмахнулась Света, отрезая себе кусок торта. — Мы же знаем, как ты любишь готовить. Вот, будешь теперь ещё больше нас баловать.
Ужин прошёл на удивление мирно. Поговорили о работе Кирилла. Он работал менеджером в автосалоне. Дела шли ни шатко ни валко.
Когда женщина начала убирать со стола, Света с Кириллом вышли на балкон. Дверь они прикрыли неплотно. И в образовавшуюся щель до её слуха донёсся тихий, но отчётливый разговор.
— Я не понимаю, зачем ей это всё, — раздражённо говорила Света. — Эти торты печь, копейки зарабатывать. Лучше бы о будущем подумала. О нашем будущем.
Сердце матери ухнуло куда-то вниз. Оно замерло. Она застыла с тарелкой в руках.
— Могла бы нам с ипотекой помочь, — продолжала невестка. — Продала бы эту квартиру. Купила бы себе студию где-нибудь на окраине. Одной-то много не надо. А нам бы какой хороший первоначальный взнос был. Сразу бы в нормальный район переехали. А не в это старьё.
— Свет, ну как ты такое говоришь? — тихо, почти виновато возразил Кирилл. — Это её квартира. Она всю жизнь здесь прожила.
— А что такого я говорю? — не унималась Света. — Мы бы потом ей помогали, конечно. А так сидит одна в этих хоромах. Пустая трата места. Могла бы и о сыне подумать. О единственном.
Лидия Петровна не стала слушать дальше. Она молча пошла в свою комнату. Плотно прикрыла за собой дверь. В ушах стоял гул. Это была не обида. Нет. Обида — это горячее, жгучее чувство.
А то, что она испытывала, было холодным. Ясным. Как морозный воздух в январе. Словно с её глаз слетела плотная пелена. Пелена, которую она сама же и натянула пять лет назад. Из любви. Из жалости. Из желания быть нужной.
Всю ночь она лежала с открытыми глазами и смотрела в потолок. Вспоминала. Перебирала в памяти годы. Месяцы. Дни. Вспоминала все свои компромиссы. Все свои «ничего страшного, я потерплю».
Вспоминала, как отдала молодым большую комнату. А сама перебралась в маленькую, с окном во двор. Как перестала звать в гости подруг, чтобы не мешать Светочке отдыхать. Как покупала дорогие продукты для их стола. А себе варила простую гречку.
Она встала и подошла к комоду. Достала старый фотоальбом. Вот она молодая. Рядом с мужем. Они только получили эту квартиру. Счастливые, улыбающиеся. Вот маленький Кирюша делает первые шаги. Держится за её палец. Вот он идёт в первый класс. С огромным букетом гладиолусов.
Её квартира. Её крепость. Её воспоминания. И теперь это назвали «пустой тратой места». А её саму — помехой на пути к чужому счастью.
Утром, когда за окном только-только начало светать, она приняла решение. Холодное, твёрдое, как сталь. Взяла телефон. Нашла в записной книжке номер, который дала ей подруга много лет назад. «На всякий случай», — сказала тогда подруга. Этот случай настал.
— Алло, здравствуйте. Это риелтор? Мне нужно продать квартиру.
Её голос не дрогнул. Это был её личный «бросок кубиков». Момент истины. После которого жизнь уже никогда не будет прежней. Он перевернулся. И теперь покатится совсем по другой, неизвестной дороге.
Кириллу и Свете она сказала об этом вечером. Спокойно. Буднично. Как о чём-то давно решённом.
— Я продаю квартиру.
Сын поперхнулся чаем. Света выронила ложку. Она звякнула о тарелку. В наступившей тишине этот звук прозвучал как грохот.
— В смысле? — первым нашёлся Кирилл. Его лицо вытянулось. — Как продаёшь? Мам, ты шутишь?
— Я не шучу, — так же спокойно ответила женщина. Внутри у неё всё сжималось от волнения. Но голос звучал твёрдо. — Я уже позвонила риелтору.
— А мы? — голос Светы дрожал от возмущения. — А мы куда? На улицу?
— А вы взрослые люди, — мать посмотрела прямо в глаза невестке. — У вас своя семья. Пора жить отдельно. Я нашла для себя вариант получше.
Она не стала вдаваться в подробности. Не стала ничего объяснять. Не стала оправдываться. Просто поставила их перед фактом. Их реакция была предсказуемой. Шок. Неверие. А потом — гнев.
— Ты что! — громко возмущалась Света. — Ты выгоняешь родного сына на улицу! Из-за своего эгоизма!
— Я никого не выгоняю, — парировала Лидия Петровна. — Я просто продаю свою собственность.
Кирилл молчал. Он сидел, опустив голову. Между двух огней. Между матерью и женой. И, как всегда, выбрал позицию слабого. Позицию невмешательства.
Следующие недели прошли в напряжении. В квартире царила ледяная атмосфера. Сын с невесткой с ней почти не разговаривали. Только бросали косые, осуждающие взгляды. Женщина чувствовала себя предательницей. Но не отступала.
Начались показы. Приходили чужие люди. Они ходили по её комнатам. Заглядывали в шкафы. Оценивали ремонт. Она с вежливой улыбкой отвечала на их вопросы. А в душе всё бурлило. Каждый раз, когда чужие ботинки топтали её ламинат, ей казалось, что они топчут её жизнь.
Света во время показов демонстративно уходила в комнату. И громко хлопала дверью. Она всем своим видом показывала, как ей всё это неприятно.
Втайне от них Лидия Петровна искала себе новое жильё. Она ездила на другой конец города. Смотрела новостройки. Ей не нужна была большая площадь. Ей нужен был свой угол. Своё пространство. Где никто не будет двигать её чашку.
И она нашла то, что искала. Маленькую, но очень уютную студию в новом доме. На высоком этаже. С огромным окном во всю стену. И с просторной лоджией. Она представила, как поставит там кресло. Будет пить чай и смотреть на город. Отдала задаток. Мысленно уже расставляла мебель.
Однажды вечером она не выдержала напряжения. Вышла на улицу подышать. Села на лавочку у подъезда. Мимо проходила молодая семья. Папа, мама, маленький ребёнок. Они смеялись. И в этот момент ей стало невыносимо горько. Что она делает? Разрушает свою семью. Может, стоит всё отменить? Позвонить риелтору, сказать, что передумала.
Она вернулась в квартиру. На кухне Света разговаривала по телефону с подругой.
— Да нет, она совсем странная стала, — громко говорила Света. — На старости лет решила одна пожить. Эгоистка. Мы ей пять лет жизни отдали. А она нас за порог. Ничего, найдём мы квартиру. Зато без контроля будем. А она пусть сидит в своей конуре одна. Посмотрим, кто ей стакан воды подаст.
Лидия Петровна молча развернулась и ушла в свою комнату. Все сомнения улетучились. Она всё делала правильно.
Наконец покупатель нашёлся. Договорились о продаже. Она получила деньги. Сумма была приличная. Поехала в банк. Открыла вклад. Впервые в жизни у неё были свои, личные, большие деньги. Это было странное чувство. Чувство свободы и независимости.
В день переезда в квартире царил хаос. Грузчики выносили мебель. Коробки с вещами молодых стояли у двери. Квартира пустела на глазах. И в этой пустоте гулко отдавался каждый шаг. Каждый звук.
Когда вынесли последнюю коробку, Кирилл не выдержал. Он подошёл к матери.
— Мама, я не понимаю, — его голос дрожал. — Как ты могла? Куда мы теперь? Нам даже снять квартиру не на что сразу!
Она посмотрела на сына. На его растерянное, почти детское лицо. И впервые за долгие годы не почувствовала ни капли вины. Только лёгкую, светлую грусть.
— Пять лет, сынок, у меня для вас была специальная акция, — она говорила тихо. Но каждое её слово звенело в пустой квартире, как натянутая струна. — Называлась она «материнская доброта». Вы пользовались ей совершенно бесплатно. Круглосуточно.
Она сделала паузу. Посмотрела сначала на сына. Потом на застывшую в дверях Светлану.
— Но любая распродажа когда-нибудь заканчивается. Срок акции истёк. Теперь всё за полную стоимость. Вы взрослые люди. У вас своя семья. Я в вас верю. Вы обязательно справитесь.
Она взяла свою маленькую сумку. В ней лежали ключи от новой, её собственной жизни. И вышла за дверь. Не оглядываясь.
Прошло полгода.
Лидия Петровна медленно обживалась в своей новой студии. Она купила себе удобное кресло. Точно такое, как и представляла. Поставила его у окна. Теперь каждое утро она пила там кофе. И смотрела, как просыпается город. На подоконнике у неё цвела герань. Ярко-красная. Жизнеутверждающая.
Торты она по-прежнему пекла. Но теперь только для души. Для новых подруг. И для себя.
А ещё она завела собаку. Маленького, кудрявого щенка. Она мечтала об этом всю жизнь. Но муж был против. Потом было не до этого. Назвала его Рыжик. В честь своего фирменного торта.
Сын с невесткой сняли однокомнатную квартиру. Где-то далеко, на окраине. Света теперь снова работала. Нашла место в салоне красоты. Звонили редко. Кирилл говорил с ней сухо, отстранённо. В его голосе больше не было прежней детской мягкости. Чувствовался холод. Обида. Отношения стали другими. Прохладными, натянутыми. Но, как ни странно, более честными.
Она больше не была для них удобным приложением. Бесплатным сервисом к квадратным метрам. Снова стала отдельным человеком. Личностью. Со своими желаниями. Со своей жизнью.
Иногда, поливая свою герань, она смотрела на огни большого города. И думала. А была ли вся эта история реальной? Или это просто выдуманный сюжет, который мог бы произойти с кем угодно в этом огромном мире? И правильно ли она тогда поступила, обнулив свой материнский счёт?
Ответа она не знала. Но впервые за много-много лет чувствовала себя не должной. А свободной.
И эта свобода была похожа на первый глоток чистого, морозного воздуха после долгого заточения.
***
Подписывайтесь. Если цените честные истории о семейных отношениях без розовых очков.
***