Глава 44
Вор в законе Буран, ставший преемником Мартына на посту «смотрящего» в Санкт-Петербурге (на самом деле таковых было несколько, город поделили на сферы влияния ещё в советские времена, и даже «лихие девяностые» не слишком изменили расстановку сил; просто Бурану хотелось думать, что он самый влиятельный), не слишком горел желанием помогать доктору Печерской.
Он в глубине души понимал любовь и преданность, которые старик Мартын испытывал к Народной артистке СССР Изабелле Арнольдовне Копельсон-Дворжецкой, хотя сам и не видел ни единого фильма с её участием, и ни одного спектакля не посетил, а интервью с ней смотреть и читать ему было недосуг. Но если «старший братан», каковым он считал Мартына, так уж прикипел к этой женщине, то… почему нет? Воровской закон любить не запрещает. Семью иметь – совсем другое дело, но в данном случае это было невозможно: она – Герой труда, Сталинская лауреатка, орденоносец, а Мартын кто? При всём уважении – уголовник, треть жизни проведший по тюрьмам да лагерям.
Вот чего Буран искренне не понимал, так это зачем ему, согласно завету Мартына, присматривать за доктором Печерской. Да, старший братан рассказывал, что она прекрасный врач, чистая душа, человек искренний, прямой – точно такой же, как Изабелла Арнольдовна, недаром Народная артистка СССР назначила Эллину Родионовну своей наследницей. «Ну и что с того? – рассуждал Буран. – Мало ли, кто кому чем обязан?» Он решил, что не будет надрываться в этом деле. Если чем сможет помочь, не рискуя и не напрягаясь особо, – то хорошо, а нет, ну так извините-подвиньтесь.
Он не преминул поделиться этими мыслями с давним другом Мартына – старым сидельцем по прозвищу Таро, которого в миру звали Евдоким Андреевич Кайгородов. Этот человек, напоминающий больше живого покойника, – настолько худым был, да ещё постоянно глотал какие-то таблетки, являл собой пример образцовой преданности воровским законам и по-прежнему пользовался авторитетом, хотя бригаду свою давно распустил и жил один вместе с таким же старым, как и сам, котом.
Таро пришёл к Бурану в гости, выразить сожаление по поводу кончины Мартына. Про него ходили слухи, что у вора крыша протекла из-за старости, – деменция называется. Он периодически забывал то одно, то другое, а порой мог вспомнить вещи, про которые никто уже давно не вспоминал, лет так с полсотни и больше, да ещё с деталями, словно фильм смотрел.
– Я понимаю, конечно, Буран, что доктор Печерская тебе поперёк души, – сказал Таро, выслушав. – Но она и меня с того света вытащила. Я к ним в больничку попал, когда думал, что всё, кранты мне. Выходили, на ноги поставили. Видишь, колёса глотаю, но живой пока, – он сухо посмеялся. – Так что да, Мартын прав. Береги Эллину Родионовну, она человек правильный. Не по нашим законам живёт, ясное дело. Но и не по таким, из-за которых человека могут списать, даже не заметив. Она за каждого пациента бьётся до последнего. От таких людей не отказываются. Понял?
– Понял, понял, – ответил Буран не слишком довольно и поморщился: третий день уже в левом боку колет, отдавая вперёд, в живот. Положил ладонь, потёр. «Чёрт его знает, что такое. То ли нерв защемило, то ли ещё чего. Как её… межреберная невралгия, может?» – вспомнил заковыристый термин.
Они поговорили ещё немного, а потом Буран распорядился отвезти Таро домой, – в пансионат, куда его определил Мартын, чтобы старик хотя бы получал хороший уход, а не откинул коньки в своей квартире. Её он отписал фирме, – одной из тех, что являлась официальным представительством банды во «внешнем мире», где правят обычные законы. В ней сделали хороший ремонт, превратив, по сути, в самый настоящий сейф, и сложили весь общак, – несколько тонн российских и иностранных денег в пачках.
Буран выпил на ночь таблетку анальгетика, чтобы спокойно выспаться, но рано утром проснулся из-за ноющей боли, которая становилась всё сильнее. Он тихо выругался, ощутив позыв по-маленькому, пошёл в туалет. Вскоре оттуда раздался его приглушённый возглас, после чего вор в законе быстро вернулся в кабинет, схватил сотовый телефон и, не глядя на время, набрал нужный номер.
– Да, я слушаю, – отозвался бодрый женский голос.
Буран посмотрел на часы: половина седьмого. Значит, не разбудил.
– Эллина Родионовна, простите, что в такую рань, – сказал криминальный авторитет. – Но у меня просто… Болит сильно.
– Почему не вызовите «Скорую помощь»? – спросила доктор Печерская и тут же осеклась, поняв, что её собеседник попросту не может этого сделать, – видимо, то ли в розыске, то ли желает оставаться инкогнито. «Представляю, сколько у него врагов, – подумала Элли. – Не представляю, как можно жить с таким грузом на душе». – Хорошо, что мне нужно сделать?
– Вы не могли бы приехать и посмотреть? – предложил Буран.
– Хорошо, я скоро буду. Пришлите мне адрес.
– Лучше мой человек за вами заедет, чисто проводить.
– Хорошо.
Буран положил трубку и вздохнул с облегчением. Подумал, что всё-таки прав Таро – Печерская и правда хороший человек. Другая бы на её месте за услуги денег попросила или ещё чего, стала бы ломаться. Эта просто согласилась помочь. «Ведь она меня даже толком не знает, совсем не боится, – решил Буран. – Значит, я для неё обычный пациент. Не врач, а чудо какое-то», – хмыкнул и поморщился: опять в боку заболело.
***
Полковник Дорофеев доехал до Кеми, остановился на перекрестке. Дорога, по которой въехал, – улица Вокзальная, прямая, как стрела, тянулась, судя по карте, по северной окраине, огибала город с северной стороны, затем меня название на Градостроителей, Загородную и уходила дальше, до Рабочеостровска – небольшого посёлка. От него до берега моря, где находился причал, оставалось около двух километров.
Направо уходила другая улица, – Пролетарский проспект, по которому можно было проехать всю Кемь насквозь, посмотрев местные достопримечательности, коих тут насчитывалось довольно мало: Успенский собор 1717 года и при нём построенная на семь лет раньше часовня Троицы Живоначальной, – образцы русского деревянного зодчества, потом ещё один собор, Благовещенский, музей и два памятника – воинам Финской и Великой Отечественной войн.
Несмотря на многие годы службы в Ленинградском уголовном розыске, полковник Дорофее в Кеми бывал всего дважды, да и то по делам, потому ничего толком, кроме кабинетов местного УВД, и не видел. Да ещё выезжали куда-то в окрестности, расследуя крупное преступление, след от которого протянулся от Ленинграда сюда. Потому теперь очень хотелось посмотреть хотя бы Успенский собор, но Алексей Иванович лишь вздохнул: некогда. В другой раз, может быть.
Он повёл машину дальше по Вокзальной улице, и через некоторое время остановился возле гостиница «Причал», где расположился туристическо-информационный центр, организующий поездки на Соловецкие острова. Там узнал, что добраться до места назначения можно даже вертолётом, но это дорогое удовольствие, да и полёты совершаются не каждый день. Куда проще водным транспортом, благо в распоряжении у организаторов аж пять пассажирских: два теплохода и три катера.
Полковник снова пожалел, что не является действующим сотрудником правоохранительных органов. Иначе мог бы воспользоваться служебным удостоверением и попросить, чтобы немедленно… тут его осенило: «Так ведь можно позвонить и договориться!» Он вспомнил, что в Кеми работает его давний товарищ, с которым вместе расследовали то громкое дело. Тогда Дорофеев был уже майором, а Леонид Живов только начинал службу, носил погоны лейтенанта. Теперь, согласно данным сайта, стал уже замначальника УВД, – крупная шишка, подполковник.
Алексей Иванович набрал номер и попросил соединить. Вскоре услышал знакомый голос, представился, и в трубке радостно загрохотало:
– Лёха! Сколько лет, сколько зим! Слышал, ты пенсионером стал? Скучаешь небось? Как супруга…
Они поговорили минут пять о разном, пока наконец полковник не счёл вежливым сообщить, зачем у берега Белого моря оказался.
– Ого, так ты у нас? – удивился Живов. – Чего тебе там понадобилось? Давай ко мне, посидим, шашлык пожарим…
– Прости, Лёня, никак не могу, – ответил Дорофеев. – То есть потом обязательно, но не теперь, – и он рассказал, что по просьбе одного очень хорошего человека пытается отыскать её родителей, – двоих пожилых людей, которые, по некоторым данным, приехали сюда, чтобы отправиться на Соловецкие острова. Но телефоны почему-то отключили, и связи с ним нет уже несколько дней.
– Да, ситуация, – задумчиво произнёс Живов. – Слушай, так давай я тебе парочку своих людей пришлю. Опытные ребята, опера.
– Нет, Лёня, спасибо, но я должен сам, – ответил Дорофеев. – Единственное, мне бы добраться туда как-нибудь поскорее, а то с этими туристическими кораблями выйдет не быстро. У них, понимаешь, график и всё такое. Да и то: пока народу нет, стоят, ждут, пока не будет полного заполнения.
– Это верно, бизнес есть бизнес, – сказал Живов. – Но ты не волнуйся. У меня есть связи в местном ГИМСе (Государственная инспекция по маломерным судам Главного управления МЧС России по Республике Карелия – прим. автора). У них катера быстрые, мощные, домчат до Соловков, ахнуть не успеешь. Всё, жди. Перезвоню, – и отключился.
Не прошло и получаса, как телефон завибрировал, Дорофеев откликнулся. Старый приятель сообщил, что Кемский инспекторский участок получил указание забрать полковника Дорофеева с причала в Рабочеостровске и довести в целости и сохранности до Соловецких островов, а потом помочь ему с перемещениями по всему архипелагу.
– Только смотри, Лёша, не выдай меня, – сказал Леонид. – Я им наплёл, что ты выполняешь личное поручение начальника Главка, задание у тебя важное и секретное. Ну, а дальше сам придумай, что сказать тем, кто с тобой станет ездить, лады? Да, и у тебя сутки, – им ведь тоже домой надо.
Дорофеев, радостный от того, что всё так хорошо сложилось, тепло поблагодарил подполковника Живова за помощь и поклялся: как только решит эту проблему, обязательно приедет к нему на шашлыки. Потом убрал телефон и стал прохаживаться по причалу, глядя на суровые воды Белого моря.
Вскоре подошёл катер, Алексей Иванович представился, ему помогли спуститься на борт, и посудина взяла курс на северо-северо-восток, чтобы поскорее, благо погода стояла хорошая, преодолеть в общем-то небольшое даже по морским меркам расстояние – меньше полусотни километров. Дорофеев, сидя на корме и крепко держась за поручень, думал о том, что работа ему предстоит непростая: Соловки – это шесть крупных и более сотни малых островов. Понятно, туристам не всюду есть путь, но кто знает, чего ради Печерские туда забрались? Вариантов очень много, и где искать эти двоих пока непонятно.
«Прорвёмся, опера», – подумал Дорофеев, вспомнив песню из старого сериала, который, начав выходить в конце 1990-х, каким-то неведомым образом вдохнули в граждан веру, что не все менты – плохие, а есть среди них и хорошие, честные, и таких большинство, даже в самые тяжёлые времена.
Какое-то время спустя, – Алексей Иванович забыл отмерить по часам, – катер прошёл мимо Тамарина причала на главном Соловецком острове и уткнулся носом в каменистое дно возле самого берега. Полковник спрыгнул на камни и сказал двум сотрудникам ГИМС, чтобы те возвращались обратно.
– А вы как же? – спросили они. – Нам было велено ждать.
– Не нужно, спасибо, парни, – поблагодарил Дорофеев. – У вас свои дела, у меня свои. Разберусь как-нибудь, незачем вам тут время попусту терять.
Те покивали, – судя по лицам, эта новость их обрадовала, – один оттолкнул катер от берега, резво запрыгнул внутрь, и потом посудина помчалась обратно, вспахивая воду винтом мощного мотора. Полковник осмотрелся. Справа был ещё один деревянный причал, поменьше, прямо впереди – старые брёвна и бочки, перевернутые алюминиевые лодки и рассыпавшаяся от времени деревянная шлюпка. Он достал телефон, сверился по карте, – нужно на юго-восток, туда, где вдалеке виднеется кажущаяся с такого расстояния игрушечной Соловецкая крепость.
Чтобы сократить путь, Дорофеев двинулся вдоль берега, но потом всё-таки был вынужден свернуть на улицу, ведущую от Тамарина причала прямо к главной достопримечательности Соловков. Дорога тут, что и говорить, была, мягко говоря, не слишком: один участок выложен бетонными плитами, другой – простая грунтовка. Путь полковника лежал прямиком в участковый пункт полиции посёлка Соловецкий, – там Алексей Иванович собирался попросить помощи у коллег.