Сегодня Корнея Чуковского по праву называют классиком детской литературы, автором таких незабвенных персонажей, как Айболит и Мойдодыр. Однако был период, когда его сказки подвергались резкой критике и даже осуждению. «Самое имя моё сделалось ругательным словом», — с горечью признавался сам писатель.
История его рождения тесно связана с Петербургом. Молодая крестьянка Екатерина Корнечукова, приехав в столицу, поступила горничной в дом семьи Левинсон. Её красота не осталась незамеченной — внимание к девушке проявил сын хозяев, студент Эммануил. Между ними вспыхнули чувства, однако союз, по понятным причинам, не получил одобрения.
В результате внебрачной связи у них появились двое детей: дочь Маруся и сын Николай. Со временем судьба развела их пути — Эммануил женился на женщине своего круга, враче Кларе Рабинович.
С детьми Екатерина Корнечукова переехала в Одессу, где определила Колю в детский сад мадам Бехтеевой.
- Мы маршировали под музыку, рисовали картинки. Самым старшим среди нас был курчавый, с негритянскими губами мальчишка, которого звали Володя Жаботинский. Вот когда я познакомился с будущим национальным героем Израиля - в 1888 или 1889 годах!!! - вспоминал Чуковский.
После детского сада Николай начал учёбу во 2-й Одесской гимназии, однако завершить обучение не смог. По словам самого писателя, причиной стало его «низкое происхождение», хотя на деле всё оказалось прозаичнее — у матери закончились средства на оплату. Именно Жаботинский помог юному Чуковскому найти работу корреспондентом в «Одесских новостях».
Чуковский неоднократно подчёркивал, что именно Жаботинский стал тем человеком, который ввёл его в мир литературы. Более того, именно Жаботинский исполнял роль шафера на свадьбе Николая с Марией Гольдфельд. Первые статьи Чуковский подписывал псевдонимом Корней Чуковский — тексты были живыми, выразительными, и редактор оставался доволен.
В 1903 году, привлечённый возможностью заработать больше, он отправился в Лондон как корреспондент «Одесских новостей». Однако с финансами дело шло туго: выплаты из России приходили с перебоями, и чтобы не остаться без средств, Чуковский занялся перепиской каталогов в Британском музее — лишь бы прокормить себя и беременную жену.
Спустя год он вернулся в Одессу, где страна уже бурлила нарастающим революционным настроением. В качестве журналиста он оказался на броненосце «Потёмкин» и сумел вынести оттуда пачку писем мятежных моряков. За это его на короткое время заключили в одесскую тюрьму. После освобождения он решил покинуть город и перебрался ближе к столице — в местечко Куоккала (ныне Репино). Там он сблизился с такими выдающимися деятелями, как Маяковский, Короленко и художник Репин, который, по воспоминаниям, убеждал Чуковского продолжать развивать свой писательский дар.
Переводы стихов Уолта Уитмена помогли Чуковскому закрепиться в литературной среде — его стали воспринимать как «своего». При этом сам он считал себя в первую очередь литературным критиком. Писателем для детей он становиться не собирался. В детскую литературу его, по сути, привёл Максим Горький. В 1916 году, возглавив издательство «Парус», Горький предложил Чуковскому заняться детским направлением.
«Под его началом я составил сборник "Ёлка" и написал свою первую сказку для детей — "Крокодил"», — вспоминал позже Чуковский.
Эта история — вовсе не о крокодиле, проглотившем солнце, как можно было бы подумать, а о его более раннем "тёзке", разгуливавшем по городу и разговаривавшем на турецком языке.
В 1917 году Чуковский создаёт ещё одну сказку — «Царь Пузан». В этом произведении добродушный монарх противостоит великану-людоеду Ермолаю, сеющему страх среди людей. Прозрачная аллюзия на революционные события была очевидна. Сам Чуковский не верил, что большевистская власть задержится надолго. Его скепсис сохранялся и в 1919 году — иначе он бы вряд ли рискнул писать подобные строки:
"В Смольном куча… икры — целые бочки — в Петербурге жить можно… Можно… Вчера у меня одна баба из Смольного была… там они всё это жрут, но есть такие, которые жрут со стыдом…».
На фоне массового голода, эпидемий испанки и тифа, в которых задыхались тысячи, Чуковский изо всех сил старается обеспечить выживание своей семье — жене и четырём детям.
Он выступает с лекциями в различных местах: в Доме искусств, Параллеткультуре, на Балтфлоте. Для врачей, агрономов, пожарных — кому только не читал. Вознаграждением служили не деньги, а продуктовые пайки. Именно так и удавалось выживать.
В 1921 году Чуковский написал строки, которые впоследствии стали классикой:
"Вот и стал Таракан победителем —
И лесов, и морей повелителем!
Покорилися звери усатому,
Чтобы ему провалиться, проклятому!»
В 1930-е годы подобные строки могли стоить автору не только свободы, но и жизни — уж слишком узнаваемыми могли показаться образы. Однако в те времена к Чуковскому не предъявили претензий.
В те же голодные 1920-е он писал для своей младшей дочери Маши, ласково звавшейся Мурой. Именно для неё появились на свет «Мойдодыр» и «Бармалей». Укладывая девочку спать, он начинал напевать ей выдуманные слова с ритмичной, почти гипнотической интонацией. Маша, в ответ, тоже начинала говорить несуществующими словами — словно на своём, особом языке.
Когда девочка была в хорошем настроении, речь буквально лилась из неё потоком — хоть она ещё не умела правильно говорить, выдавая собственные, непонятные слова. Со стороны это могло показаться странным, но у Чуковского с дочерью был свой особый, только им понятный язык — язык игры, фантазии и любви.
Необычные и по-своему странные сказки Чуковского решились издать в одном из советских издательств — буквально на свой страх и риск. Для миллионов детей в Советском Союзе они стали любимыми: цепляли и сюжетом, и звучной ритмикой. Но государственным властям они пришлись явно не по вкусу.
В 1928 году в газете «Правда» появилась статья, написанная Надеждой Крупской, считавшейся главным авторитетом в сфере образования.
"Что вся эта чепуха обозначает? Какой политической смысл она имеет? <...> Я думаю, "Крокодил" ребятам нашим давать не надо, не потому, что это сказка, а потому, что это буржуазная муть" - писала вдова Ленина.
Это стало тревожным знаком. Почти сразу в редакторской среде и критических кругах появилось яркое клеймо — «чуковщина».
Критики язвили: мол, и муха, будто бы в образе принцессы — нонсенс, и сапожки на деревьях не растут, да и сам автор, дескать, дальше собственного двора детей не ведёт. Хотя до репрессий 1930-х было ещё далеко, получить тогда "волчий билет" значило лишиться возможности зарабатывать, а значит — обречь свою семью, включая собственных детей, на нужду.
30 декабря 1929 года в "Литературной газете" было опубликовано покаяние Чуковского:
«Я понял, что таких книг больше писать нельзя, что самые формы, которые я ввел в литературу, исчерпаны…»
Автор признавался: он исчерпал свои прежние творческие средства — про крокодилов, бармалеев и подобных героев больше писать не в силах. Настало время новых тем. В качестве примера он пообещал развивать полезную литературу, упомянув проект книги «Весёлая колхозия».
Чуковский осознавал, что это выступление, по сути, стало его публичным отказом от прежнего творчества — от полёта фантазии к ответственности. Но давление времени и политической обстановки оказалось сильнее желания остаться самим собой.
«В голове у меня толпились чудесные сюжеты новых сказок, но эти изуверы убедили меня, что мои сказки действительно никому не нужны, — и я не написал ни одной строки. И что хуже всего: от меня отшатнулись мои прежние сторонники. Да и сам я чувствовал себя негодяем. И тут меня постигло возмездие: заболела смертельно Мурочка» - писал о тех временах Чуковский.
Состояние Мурочки стремительно ухудшалось, и в 1931 году она скончалась в противотуберкулёзном санатории. Чуковский пережил страшную личную трагедию: он сам изготовил для дочери гроб, сам заколотил крышку, сам опустил его в землю. Пустота, оставшаяся после этой утраты, была абсолютной.
Лишь в 1943 году, через долгие 12 лет, он вновь взялся за детскую сказку — «Одолеем Бармалея». Но и эту работу встретили в штыки — критика подвергла её суровой обструкции. Даже послевоенный, полный светлой надежды "Бибигон" оказался не мил читательскому и редакторскому вниманию: на него обрушились с насмешками и упрёками.
Корней Иванович прожил долгую жизнь — он ушёл из неё 28 октября 1969 года, в возрасте 87 лет. Но до самого конца так и не смог простить тех, кто травил его, заклеймил «чуковщиной», на годы отбив охоту и возможность писать для детей — главных и самых чутких его читателей.
Также смотрите: