- Ты же хочешь жить с внуком? Продавай квартиру...
***
Галина Викторовна провела кончиками пальцев по тяжелому бархатному боку старинного кресла. Оно досталось ей от бабушки. Пережило три переезда и хранило тепло всех, кто когда-то сидел в нем, укутавшись пледом.
В свои шестьдесят она понимала ценность вещей с историей лучше кого бы то ни было. Сорок лет в костюмерном цехе театра научили ее этому. Каждая складка на ткани могла рассказать целую историю.
Каждый стежок, каждая потертость на старинной пуговице знали больше, чем иной человек за всю свою жизнь.
Ее квартира была продолжением ее самой. Уютная «двушка» в старом сталинском доме с высокими потолками. Они с покойным мужем получили когда-то от театра. Здесь пахло лавандой, канифолью и чуть-чуть пылью старых книг.
В углу гостиной, у окна, стоял ее верный друг. Швейный манекен «Фёдор», как она его в шутку называла. Рядом — старинная машинка «Зингер». На ней еще ее мама шила. Этот уголок был ее святилищем.
Ее мастерской, где рождались наряды для частных клиенток. Балерины, актрисы, жены состоятельных людей — все ценили ручную работу.
— Ну что вы опять тут забаррикадировались? — голос невестки Оксаны ворвался в тишину, как сквозняк в натопленную комнату. — Дышать же нечем от этих ваших тряпок!
Галина Викторовна вздрогнула. Она всего лишь раскладывала отрез итальянского шелка для нового заказа.
— Оксаночка, это не тряпки. Это работа.
— Работа — это в офисе сидеть, за компьютером. Планы строить, как мы с Димой, — отрезала Оксана. Брезгливо оглядывая комнату. — А это… хобби для пенсионеров.
Она была воплощением нового времени. Цветной маникюр, белоснежные виниры. В руке последний айфон. Вся ее жизнь — сплошная схема успеха. Каждый шаг должен вести к победе. И немолодая свекровь со своим «рукоделием» в эту схему никак не вписывалась.
Сын Дмитрий вошел следом. Обнял мать, но как-то торопливо. Будто извиняясь.
— Мам, мы поговорить хотели.
Он избегал ее взгляда. Галина Викторовна знала этот его взгляд. Так было в детстве. Разбивал вазу или приносил двойку. Он всегда был мягким, ведомым. Сначала его вела она, потом — жизнь. Теперь вот — Оксана.
Они сели на диван. Оксана взяла инициативу в свои руки.
— Галина Викторовна, мы тут подумали… Мы ждем ребенка.
Сердце ухнуло и радостно забилось. Внук! Или внучка!
— Боже мой, какое счастье! — она всплеснула руками. Но Оксана жестом ее остановила.
— Да. И нам нужно расширяться. Мы присмотрели отличную трешку. В новом комплексе. «Скай-Парк». Огороженная территория, консьерж, подземный паркинг. Все для людей.
Галина Викторовна не понимала, к чему она клонит.
— Это же замечательно, детки! А как же с деньгами? Ипотека?
— Вот об этом и речь, — подхватил Дима. — Нам на первый взнос не хватает. Мы подумали… если продать эту квартиру…
Воздух в комнате стал густым и вязким.
— Продать… эту? — тихо переспросила она.
— Ну да! — с энтузиазмом защебетала Оксана. — Она же старая! Потолки эти ваши, лепнина… пылесборники! И район… никакого престижа. А там — новая жизнь! Мы продадим эту. Добавим наши сбережения, маткапитал и возьмем ту, большую.
И будем жить все вместе! Вы нам с малышом поможете. Представляете? Своя комната у вас будет! Маленькая, правда, но уютная. С видом на детскую площадку.
Она смотрела на них и не верила своим ушам. Они только что, улыбаясь, предложили ей вырвать ее сердце. Ее прошлое, ее жизнь, чтобы вставить в рамку их «успешной затеи».
— Нет, — сказала она тихо, но твердо. — Эту квартиру я продавать не буду.
Улыбка сползла с лица Оксаны.
— То есть как это? Вы не хотите помочь собственному сыну? Не хотите жить с внуком?
— Я хочу, чтобы у моего сына и моего внука была своя жизнь. И свой дом. А это — мой дом. Здесь ушел мой муж. Здесь вырос мой сын. Здесь каждая вещь — это память.
— Память! — фыркнула Оксана. — Да кому нужна эта рухлядь? Мы вам новый диван купим! Икеевский!
Размолвка тлела несколько месяцев. Они приходили каждые выходные, как на работу. Убеждали, давили, взывали к совести. Дима молчал. А Оксана рисовала картины их прекрасного будущего в «Скай-Парке».
Она рассказывала, как стыдно ей приглашать подруг в эту «бабушкину берлогу». Как их будущему ребенку нужен «современный дизайн» и «чистое энергетическое пространство».
Галина Викторовна держала оборону. Она молча выслушивала, заваривала чай и меняла тему. Она шила свои наряды, ходила в театр. По вечерам говорила с портретом мужа. «Серёжа, ну что же мне делать? Как им объяснить?»
И вот однажды, дождливым октябрьским вечером, они пришли снова. Оксана была мрачнее тучи. Дима — белый как полотно.
— Мама, — начал он без предисловий. Голос его дрожал. — Это последний разговор. Оксане нельзя нервничать. Мы даем тебе неделю на размышления. Либо ты соглашаешься на продажу… либо…
Он запнулся. Оксана закончила за него, чеканя каждое слово:
— Либо вы больше никогда не увидите ни сына, ни своего внука. Мы уедем. И забудем ваш номер телефона. Выбирайте.
Это был ультиматум. В упор. Галина Викторовна посмотрела на сына. В его глазах была мольба и стыд. Он был пешкой в чужой игре. И в этот момент она поняла. Спасти его может только она. Отпустив.
— Я свой выбор сделала, — сказала она спокойно. — Я остаюсь.
Оксана победно улыбнулась. Но, встретившись с ее взглядом, осеклась. Во взгляде свекрови не было ни капли поражения. Только спокойная, ледяная решимость.
— Что ж, — процедила она. — Вы сами этого захотели. Не звоните нам.
Они ушли, хлопнув дверью. Зазвенел хрусталь в старом серванте.
Наступила тишина. Оглушающая, звенящая, абсолютная. Галина Викторовна подошла к окну. Дождь хлестал по стеклу, смывая огни большого города. Она осталась одна. И в первый раз за много лет она не знала, как жить дальше.
Первый месяц был трудным. Каждый телефонный звонок заставлял сердце замирать. Каждый шаг на лестнице казался шагами сына. Она машинально накрывала на стол на троих.
Покупала его любимые сырники. А потом сидела и плакала над остывшим ужином. Комната Димы, где она бережно хранила все его вещи, стала казаться неживой.
Однажды ночью она проснулась от собственного крика. Ей приснилось, что она бежит по бесконечному коридору. За дверями плачет ребенок, ее внук. Но она не может найти нужную дверь. Она села на кровати, вся в холодном поту. «Всё. Хватит».
Утром она решительно вошла в комнату сына. Собрала все его вещи в большие коробки. Школьные тетради, институтские конспекты, старые футболки. Отвезла их на дачу. Вернувшись, она долго стояла посреди опустевшей комнаты. Стало легче дышать.
Она позвонила своей старой подруге, гримеру из театра. С Людочкой они не виделись несколько лет.
— Людочка, привет. Это Галя.
Они проговорили два часа. Смеялись, плакали, вспоминали. И договорились на следующей неделе пойти на премьеру.
Шаг за шагом она возвращала себе свою жизнь. Выбросила старый продавленный диван. На нем так любил лежать Дима. Сделала в комнатах легкий косметический ремонт. Выкрасила стены в свой любимый фисташковый цвет. Разобрала антресоли. Безжалостно избавилась от хлама.
Пустующая комната сына давила. И тогда подруга Люда подкинула идею. Ее племянница, тихая девочка-скрипачка из консерватории, искала жилье.
Так в доме появилась Анечка. Она приходила поздно вечером, после занятий. Из ее комнаты иногда доносились тихие, волшебные звуки скрипки. Они не мешали. Наоборот, они наполняли дом жизнью.
Иногда они вместе пили чай на кухне. Аня рассказывала про учебу. А Галина Викторовна — про театр, про актеров, для которых шила костюмы. Она снова чувствовала себя нужной. Не как функция «мамы» или «бабушки». А как интересный человек, которому есть что рассказать.
Она снова начала много шить. Заказы, от которых отказывалась из-за хандры, теперь приносили радость. Шелка, бархат, кружева снова оживали в ее руках. Она шила свадебное платье для известной балерины.
Когда та, кружась перед зеркалом, со слезами на глазах сказала: «Галина Викторовна, это не платье, это мечта!» — она почувствовала себя по-настоящему счастливой.
Прошел почти год. Она уже не ждала звонка. Она научилась жить своей, отдельной, полной и яркой жизнью. Она полюбила свое одиночество. Которое на самом деле оказалось свободой.
И вот тогда он позвонил. Вечером во вторник. Незнакомый номер.
— Мам? — голос в трубке был чужим, уставшим.
Она молчала.
— Мама, это я, Дима. Ты меня слышишь?
— Слышу, — ровно ответила она.
— Мам, прости. Я… я был неправ. Я скучаю.
Он говорил долго, сбивчиво. Что Оксана родила сына. Назвали Серёжей, в честь деда. Что жизнь в съемной квартире — это кошмар. Что денег ни на что не хватает. Что он устал.
— Мам, я тут подумал… Тот план… он же хороший, — он снова вернулся к старому. — Мы нашли трешку еще лучше. Подешевле. Если ты продашь свою… мы всё купим. И будем жить вместе. Ты будешь с Сережей сидеть. Оксана на работу выйдет. Все наладится, мам!
Она слушала его и не чувствовала ни злости, ни обиды. Только глухую, тяжелую жалость. За год он так ничему и не научился. Он все еще хотел использовать ее как копилку с ногами.
— Хорошо, — сказала она после паузы. — Давай встретимся. Завтра. В два часа. В «Шоколаднице».
На следующий день она пришла на встречу на пятнадцать минут раньше. Она была в элегантном брючном костюме из серого кашемира. Сшила сама. Спокойная, уверенная, с прямой спиной.
Дима прибежал запыхавшийся, осунувшийся. В глазах — надежда и тревога. Он постарел лет на десять.
— Мама, как я рад тебя видеть! Ты… ты отлично выглядишь.
— Здравствуй, сынок.
Они заказали кофе. Он снова начал говорить про квартиру, про ипотеку. Про то, как им тяжело. Она молча слушала, не перебивая.
Когда он выдохся, она достала из сумочки плотный банковский конверт. Положила на стол.
— Что это? — не понял он. — Документы на продажу?
— Нет, — она покачала головой. — Это деньги. Здесь сумма на первый взнос для вашей собственной, отдельной квартиры. Я копила их для тебя много лет. Думала, на рождение внука подарю. Не успела.
Дима смотрел то на конверт, то на нее. В его глазах плескалось недоумение.
— Но… как же? А ты? А наша общая трешка?
— Дима, — она посмотрела ему прямо в глаза. — Общей трешки не будет. Я не буду продавать свою квартиру. Я не буду жить с вами и сидеть с внуком с утра до ночи.
— Но… почему? — прошептал он.
— Потому что я люблю тебя. И именно поэтому я хочу, чтобы ты наконец повзрослел. Чтобы ты сам построил свой дом. Свою семью. Чтобы ты стал мужчиной, за которого не будет стыдно ни мне, ни твоему отцу там, наверху. Возьми эти деньги. Это мой тебе подарок. А дальше — сам.
Он сидел ошарашенный и молчал.
— Я хочу видеть внука, — продолжила она мягче. — Я буду приходить в гости. Иногда, по выходным. Если вы меня позовете. Я буду лучшей в мире приходящей бабушкой. Но жить я буду у себя. Своей жизнью.
Она встала.
— У меня все, сынок. У тебя теперь есть шанс. Не упусти его.
Она поцеловала его в макушку, как в детстве. И пошла к выходу, не оборачиваясь.
Иногда меня спрашивают, настоящая ли это история. Или это просто красивая выдумка, чтобы читатели поахали и разошлись? А я смотрю на свою жизнь и думаю: разве можно такое выдумать? Судьба порой пишет такие сюжеты, что любой сценарист позавидует.
Галина Викторовна шла по проспекту. Светило солнце. Из окна какой-то квартиры доносились звуки скрипки. Она улыбнулась. Вечером они с Анечкой будут пить чай с ее фирменным яблочным пирогом. Жизнь продолжалась. И она была прекрасна.
А сможет ли ее сын построить свое счастье сам, взяв этот первый, самый важный урок?
Время покажет. Главное, что она свой выбор сделала. И была уверена — он правильный.
***
Подписывайтесь. Будем разбирать сложные семейные истории вместе. Ведь чужой опыт иногда помогает лучше любых советов.
***