Есть моменты в жизни, когда приходится выбирать между спокойствием и совестью. Мне такой выбор пришлось сделать дважды в один день. И знаете что? Ни разу не пожалела.
Работаю учителем английского в обычной школе. Мне тридцать, замужем не была, детей нет. Коллеги иногда подшучивают — мол, всю материнскую заботу на чужих детей трачу. Может, и правда.
В нашей школе есть особая категория учеников — дети местных "королей". Их родители спонсируют ремонты, покупают оборудование, и все это прекрасно знают. Особенно директор Галина Ивановна. Она умеет быть благодарной — молчать на нужные темы, закрывать глаза на нужные проступки.
Андрей Морозов — один из таких "принцев". Шестиклассник, сын депутата и владельца строительной компании. Мальчишка не глупый, но избалованный до крайности. Привык, что ему все сходит с рук.
В тот день я дежурила в столовой. Обычная суета — дети едят, шумят, кто-то что-то роняет. И вдруг слышу смех. Не детский, веселый, а какой-то злой, неприятный.
Оборачиваюсь — Андрей стоит рядом с первоклассницей Машей и медленно выливает ей на голову йогурт. Девочка замерла, не плачет, даже не вздрагивает. Привыкла, видимо. Маша из тех семей, где на школьную форму денег нет, а про завтраки и говорить нечего.
— Смотрите, как она красиво стоит! — хохочет Андрей. — Как манекен в магазине!
Другие дети сначала молчали, потом кто-то засмеялся. Стадное чувство, знаете ли. Маша стояла посреди столовой в липкой одежде, и по лицу текли не только остатки йогурта, но и слезы.
Я подошла к ним, внутри все кипело:
— Андрей, что ты делаешь?
Он посмотрел на меня с таким видом, будто я спросила что-то глупое:
— Развлекаюсь. А что?
— Извинись перед Машей. Немедленно.
Мальчишка усмехнулся:
— Не извинюсь. А что вы мне сделаете? Мой папа вашей школе новый спортзал построил.
Вот тут я и сорвалась. У меня в руках был стакан с компотом. Следующую секунду Андрей стоял такой же липкий, как до этого Маша.
— Ой, — сказала я, глядя в его опешившие глаза. — Как неловко. Споткнулась и не удержала стакан.
Столовая взорвалась смехом. Дети хохотали, показывая пальцем на мокрого Андрея. Тот злобно посмотрел на меня:
— Вы пожалеете об этом!
И выбежал из столовой, оставляя за собой липкие следы.
Через полчаса меня вызвали к директору. Галина Ивановна сидела за столом с таким лицом, будто на похоронах была.
— Елена Павловна, — начала она, даже не поднимая глаз. — Только что здесь был Игорь Алексеевич Морозов. Вы представляете, в каком он был состоянии?
Представляла. Игорь Алексеевич — мужчина серьезный, влиятельный. Для школы — основной спонсор и благодетель.
— Представляю, — ответила я.
— Ваше поведение недопустимо. Вы педагог, а не уличная хулиганка.
Я попыталась объяснить, что было до моего "неловкого" движения, но директор лишь махнула рукой:
— Елена Павловна, мне неважно, что было. Важно, что вы физически воздействовали на ребенка из уважаемой семьи. Это недопустимо.
— А то, что он унижал первоклассницу, — допустимо?
Галина Ивановна устало вздохнула:
— Хватит корчить из себя борца за справедливость. Вы все прекрасно понимаете. Если собираетесь идти против системы, нам придется расстаться.
Я вышла из кабинета в таком состоянии, что коллеги шарахались от меня в коридоре. Лишили премии на три месяца, строго предупредили. Но не уволили — видимо, все же понимали, что учитель я хороший.
После уроков решила прогуляться через парк. Нужно было успокоиться, подумать. Осень была теплая, солнце светило ласково. Дошла до середины парка и услышала жуткий хохот. Такой смех обычно означает, что кто-то развлекается за счет чужого горя.
Хотела пройти мимо, но увидела, что происходит у пруда. Стояла компания подростков лет восемнадцати. Дорогие куртки, модные кроссовки, самоуверенные лица. В руках — пачки денег.
Они бросали купюры в воду, а маленькая девочка лет восьми прыгала за ними в холодную осеннюю воду. Ребенок был явно из неблагополучной семьи — грязноватая одежда, испуганные глаза, вечно голодный вид.
Каждый раз, когда девочка выбиралась на берег с очередной мокрой купюрой, кто-то из компании бросал следующую, стараясь закинуть как можно дальше. Дети смеялись, комментировали, как она неуклюже барахтается в воде.
Прохожие старательно отворачивались. Кто-то торопливо переходил на другую сторону дорожки. Никто не хотел связываться с "золотой молодежью".
А я не смогла пройти мимо. Уже во второй раз за день.
— Прекратите немедленно! — крикнула я, подбегая к ним. — Вода ледяная! Это же ребенок!
Я подхватила девочку на руки, завернула в свою куртку. Малышка дрожала всем телом, сжимая в кулачке скомканные мокрые деньги.
— Слушай, тетка, — один из парней двинулся ко мне. — Проходи мимо и не мешай людям развлекаться.
Тетка... В тридцать лет это звучало обидно, но, видимо, справедливо.
— Сама проходи мимо, — ответила я. — Это издевательство над ребенком.
Парень оглянулся на друзей, которые подошли поближе:
— Тетенька решила поучить нас жизни. Может, и сама искупаешься?
Он серьезно собирался толкнуть меня в пруд. Я инстинктивно прижала к себе девочку и приготовилась упасть.
Но удара не последовало. Вместо этого услышала, как парень болезненно охнул. Открыв глаза, увидела знакомую фигуру в дорогом сером костюме.
— Игорь Алексеевич? — удивилась я.
Это был отец Андрея. Тот самый влиятельный бизнесмен, который несколько часов назад жаловался на меня директору. Он держал хулигана за руку, болезненно выворачивая ее.
— Елена Павловна, — кивнул он. — Все в порядке?
— Да ты попал! — завопил парень. — Мой отец тебя уничтожит! Игнатьев! Слышал такую фамилию?
Морозов усмехнулся:
— Слышал. А теперь ты послушай мою — Морозов. Передавай папе привет.
Видимо, в местных бизнес-кругах эта фамилия что-то значила. Парень побледнел и пролепетал:
— Извините, мы не знали...
— Теперь знаете. Исчезли.
Компания быстро растаяла. Я воспользовалась суматохой и, крепко держа девочку за руку, быстро зашагала к выходу из парка.
— Подождите! — окликнул меня Морозов.
Я остановилась. Мужчина догнал нас, рядом с ним бежал Андрей. Мальчишка смотрел на меня с каким-то новым выражением — не злобным, а скорее растерянным.
— Елена Павловна, можно нас проводить? — попросил Игорь Алексеевич. — Хотелось бы поговорить.
Всю дорогу до моего дома мы шли молча. Девочка крепко держала меня за руку, изредка поглядывая на Андрея. Тот шел рядом с отцом, время от времени бросая на меня быстрые взгляды.
Дома я сразу же повела девочку в ванную.
— Как тебя зовут? — спросила я, включая горячую воду.
— Настя, — прошептала она.
— Настя, давай быстренько согреемся. А потом попьем чаю с вареньем.
Пока девочка отогревалась в ванной, я заварила чай и сделала бутерброды. Морозов с сыном сидели на кухне, оба молчали.
— Игорь Алексеевич, — начала я, — если вы пришли продолжать разговор о сегодняшнем инциденте в школе...
— Нет, — перебил он. — Наоборот. Хочу извиниться. И за себя, и за сына.
Андрей кивнул, не поднимая глаз:
— Извините, Елена Павловна. Я не должен был... с Машей... это было плохо.
— Мы развелись с его матерью три года назад, — пояснил отец. — Андрей жил с ней, а я видел его только по выходным. Боялся быть строгим, постоянно что-то покупал, разрешал все. Вот и вырос избалованный эгоист.
— Но сегодня, — продолжил Морозов, — сын увидел, что взрослые тоже могут отстаивать справедливость. Даже когда это невыгодно.
Настя вышла из ванной, закутанная в мой халат. Села за стол и осторожно взяла чашку с чаем.
— Настя, — мягко спросила я, — где твои родители?
Девочка замолчала, потом тихо рассказала свою историю. Мать ушла два года назад, отец пьет, привел новую женщину. Та бьет Настю, когда напивается, и требует называть себя мамой. Девочка убегает из дома, иногда ночует у знакомых, иногда просто на улице.
— В школу мне идти не в чем, — говорила она, попивая чай. — Форму не покупают. Вот я и подумала, что денег наберу...
Андрей слушал, открыв рот. Видимо, впервые в жизни встретил ребенка, у которого проблемы посерьезнее, чем отсутствие новой игрушки.
— Елена Павловна, — сказал Игорь Алексеевич, — а что, если мы попробуем поговорить с ее отцом?
— Я думала об этом, — вздохнула я. — Но что толку? Максимум пообещает исправиться, а через неделю все вернется на круги своя.
— Тогда другой вариант. Может, оформить опекунство? Я готов помочь с документами и финансами.
Я посмотрела на него удивленно:
— Почему вы хотите помочь?
Морозов улыбнулся:
— Потому что мне стыдно. За сына, за себя, за то, что закрывал глаза на творящуюся несправедливость. Хочу исправиться.
В тот вечер мы долго разговаривали. Обсуждали, как лучше поступить с Настей, как помочь ее отцу, если он захочет измениться. Андрей сидел тихо, изредка задавая вопросы.
— Папа, — сказал он перед уходом, — а можно, я завтра принесу Маше новый йогурт? И извинюсь как следует?
— Конечно, сын, — ответил отец. — Это будет правильно.
Следующие недели прошли как в калейдоскопе. Игорь Алексеевич оказался человеком дела. Он не просто пообещал помочь — он действительно помогал. Съездили к отцу Насти, долго с ним разговаривали. Мужчина согласился лечиться, если дочь на время оформят к кому-то в опеку.
Оформили к Игорю Алексеевичу. У него большой дом, есть домработница, которая может присмотреть за девочкой. Настя сначала дичилась, но постепенно привыкла.
Андрей изменился разительно. Как будто кто-то включил в нем совесть. Он стал защищать младших, помогать одноклассникам, перестал хвастаться деньгами родителей.
— Елена Павловна, — сказал он как-то после урока, — а вы знаете, что папа вами восхищается?
— Да ладно, — засмеялась я. — Наверное, ты преувеличиваешь.
— Нет, правда! Он говорит, что вы настоящий учитель. И что таких людей надо ценить.
Я не знала, что ответить. Игорь Алексеевич действительно иногда заходил в школу, но всегда по делу — то по поводу Андрея, то по поводу Насти. Мы мало общались лично.
Все изменилось в один из октябрьских дней. Я сидела дома, проверяла тетради, когда в дверь позвонили.
— Елена Павловна, — Игорь Алексеевич стоял на пороге с букетом цветов. — Можно войти?
— Конечно, — я пропустила его в квартиру. — Что-то случилось?
— Да, — он улыбнулся. — Я понял, что влюбился в вас.
Мне стало трудно дышать. Я смотрела на этого серьезного, уверенного мужчину и не знала, что сказать.
— Игорь Алексеевич...
— Просто Игорь. И я понимаю, что это может показаться странным. Мы знакомы недолго, наше знакомство началось с конфликта. Но за эти недели я понял, что вы именно тот человек, которого я искал всю жизнь.
Он помолчал:
— Вы добрая, справедливая, смелая. Вы готовы жертвовать собой ради других. Таких людей мало.
— Я обычный учитель, — прошептала я.
— Нет, — он покачал головой. — Обычные учителя не вступают в конфликт с директором из-за чужого ребенка. Обычные люди не бросаются спасать незнакомых детей.
Мы поженились через полгода. Тихая свадьба, только самые близкие. Настя была моей подружкой невесты, а Андрей — шафером отца.
Прошел год. Настин отец прошел лечение, устроился на работу. Мы решили, что девочка может вернуться к нему, но она будет приходить к нам каждый день. Стала нам как родная дочь.
Андрей поступил в седьмой класс с отличными оценками. Из избалованного эгоиста превратился в ответственного подростка. Иногда я ловлю себя на мысли, что горжусь им, как родной сын.
Галина Ивановна, кстати, после нашей свадьбы стала относиться ко мне совсем по-другому. Теперь я не просто учитель, а супруга важного спонсора. Смешно, правда?
Недавно мне предложили стать завучем. Подумываю согласиться. Хочется изменить школу изнутри, сделать так, чтобы справедливость была не исключением, а правилом.
Знаете, иногда я думаю о том дне, когда вылила компот на голову наглому мальчишке. Правильно ли поступила? Педагогично ли это было?
Наверное, с точки зрения методики — нет. Но если бы не тот случай, не встретила бы я свою семью. Не спасла бы Настю. Не увидела бы, как может измениться человек, если его правильно направить.
Жизнь — удивительная штука. Иногда один неожиданный поступок может изменить все. Главное — не молчать, когда видишь несправедливость. Даже если кажется, что это бесполезно.
***
А вы когда-нибудь решались идти против системы ради справедливости? Или предпочитаете не высовываться? Поделитесь своими историями в комментариях — очень интересно узнать, как поступили бы вы в подобной ситуации!