Не люблю романтические сериалы на одном, очень известном романтическом канале. Зубы сводит от героинь дешевых, наскоро слепленных в студии фильмов. Все они, как одна, личности интеллигентные, с классическими профилями лиц, с ухоженными в салонах руками и прическами, в дорогих классических пальто и обуви. И с вечно страдальчески-добрыми физиономиями. Когда у меня болит зуб или голова – выражение лица такое же. Это очень сложно, полгода, пока снимается сериал, ходить с такой маской страдания. Актрис можно только пожалеть. Бедные. Они, конечно, мечтали Офелий играть. А им предлагают только роли учительниц в изгнании. И в партнеры дают сладко-красивых актеров с губками бантиком, играющих роли обманутых олигархов. И у них тоже печать страдания на лице.
Им еще сложнее. Потому что, печать страдания нужно иногда менять на что-то мужественно-серьезное. Или коварное, если герой – злой олигарх, выгоняющий несчастную жену на улицу без обеспечения и отнимающий у бедняжки последних детей.
Но все терпят. Деньги нынче никто бесплатно не дает. Нужно ушками шевелить. И после суток съемок актеры и актрисы едут домой, чертыхаются в пробках, где все равны, но те, кто едет в представительских авто с мигалками, несомненно ровнее. Дома актеры и актрисы заваривают кипятком лапшу или варят холостяцкие пельмени, потом садятся за компьютер и вновь перебирают вакансии в киностудиях, ищут кастинги и записываются на прием.
Осознав, что никому их старания особенно не нужны, а послезавтра надо платить за квартиру и взнос за кредит, они хватаются за головы и плачут от несправедливости жестокой жизни. И в этот момент рядом ни одного оператора с камерой, который поймал бы искренность и настоящесть человеческих эмоций. И зритель, несмотря на дешевизну сериала, вдруг уловил бы эту настоящесть и залип у экрана. И родилась бы новая звезда!
Но кто может похвастаться наличием карманного, круглосуточного оператора? Разве что известный все товарищ, рекламирующий очередной банк. Он же Пушкин, он же Есенин, он же Сашка Белый. Но тоже – живой человек. На вопрос народа:
- Что же вы так низко пали, дорогой вы наш человек? – грустно отвечает:
- Кредит надо платить. Зарос долгами по брови…
Не люблю глупые, романтические сериалы. Люблю истории из реальной жизни, происходящие здесь, совсем рядом, на самом деле, с нашими современниками и современницами. Они нечасто заканчиваются хорошо и с фейерверком. Среди них много трагедий. И комедий много, и драм. Стоит только повернуться к ближнему, выслушать его внимательно и с сочувствием, и в копилку падает очередной бриллиант, достойный того, чтобы на него обратили внимание. Прекрасный, но без напускной фальши в виде дешевого и ненужного украшения. Простой и сложный одновременно, как и вся наша простая и сложная человеческая жизнь.
***
- Какая у вас собака красивая!
Ирина удивленно посмотрела на свою собаку, шестнадцатилетнего такса, не утратившего бодрости, не смотря на излишние жировые складки, появившиеся у него с возрастом, из-за чего такс походил не на таксу, а на короткое полено, одинаковое в диаметре со всех сторон.
- Толстоват, седой весь. Старенький уже. Спасибо за комплимент.
Девушка стояла у Ирины с таксом над душой. Ей не хватило места в переполненном по случаю выходных автобусе. Она схватилась за поручни и посматривала на сидящих, в том числе и собаку, пассажиров без зависти.
- Хорошо, когда есть собака. Всегда выслушает и поймет, особенно, когда другие не слушают и не понимают.
Ирина знала эту девушку шапочно. Близко с ней знакома не была, так, здоровалась при встрече. Высокая, стройная Катя, да, кажется, Катя, волоокая, с очень приятным лицом, от рождения была не совсем полноценной, как принято считать среди нормальных людей. Вроде местной дурочки. Дурочка, конечно. Но вспомогательную школу окончила, где-то работала, замуж вышла и дочку родила. Мама ее жила в Анисимове, огромная такая, басовитая женщина, впрочем, улыбчивая и не злая. Ее местные считали за не совсем нормальную. Уж больно весела. Чего веселиться? Смех без причины – признак, сами знаете, чего.
Ирина тоже не местная. Лет тридцать назад приехала сюда из другого края. Тоже такая, душа нараспашку, рубаха-девка. Долго привыкала к несговорчивому, недоверчивому, подозрительному, склонному к стяжательству населению. Люди, правда, были странные. Тетка Ирины, родного дяди жена, долго показывала молодой и растерянной Ирке содержание платяного шкафа, хвасталась, какая она богатая, сколько у нее всего. Одних халатов пятнадцать штук. Безвкусных и уродливых, к тому же.
Тетка демонстрировала свои шмотки, растягивала слоги в словах, как растягивают слоги прибалты, а чаю уставшей с дороги гостье так и не предложила. Ирина ушла из дядиной квартире совершенно обескураженная. Папка с дядькой договорился, чтобы Иру приютили на пару деньков, чтобы девчонка спокойно сдала экзамены для поступления в училище. А вышло как?
А через месяц дядя позвонил отцу на работу и сказал, что Ирка – воровка. Деньги какие-то украла. До сих пор Ирина с родственниками не общается и обходит их десятой дорогой.
Потихоньку Ирина привыкла к местным, а с годами и сама стала такой же подозрительной и противной. Вечно копейки до рубля не хватает, и все бесят. Немудрено, что семейство Катино коренная общественность считает семейством полудурков.
Катина дочка Кристинка, похожая на советскую ростовую куклу, румяная, с длиннющими ресницами и пухлым ртом, того же поля ягода, что мама и бабушка. Пока Катя мотается на работу в город, девочка находится на попечении бабки. Учится в местной малюсенькой школе. Ей привольно и легко – никто не обижает, не обзывается и не снимает на телефон. К Кате Кристина относится, как к старшей сестре – редко видит. Вот, собственно, и все, что Ира знала про них.
И тут такое заявление, полное тихого смысла и философии. А казалось, что Катя и двух слов связать не в состоянии. А она, вон какая.
- У меня была собака, овчарка. Очень умная. Все понимала, даже мысли. Пришлось отдать в приют, - в голосе Кати послышались слезы, - я отдаю хозяйке приюта три тысячи каждый месяц. На питание Рекса. Я хотела с ним гулять хотя бы, но Марина Петровна запретила мне это делать, мол, нечего псу душу травить. С ним гуляет опекунша. Привыкает. Скоро заберет из приюта себе. А я теперь совсем одна.
- Почему одна? А Кристина?
Катя вытерла глаза.
- Кристина меня матерью не считает. Всегда с бабушкой. Бабушку мамой зовет. Я ведь практически живу на работе. Я на двух работах работаю.
Катя снимала комнату в коммуналке, где соседями были глубоко опустившиеся люди, горькие пьяницы. Ни ремонт, ни веселенькие занавески не помогли сделать запущенную комнатуху уютнее. Да и времени у Кати совсем не было: она работала в ночную смену в круглосуточном магазине. Днем Катя спала до трех, а потом спешила в пожарную часть, где трудилась уборщицей. Перемыв полы в здании управления, торопилась в магазин, снова заступать в ночную. Иногда, раз в две недели, у Кати случался выходной, и она покупала билет на автобус в Анисимово, ехала к маме и дочери, чтобы проведать их и привезти немного денег и гостинцев.
- Вы не представляете, как я устала. Мне тяжело. Голова болит от постоянного недосыпа.
- А муж, Катя. Ты ведь замужем была?
Муж? От мужа я сбежала. Муж совсем спился и стал руки распускать.
Катя думала, что ей повезло. Школа, хоть и специализированная, «для дебилов», как говорили в народе, оказалась очень хорошей. И учителя в ней были очень хорошими, добрыми, терпеливыми. И никакими дебилами тамошние ученики не были. Просто реагировали медленнее, воспринимали учебный материал дольше. Им необходимо было хорошенько подумать в спокойной обстановке. И все получалось. Катя, если ее не дергать, могла хорошенько подумать и преспокойно решить самую сложную задачку. Вообще, такие дети склонны к точным наукам. У них необыкновенно хорошо было развито абстрактное мышление. Просто им нужно время и тишина.
Там же, в школе-интернате, Катя познакомилась с Колькой. Колька не блистал красотой и особенной мальчишеской статью. Худенький. Щуплый. Остроносый, как грач. Но зато у Коли были очень умные, чуткие руки. Этими своими руками Колька мог вытворять настоящие чудеса. Особенно ему удавалась резьба по дереву. На каком-то интуитивном уровне, без специального образования, Коля мог создавать настоящие шедевры, иконы, портреты, декоративные ставеньки для комодов и шкафчиков.
Ему бы пойти учиться дальше. Есть же на свете курсы краснодеревщиков? Но там, где рос Коля, таких курсов не было и не было соответственных учебных заведений. Да и Колины родители, деревенские келдыри, не горели желанием продвигать сына дальше. У них одна задача, но зато на весь день: где раздобыть бухло? С раннего утра Колина мама, хорошенько получившая от мужа за отсутствие утренней опохмелки, бродила по поселку в поисках волшебной сивухи. Хоть какой. Хоть денатурата, пофигу, лишь бы в глотку залить и хоть на время успокоить предсмертный синдром.
Так Коля и вырос. Потом в армию сходил. И в армии тоже можно было нормально существовать, если соблюдать устав и не лезть поперек батьки. Пришел из армии прямо к похоронам – папка с мамкой сгорели от вина, хлебнув уж совсем что-то непотребное, неперевариваемое даже такими стойкими организмами, как у них. Зато дом остался и несколько соток земли.
Коля приехал в Анисимово к давней своей зазнобе Кате и забрал ее в родную деревню. Стали жить. Кое-чего зарабатывали. Родили Кристину. В деревне садика нет, школы нет. Ну что, пришлось переезжать к Катиной маме. Все, вроде было нормально, пока Николай не задурил. Кристе уже пять лет исполнилось, как начал он прикладываться к бутылке. Сначала понемногу, а потом – на широкую ногу. Гены пальцем не затрешь. Беда…
Автор: Анна Лебедева