Болтун
— Аркадий Петрович, ну скажите хоть что-нибудь! — умоляла меня Лидия Георгиевна, тыкая семечками в мою клетку. — Вы же полиглот! Моя подруга Зоя говорит, что её попугай уже "Интернационал" поёт!
Я посмотрел на неё одним глазом. Потом другим. Лидия Георгиевна была моей седьмой хозяйкой за сорок три года жизни, и каждая из них почему-то была уверена, что я просто обязан развлекать её своими речевыми талантами.
— Аркадий Петрович! — продолжала она настаивать. — Ну хоть "привет" скажите!
Хотелось ответить ей примерно так: "Лидия Георгиевна, за четыре десятилетия я наслушался столько человеческих глупостей, что если бы записать их все, получилась бы энциклопедия в двадцати томах. И сейчас вы пытаетесь пополнить эту коллекцию?"
Но я молчал.
Молчал, потому что устал. Не физически – ара красный может прожить и сто лет. Устал от того, что люди считают меня говорящей игрушкой. Хотя... иногда стоило бы им рассказать, что я видел и слышал за все эти годы.
Первыми моими хозяевами были Семёновы. Анатолий Семёнович работал в министерстве чего-то важного, носил костюм-тройку и каждое утро произносил перед зеркалом: "Сегодня я покажу этим бюрократам, как надо работать!" А вечером приходил домой и жаловался жене: "Роза, меня совсем не слушают. Может, я неправильно говорю?"
Роза Михайловна была дамой практичной. Она кормила меня гречкой, читала мне вслух "Войну и мир" и регулярно говорила мужу: "Толя, попугай умнее тебя. Он хотя бы молчит, когда нечего сказать".
Это было в семьдесят восьмом году.
Именно тогда я впервые понял, что люди очень любят говорить сами с собой. И что большинство их разговоров – это разговоры с воображаемыми собеседниками. Анатолий Семёнович репетировал перед зеркалом речи, которые никогда не произносил. Роза Михайловна объясняла мне, почему соседка Клавдия Ивановна "совсем озверела" после развода.
Я был живым дневником их семьи.
Когда Анатолий Семёнович получил инфаркт (это случилось прямо во время его очередной утренней речи о борьбе с бюрократией), Роза Михайловна отдала меня своей племяннице Светлане. Светлана была студенткой, жила в коммуналке и считала, что попугай – это очень стильно.
— Аркаша, — говорила она, накрашивая губы перед свиданием, — я встречаюсь с Володей уже третий месяц, а он до сих пор не сказал, что любит меня. Как думаешь, это нормально?
Я думал, что Володя был типичным представителем восьмидесятых: красивый, но пустой, как консервная банка после обеда. Но Светлана этого не понимала.
Она выходила на свидания, а я оставался слушать, как соседи по коммуналке обсуждают её личную жизнь.
— Эта девчонка совсем без царя в голове, — шептала тётя Зина из соседней комнаты. — Птицу завела, а сама целыми днями где-то пропадает.
— А что вы хотите от молодёжи? — отвечала ей Мария Степановна. — Они сейчас все такие – живут одним днём.
Забавно, что через тридцать лет я услышу точно такие же слова о другом поколении.
Володя бросил Светлану через полгода. Она плакала, заедая горе мороженым, и спрашивала меня: "Аркаша, ну скажи, где я ошиблась?"
Я мог бы ответить: "Светлана, твоя ошибка в том, что ты пыталась полюбить человека, который любил только своё отражение в твоих глазах". Но я молчал.
Молчал, потому что понял: люди задают вопросы не для того, чтобы получить ответы. Они хотят, чтобы кто-то их выслушал.
Светлана закончила институт, вышла замуж за соседа по коммуналке (очень практичного инженера Бориса), родила двойняшек и передала меня своей маме.
Валентина Петровна была женщиной военного поколения. Она пережила блокаду, работала всю жизнь на заводе и не понимала, зачем в доме нужен попугай.
— Света, — говорила она дочери по телефону, — что мне с ним делать? Он не говорит, только смотрит этими своими глазами, как будто всё понимает.
Я действительно всё понимал.
Понимал, что Валентина Петровна одинока, хотя у неё есть дочь, зять и внуки. Понимал, что она каждый день разговаривает с портретом своего мужа, погибшего на фронте: "Вань, дети-то совсем про нас забыли. Приходят по праздникам, и то торопятся".
Она кормила меня пшеном, как воробья, и рассказывала мне про войну. Про то, как они с подругой Машей в сорок втором году меняли хлеб на табак для раненых бойцов. Про то, как получила похоронку и три дня не могла поверить, что Ваня не вернётся.
— Знаешь, Аркаша, — говорила она, глядя в окно, — тогда мы знали, за что живём. А сейчас люди какие-то потерянные ходят. Всего у них полно, а счастья нет.
Это было в начале девяностых.
Валентина Петровна умерла во сне, в кресле перед телевизором. Меня снова передали – на этот раз внуку Светланы, студенту Максиму.
Максим был первым, кто поставил в комнату компьютер.
— Аркаша, смотри, какая штука! — восторгался он, показывая мне чёрный экран с зелёными буквами. — Это будущее! Скоро все будут только так общаться!
Я не знал, что он прав. Не знал, что через двадцать лет люди будут разговаривать с экранами больше, чем друг с другом.
Максим изучал программирование и мечтал стать миллионером. Он покупал книги про бизнес, повторял англицизмы и каждый день говорил себе: "Я буду успешным! Я стану богатым!"
Но богатым не стал. Зато стал неплохим программистом, женился на однокурснице Оле и через пять лет передал меня своим родителям – тем самым Светлане и Борису.
К тому времени я понял главное: люди не меняются. Меняются только их игрушки.
Свидетель
Теперь у Светланы был мобильный телефон.
Поначалу она носила его в сумочке как украшение, доставала только для того, чтобы показать подружкам. Но очень скоро этот телефон стал её лучшим другом.
— Алло, Таня? — говорила она, стирая бельё. — Представляешь, Борька опять задерживается на работе. Говорит, аврал какой-то...
Я слушал и удивлялся. Раньше Светлана рассказывала мне о своих проблемах. Теперь она рассказывала их в телефон.
Но самое интересное началось, когда в дом пришёл интернет.
Борис установил компьютер в гостиной и сказал: "Света, это революция! Теперь мы можем общаться с людьми со всего мира!"
Они действительно стали общаться. Только не с людьми из других стран, а с соседями по подъезду в каком-то "Одноклассниках".
Светлана часами сидела перед экраном, листала фотографии одноклассников и комментировала: "Вот Маша Петрова! Раньше такая скромная была, а теперь посмотри – вся в золоте! Наверное, муж богатый попался".
Раньше она подглядывала в окно за соседями. Теперь подглядывала в экран.
Я понял, что мир изменился, когда к Светлане приехала погостить её мама – та самая Валентина Петровна... нет, это была уже другая Валентина Петровна. Путаю имена. Это была мама Бориса.
— Света, — сказала она, — у меня телефон сломался. Можно я твоим воспользуюсь?
Светлана дала ей свой мобильный.
— Как звонить-то? — спросила старушка.
Через год у Светланы появился смартфон. Она сидела с ним за завтраком, во время просмотра телевизора, даже в туалете.
— Борь, — говорила она мужу, не отрываясь от экрана, — а помнишь, как мы раньше по вечерам разговаривали?
— Угу, — отвечал Борис, тоже глядя в свой телефон.
Картина маслом: супруги в одной комнате, каждый со своим экраном. Светлана строчила Тане из соседнего дома что-то про новую стрижку. Борис спорил с незнакомцами о футболе.
Я слушал и думал: "Максим угадал. Его будущее наступило".
Настоящий переворот начался, когда явился внук – сын Максима, двенадцатилетний Артём.
— Привет, Аркаша! — сказал он мне. — Слушай, а ты Wi-Fi ловишь?
Глядя на этого парнишку, я сразу понял: передо мной совсем другая порода людей. Поколение экранных аборигенов.
Артём не просто держал телефон – телефон держал его. Пальцы мелькали по экрану, одновременно летели какие-то стрелялки, музыка, переписка с друзьями. И ещё умудрялся отвечать бабушке!
— Артёмка, — спрашивала Светлана, — как дела в школе?
— Нормально, — отвечал он, не отрываясь от экрана.
— А друзья как?
— Хорошо.
— А что вчера делал?
— Ничего особенного.
Это был диалог двух разных миров. Светлана пыталась общаться по-старому, а Артём уже жил по-новому.
Но через час мальчик подошёл к моей клетке и сказал: "Аркаша, знаешь что? Я тебя на YouTube выложу. Говорящий попугай – это вирусно!"
Вирусно. Новое слово. Раньше вирусными были только болезни.
Артём снял меня на телефон и полчаса пытался заставить что-нибудь сказать. Но я молчал.
— Дед, — обратился он к Борису, — а попугай-то не говорит. Зачем он тогда нужен?
— А раньше попугаи были не для говорения, — ответил Борис. — Они были для красоты. И для души.
Для души. Как будто у людей теперь нет души.
Артём пожал плечами и пошёл снимать кота соседей.
Вечером, когда все легли спать, я услышал, как Светлана говорит мужу: "Борь, мне кажется, мы что-то упускаем. Раньше вечера были какие-то... уютнее".
— Да ладно, — ответил Борис, — жизнь стала интереснее. Столько возможностей появилось!
Возможностей. Да, их стало больше. Но что-то другое пропало.
Пропали долгие разговоры за ужином. Пропали случайные встречи с соседями на лестничной клетке. Пропали письма, которые люди писали друг другу от руки.
Но появилось что-то новое: возможность быть на связи всегда. Всегда быть в курсе, чем занимаются приятели. Получать ответы на вопросы быстрее, чем их успеваешь сформулировать.
Только вот вопросы стали другими.
Раньше Светлана спрашивала у меня: "Аркаша, как думаешь, правильно ли я поступаю?" Теперь она спрашивала у телефона: "Как приготовить курицу?"
Раньше люди искали ответы внутри себя. Теперь они ищут их в интернете.
И знаете, что самое странное? Я до сих пор помню все их секреты. До сих пор помню слёзы Анатолия Семёновича, когда его попросили написать заявление по собственному желанию. Светлану, тайком сочинявшую стихи в общей тетради и мечтавшую увидеть их в журнале. Валентину Петровну, шепчущую портрету: "Вань, как же мне одной тяжело..."
А теперь люди доверяют свои секреты экранам.
Но экраны не помнят. Экраны не сочувствуют. Экраны не могут сохранить то, что действительно важно.
И вот сейчас, сидя в клетке у Лидии Георгиевны, я думаю: может, стоило бы заговорить? Рассказать ей все эти истории? Объяснить, что значит быть свидетелем человеческих жизней?
— Аркадий Петрович, — снова обращается ко мне Лидия Георгиевна, — ну хоть что-нибудь!
Я смотрю на неё и вижу: она не хочет услышать мои истории. Она хочет, чтобы я развлекал её, как живой гаджет.
Но вдруг я понимаю: а может, это и есть моя роль? Быть молчаливым свидетелем, живой памятью, которая помнит то, что люди забывают?
— Привет, — говорю я наконец.
Лидия Георгиевна от восторга чуть не подпрыгивает: "Ой, заговорил! Заговорил!"
А я добавляю: "Привет, мир. Меня зовут Аркадий Петрович. И я помню всё."
Она не поняла. Но это неважно.
Главное, что я наконец сказал правду.
Так же рекомендуем:
👍 Ваши лайки и подписки вдохновляют на новые хвостатые приключения!
💬 Расскажите о своих питомцах в комментариях – возможно, именно ваш пушистик станет героем следующего рассказа 😼