Спасатели наткнулись в лесу на вещи. Они были аккуратно сложены под одним деревом. Из рюкзака торчала записка.
Мы впервые в удмуртском лесу. Добирались из Челябинска до Можги, – я, Сашка и его девушка, Лерка. Правда сейчас, ночью, одна мечта, – смыться отсюда поскорей. Да, мы в лесу. В трех соснах, как слепые котята, заплутали.
Попался один мужичек, такой, будто из гроба вынутый. Говорит нам:
– Журавики поели?
– А что это?
–Ягода-от. Гляжу: оболочина зашла. Идите вон до той до веретейки, – там до деревни рукой подать. И не ёриться.
Ночь темная — хоть глаз коли, только молния так и сверкает, будто нечисть зубы скалит. Да еще ветренно и тревожно на душе.
Пробовали выйти на огонёк — и вышли, но рано радовались. Деревенька махонькая. Стоит на дороге пацанёнок, одет в широкую одежду, как на съемки фильма о дореволюционной деревне. Мы ему: «Как тебя зовут?". А он ни гу-гу. "Милок, деревня-то как зовётся?» А он — цап-царап — и был таков, словно его ветром сдуло. Нашли бабку, возилась во дворе. Зашли, – калитка была без крючка. Трава у нее во дворе, как на могилах бывает, ровненькая с цветочками, будто бабка по воздуху перемещается. Докричаться на расстоянии не смогли, пришлось ей в ухо орать.
Она развернулась, и не поздоровавшись говорит: «Што вы руки-те не вымыли! У тебя зверь-от на крошнях. Не трожьте ничего. Нас у тяти-то пятеро было. Все на кладбище. Не во вримё ушли все, може вернутся".
В лесу зверь-от какой... В деревне изба-от одна есь. Там переночуете. Каши муцьной из ясной муки не предложу. Печь не буду ночью топить. У собаки у меня нога укушена. Ступайте — улица у нас одна, не заплутаете. В той избе обоконки еще белые.
Меня от чего-то стошнило в том дворе, – выскочил за калитку. Сашка с Леркой следом.
Изба та — тьма кромешная, запах старья и сала копченого. Скрипит, как нелюдь старая: пол под ногами стонет, ставни хлопают, будто кто дышит, а в печной трубе вой стоит — то ли ветер, то ли души грешные скулят. Переночевать бы, да страшно вышли в амбар, а там сено черное уже и запах такой острый, прелый . Ясно, когда сено почернело от времени, что еще будет.
Вернулись в избу, – решили на полу, на свои коврики. Главное, от урагана и дождя спаслись.
Вырубились сразу.
Ночью просыпаюсь. Темнота кромешная. Скрип половиц слышу. Будто кто-то осторожно крадётся в тёмном углу, где образа почернели как головешки. Пошевелился, – при каждом шаге доски стонут, как от боли.
И будто в углу кто-то замер и стоит, на нас зыркает. Я полежал, прислушался, – шорох за печкой – может, насекомое какое? А может мышь? Ну а кто еще. Сашка с Леркой обнялись, как котята и спят , как убитые.
Выходит, лежу, – их охраняю.
Тихий стук в окно – я аж подпрыгнул. Не ветер, – ветер так не стучит. Кто-то осторожно скребет ногтем, раз-два… и затихает. Выжидает чего-то. Все-то он знает. Мы изнутри-то закрылись.
Лежу, нож на изготовке. Шёпот в трубе: то ли ветер гуляет, то ли кто-то на ухо шепчет: "Зверь-от какой..., зверь-от какой..."
На расстоянии вытянутой руки от меня лавка стояла. Заскрипела и лавка. да на ней же никого, а почудилось, будто кто невидимый присел рядом, тяжело вздохнул и замер.
Потом под нами начались глухие удары в подполе – стало жутко.
Вокруг все издает звуки, а нам не видно. Сашка с Леркой уже рядом сидели, глаза протирали.
И опять тишина. Будто балуется с нами кто-то. Только сердце колотится, как заяц в силке.
– Давайте драпать отсюда, – шепчу ребятам.
– А куда? – шепчут они.
– На Кудыкину гору, – говорю я недовольно.
– Может до утра? – предлагают они.
–Беспутые вы, – послышался голос бабки из темного угла. – Нечего варахобиться.
Мы выскочили, как ошпаренные, – к бабке назад кинулись: авось на сенник пустит.
Дверь в ее дом была отворена. Заглянули – тьма кромешная. И не похоже, что там кто-то живет.
Зашли, а там в темноте ребятишки за столом сидят, глаза-то черные, как уголья, лица белые — ровно покойники. Мы два шага назад, и деру по деревне, — до леса.
Деревни название так мы и не выяснили. Но отошли от нее может километра два, не больше. Если будут искать – хоть какой-то ориентир.
Сижу под фонарём, который лист в блокноте исписал. Почему-то слова, видимо из местного говора, мне запомнились, Но не все значения я понял.
Да и фонарь скоро погаснет. А утра не видно. Здесь тоже тревожно, а вдруг, те духи из избы за нами пришли...
Листки, исписанные неровным почерком, на этом закончились. Сложенные вчетверо, они торчали из рюкзака.В тексте были незнакомые слова. Кто-то признал в них слова из Вятских говоров. Старуха, на которую указал автор разговаривала так, будто жила сто лет назад.
Вещи ребят были аккуратно сложены, а самих ребят нигде не было. Волонтеры все обошли. Ближайшая деревня была не в двух, а в семи километрах, да и та заброшенная. Ребята из леса так и не вышли.
