Дверь щелкнула за его спиной тихо, почти деликатно. Не грохотом, не хлопком, а именно этим мягким, окончательным щелчком замка. Артем даже не обернулся. Он шел по коридору нашего старого панельного дома легкой, почти пружинистой походкой, его тень мелькнула в стекле входной двери подъезда – и растворилась. Я стояла у окна, прижавшись лбом к прохладному стеклу, и смотрела, как он садится в свою не первую, но все еще дорогую иномарку. Не спеша, с каким-то раздумчивым видом, завел мотор. И перед тем, как тронуться, поднял голову. Прямо к моему окну. На его лице расплылась широкая, беззаботная улыбка. Он помахал рукой. Легко, небрежно. Как будто не только что подписал бумаги о разводе, а просто вышел за хлебом и теперь едет по важным, приятным делам. Эта улыбка. Она врезалась мне в память, как пощечина, обжигая холодом.
В машине мелькнуло другое лицо. Молодое, с тщательно уложенными волосами. Катя. Та самая практикантка из его отдела, ради которой он «не смог устоять перед зовом сердца» и «понял, что мы с ним – разные люди, выросли в разные стороны». Она что-то оживленно говорила, жестикулируя. Артем кивнул, улыбнулся ей той же самой, ослепительной улыбкой, что только что адресовал мне, и плавно вырулил со двора. Машина скрылась за углом.
Тишина в квартире стала вдруг гулкой, материальной. Давящей. Я обернулась, окинула взглядом нашу – теперь только мою – однушку. Пятно на обоях от его любимого кресла, которое он забрал вчера. Пустое место на полке, где стояли его награды за продажи. Даже воздух казался чужим, разреженным. Шестнадцать лет. Шестнадцать лет жизни, смешанных надежд, быта, ссор и примирений – и все закончилось этим легким щелчком замка и улыбкой в окно.
Я не плакала. Слезы, казалось, высохли еще месяц назад, когда он впервые сказал это слово – «развод». Не кричала, не била посуду. Просто опустилась на диван, который теперь служил и кроватью, и гостевой зоной, и уткнулась лицом в подушку, все еще хранящую запах его одеколона. Не его. Чужой. Другой. Как и он сам теперь.
Первые дни прошли в тумане. Я механически ходила на работу – бухгалтером в небольшой строительной фирме. Цифры плясали перед глазами, отчеты сливались в серую массу. Коллеги бросали сочувствующие взгляды, но никто не лез с расспросами. Спасибо им за это. Вечерами возвращалась в пустую квартиру, включала телевизор для фона и сидела, уставившись в одну точку. Мысль о еде вызывала тошноту.
Однажды вечером раздался звонок в дверь. Сердце дико заколотилось – вдруг он? Одумался? Но за дверью стояла соседка снизу, тетя Галя, с тарелкой пирожков.
– Светочка, родная, – заговорила она, не дожидаясь приглашения, проходя в прихожую. – Вижу, ты одна ходишь, осунулась вся. Артемка-то… – Она многозначительно покачала головой, ставя пирожки на кухонный стол. – Мужики, они все такие. Поначалу – принцы, а потом… Ну, да ты не кисни. Жизнь-то на этом не кончается. Покушай, силы подкрепи.
Ее доброта, такая простая и бесхитростная, тронула что-то внутри. Я вдруг почувствовала, как по щекам текут слезы. Горячие, соленые, долгожданные.
– Ой, Свет, голубушка, не плачь! – засуетилась тетя Галя, обнимая меня за плечи. – Поплачь, поплачь, легче станет. Только не замыкайся, слышишь? Мир не без добрых людей.
Мы пили чай с ее пирожками, и я впервые за долгое время говорила. Не о Артеме, не о предательстве, а просто говорила – о работе, о тети Галиных внуках, о том, как дорожает все на свете. Это было как глоток свежего воздуха после долгого удушья.
Постепенно жизнь начала входить в какое-то подобие русла. Я перестала вздрагивать от каждого звонка в дверь. Начала замечать, что за окном уже не лето, а золотая осень. Листья клена под моим окном горели багрянцем. Я купила себе новый плед – теплый, цвета спелой сливы, непохожий ни на что, что было у нас с Артемом. Записалась в бассейн. Сначала было тяжело, мышцы ныли, но холодная вода, казалось, смывала с меня липкую пелену горя и обиды. Я чувствовала, как возвращаются силы. Не только физические.
Как-то после работы я зашла в небольшой салон красоты возле метро. Не для кардинальных перемен, а просто подровнять кончики волос. Мастер, веселая девушка с розовыми прядями в темных волосах, пока мыла голову, болтала без умолку.
– О, волосы хорошие, густые! – восхищалась она. – Только кончики суховаты. Давайте капельку освежим цвет? Не радикально, а тонируем, чтобы блеск добавить. У вас тон кожи теплый, карамельный оттенок бы пошел!
Я колебалась. Менять что-то в себе… Страшно.
– Да ладно вам! – уговаривала она. – Не понравится – смоем! Жизнь одна, надо пробовать новое!
И я согласилась. Сидя под феном, глядя на свое отражение с прядями на пару тонов темнее моего природного русого, с легким медовым отливом, я вдруг поймала себя на мысли: «А ведь неплохо». Лицо казалось более выразительным, глаза – ярче. Это был маленький шаг. Шаг к себе новой.
Прошло около месяца после того дня с щелчком замка и улыбкой. Я возвращалась домой с тренировки в бассейне. В волосах еще чувствовалась влага, на щеках – приятное тепло от нагрузки. В кармане куртки жужжал телефон – звонила подруга Ольга, наверное, приглашала в кино или просто поболтать. Я решила перезвонить ей дома.
Поднимаясь по лестнице, я услышала голоса у своей двери. Мужской и женский. Знакомые. Ледяная волна прокатилась по спине. Артем и Катя. Они стояли, оживленно о чем-то беседуя. У Кати в руках был огромный букет алых роз. Артем, увидев меня, одарил своей фирменной, всепонимающей улыбкой. Та самая улыбка. Но теперь я видела в ней не беззаботность, а… снисходительность. Глубокое, непоколебимое убеждение в своей правоте и моей проигранности.
– Света, привет! – произнес он бодро, как будто мы встретились случайно в кафе. – Зашли на минуточку. Поздравить.
Я молчала, достав ключи. Рука не дрогнула, открыла дверь. Они проследовали за мной.
– Поздравить? – наконец спросила я, снимая куртку. Квартира показалась мне вдруг очень маленькой и скромной по сравнению с их сияющей новизной отношений. Катя оглядывалась с легким, едва уловимым пренебрежением.
– Ну да! – Артем расстегнул дорогое пальто, но снимать его не стал. Знак: мы не задержимся. – Мы официально вместе! Решили заскочить, поделиться радостью. И… – он многозначительно посмотрел на меня, – посмотреть, как ты. Живешь.
Его взгляд скользнул по дивану, заменяющему кровать, по старенькому телевизору, по моей скромной одежде. Он видел отсутствие его вещей, его присутствия. И это его радовало.
– Живу, – ответила я спокойно, подходя к крохотной кухне. – Чай предложить? Или вы спешите?
– Ой, не надо хлопот! – встряла Катя сладким голоском. Она поставила букет на стол – он выглядел чужеродным, слишком ярким пятном в моем скромном интерьере. – Мы правда ненадолго. Просто Артем переживал за тебя. Говорил, ты тяжело развод переносила. – Она бросила на меня оценивающий взгляд, в котором читалось: «И немудрено, остаться одной в таком возрасте…».
Артем кивнул, положив руку Кате на плечо.
– Да, Свет. Все же… – он сделал паузу, подбирая слова, но в его глазах светилась та же уверенность. – Я рад, что ты держишься. Но вижу, тебе непросто. Эта квартирка… – Он жестом очертил пространство. – Без мужской руки… У тебя даже цветы, кажется, вянут. – Он кивнул на мой скромный фикус на подоконнике, который действительно выглядел немного поникшим. Не до него мне было в последний месяц.
Его слова, его тон, его улыбка – все это было пропитано жалостью. Жалостью победителя к побежденному. Он пришел не просто сообщить о своем счастье. Он пришел убедиться, что я сломлена, что я страдаю, что его уход – это катастрофа для меня. И видя мою скромную обстановку, мою усталость после работы, он получил подтверждение. Его план сработал. Он ушел легко, без обязательств (делить квартиру он не стал, говорил, что у него «и так все есть», а мне «хоть крыша над головой»), с молодой любовницей, и теперь я сидела здесь, в этой однушке, увядая вместе с фикусом.
– Цветы можно полить, – сказала я тихо, глядя ему прямо в глаза. – А вот счастье, купленное ценой чужой боли, поливать бесполезно. Оно фальшивое. Рано или поздно завянет.
Его улыбка на мгновение дрогнула. Появилась тень недоумения, может быть, даже раздражения. Он ожидал слез, упреков, жалоб. Не этого спокойствия и колкости.
– Света, ну зачем так… – начал он, но Катя потянула его за рукав.
– Артем, нам пора. Задерживаемся. – Она бросила на меня взгляд, полный неприязни. – Спасибо за… гостеприимство.
Они вышли. Артем на пороге еще раз обернулся. Его улыбка вернулась, но теперь она казалась натянутой, как маска. Он снова помахал рукой. Той же легкой, прощальной волной.
– Береги себя, Свет. Все наладится! – бросил он в пространство уже захлопывающейся двери.
Я стояла посреди комнаты, слушая, как их шаги затихают на лестнице. Потом подошла к столу, взяла огромный букет алых роз. Без сожаления вытащила его из вазы (которой у меня не было, пришлось использовать высокую банку) и выбросила в мусорное ведро. Алые лепестки ярко краснели на фоне серого пластика. Фальшивые цветы для фальшивого счастья.
Прошло еще несколько дней. Я возвращалась из супермаркета с двумя тяжелыми пакетами. Осень вступила в свои права, дул холодный ветер, моросил дождь. У подъезда стояла знакомая иномарка Артема. Я нахмурилась. Чего ему еще? Он вышел из машины, увидел меня. На его лице не было улыбки. Вообще никакого выражения. Только усталость и какая-то растерянность, которую он тщетно пытался скрыть.
– Света, – позвал он, делая шаг навстречу. – Давай поговорим.
– Нам не о чем говорить, Артем, – ответила я, стараясь обойти его. – Все уже сказано.
– Света, пожалуйста! – в его голосе прозвучала почти мольба. Это было так непохоже на него. На самоуверенного победителя, приезжавшего с розами. – Пять минут. В машине. Холодно же.
Я вздохнула. Любопытство перевесило. Что могло сбить с него эту спесь? Я кивнула и села на пассажирское сиденье. В салоне пахло его дорогим одеколоном и… чем-то чужим, женским. Катиным парфюмом.
Он сел за руль, но не завел мотор. Сидел, сжимая пальцами руль, глядя в лобовое стекло, по которому стекали капли дождя.
– Она ушла, – наконец произнес он глухо. – Катя.
Я молчала. Ждала.
– Ушла… к другому. – Он резко повернулся ко мне. Его глаза были красными, будто он не спал. Или плакал. Плакал? Артем? – Представляешь? Через месяц! Месяц, Света!
В его голосе звучало неподдельное изумление, смешанное с гневом и болью. Болью, которую я знала слишком хорошо.
– И что? – спросила я спокойно. – Ты хотел поговорить об этом? Поделиться горем? Или получить сочувствие?
– Она… она оказалась не той! – выпалил он, игнорируя мой вопрос. – Я думал… Я думал, она меня любит! А она… Она просто использовала меня! Как трамплин! Познакомилась с каким-то «крутым» бизнесменом на моей же вечеринке! И ушла! Сказала, что я… что я старый! – Он произнес это слово с таким отвращением, как будто это было самое страшное оскорбление.
Старый. Ему было сорок пять. На десять лет старше меня. И на пятнадцать – старше Кати.
– Она обобрала меня, Свет! – продолжал он, и в его голосе зазвучали нотки паники. – Пока я был в командировке! Вывела деньги со счета, которые я отложил на… на наше с ней будущее! Забрала драгоценности, которые дарил! Даже мой ноутбук! Исчезла! Оставила записку: «Спасибо за все. Ты был великолепен. Но я встретила свою судьбу». СУДЬБУ! – Он дико засмеялся, но смех быстро перешел в сдавленный рыдающий звук. – А я… я ради нее… – Он не договорил, но мы оба знали, что он хотел сказать. Ради нее он разрушил нашу семью. Ради нее ушел с той самой улыбкой.
Он опустил голову на руки, лежащие на руле. Плечи его вздрагивали. Я смотрела на него. На этого сильного, успешного, всегда уверенного в себе мужчину, который теперь выглядел сломленным и жалким. Во мне не было злорадства. Не было даже удовлетворения. Была какая-то странная пустота. И горькое понимание.
– Артем, – сказала я тихо. – Ты пришел ко мне, чтобы что? Чтобы я пожалела тебя? Сказала: «Ах, бедный, как же так?» Или чтобы напомнить, что предупреждала? Что она была для тебя лишь молодой игрушкой, а ты для нее – кошельком и ступенькой?
Он поднял голову. Его лицо было искажено страданием.
– Ты… ты знала? – прошептал он. – Ты догадывалась, что она такая?
Я медленно покачала головой.
– Нет. Я не знала Катю. Я знала тебя. Я знала, что ты способен на предательство. Что ты легко меняешь шестнадцать лет на мимолетный каприз. Что твоя самоуверенность граничит с глупостью. И что твоя улыбка… – я сделала паузу, глядя ему прямо в глаза, – твоя улыбка, Артем, когда ты уходил, была самой жестокой вещью, которую я видела. Ты ушел не просто к другой. Ты ушел, радуясь моей боли. Уверенный, что оставляешь меня в руинах. Что я буду вечно оплакивать твою потерю. Вот это я знала.
Он смотрел на меня, и в его глазах, помимо боли, появилось что-то новое. Недоумение? Осознание?
– Я… я не хотел тебе зла, Свет, – пробормотал он. – Я просто… искал счастья.
– И нашел его? – спросила я мягко, но без жалости. – Ты нашел его в обмане, предательстве и вере в то, что можешь безнаказанно сломать чужую жизнь? Ты искал не счастье, Артем. Ты искал подтверждение своей власти. Своей неотразимости. И ты его получил. Только вот цена… – Я кивнула в сторону пустого пассажирского сиденья, где недавно сидела Катя. – Цена оказалась гораздо выше, чем ты рассчитывал.
Он молчал. Дождь стучал по крыше машины. Ветер завывал в щелях подъезда.
– А ты… – он сглотнул. – А ты… как? Правда… держишься?
Я улыбнулась. Не широко, не ослепительно, как он тогда. А просто. Спокойно.
– Живу. Плаваю. Волосы покрасила. Фикус поливаю – оживает потихоньку. Работаю. Встречаюсь с подругами. Жизнь, Артем. Она продолжается. Даже после щелчка замка и прощальной улыбки. Особенно после них.
Я открыла дверь. Холодный влажный воздух ворвался в салон.
– И знаешь, – добавила я, уже выходя, – самое смешное? Я не плакала о тебе. Не потому что не любила. Любила. Очень. Но я плакала о себе. О той Свете, которая верила в «навсегда», в честность, в то, что шестнадцать лет – это что-то, что нельзя просто так выбросить. Я оплакивала ее доверчивость. А ты… ты оказался именно тем, кем и должен был оказаться. Предсказуемым.
Я захлопнула дверь. Он не пытался остановить. Я поднялась по лестнице, не оглядываясь. В квартире было тихо и… по-своему уютно. Мой плед, моя книга на тумбочке, мой оживающий фикус. Я подошла к окну. Его машина все еще стояла внизу. Он сидел за рулем, опустив голову на руки. Один. Без улыбки.
Я включила чайник. Достала кружку – одну. Настоящая правда, Артем, оказалась не в том, что я сломалась без тебя. А в том, что я нашла себя. Без тебя. А твоя улыбка? Она стоила тебе гораздо дороже, чем ты мог себе представить. Истинную цену ты узнал только сейчас. Через месяц.
Читайте также: