Один — верен клану. Другой — разрушает всё, во что верил. Японский самурай Ясумаса Ои и его антагонист Сэйдзиро Миками впервые вступают в заочную дуэль.
Один движется на север, другой уже затаился в снегах. Пламя костра. Тишина перевала. Шестеро бойцов. Один — предатель.
Продолжение. Начало: здесь.
Пока самурай Ясумаса Ои покидает Японию, чтобы догнать тень прошлого, его враг — бывший воин клана Такэда, а ныне красный инструктор Сэйдзиро Миками — под чужим флагом прокладывает свою тропу через пыль и смерть.
Они ещё не встретились. Но перевал Тигра уже ждёт.
Скоро один из них сделает первый шаг к дуэли, которую откладывали годами.
Глава III. Судьба в будёновке
От лица Сэйдзиро Миками. Туркестан, осень 1918 года
Иногда, чтобы сохранить себя, нужно отказаться от того, кем ты был.
А чтобы обрести новое имя — отказаться от самого имени.
В тот вечер, когда я принял в руки красную звезду и надел на плечи чужую гимнастёрку, в воздухе стоял запах перегретой земли и мазута. В окне заброшенной гостиницы, переоборудованной в казарму для красных офицеров, шумели тополя — не так, как в Нагано, где мы с Ясумасой учились держать катану на рассвете, а иначе: степенно, будто деревья лениво переругивались на ветру, словно два дервиша на ташкентском базаре.
Я сидел на полу в красной казарме, скрестив ноги, как в додзё, и остужал лезвие своего кинжала в студёной воде арыка. Он был короче меча, но в его стали хранилась та же боль, что и в длинных клинках моих предков клана Такэда.
Когда я закрывал глаза, то Россия исчезала, и я отчётливо осознавал, что сижу в своём доме в Токио, на татами, положив меч на колени.
Я ощущал запах свежезаваренного зелёного чая, доносившийся из соседней комнаты, и слышал, как ветер шелестит бамбуковыми юными побегами за окном. В такие моменты казалось, что время остановилось, и прошлое переплеталось с настоящим, как нити в искусно сотканной ткани.
Но стоило мне открыть глаза, как реальность возвращалась. Красная казарма с её холодными стенами и запахом пороха вновь обретала свои очертания. Я чувствовал тяжесть кинжала в руке, его сталь всё ещё хранила ледяной отпечаток воды. Здесь, в этом чуждом мне мире, я был лишь тенью того, кем был когда-то.
Меня звали здесь по-разному: Японец, Товарищ Саито, Тихий, Призрак. И, наконец, наиболее точное — Самурай.
Настоящее имя я не произносил — не потому, что стыдился, а потому, что оно больше не требовалось. В мире, где рушатся империи, не нужны фамилии. Нужны решения.
В красном летучем отряде имени Розы Люксембург мне поручили быть инструктором и тренировать красноармейцев, уча их фехтованию и рукопашному бою. С фехтованием была беда. Драться на хороших клинках, как это было принято у самураев, было невозможно. Холодное оружие, которое называлось shashka, для фехтовальных приёмов было не приспособлено. Это в целом эффективное, но примитивное оружие было заточено лишь на два приёма: вынул — ударил.
Да, шашкой можно было срубить голову, как и катаной, и и всё же это было совершенно иное оружие, с иным балансом, иным предназначением. Катана была продолжением руки, инструментом, требующим тонкости и искусства. Шашка же — грубым, но смертельно эффективным инструментом, созданным для быстрых и решительных действий.
Я пытался передать красноармейцам хотя бы основы дисциплины и контроля, которые были необходимы в бою. Но это оказалось сложнее, чем я думал. Большинство из них держали оружие так, словно это была палка, а не инструмент войны.
Они привыкли к хаосу, к грубой силе, к стремительным атакам без плана. И хотя я уважал их храбрость, я понимал, что без тактики и техники они обречены.
Рукопашный бой давался красным бойцам значительно легче. Здесь не было оружия, которое нужно было чувствовать. Здесь всё зависело от тела, от скорости, силы и умения предугадывать движения противника.
Я учил их не просто драться, а думать в бою, использовать каждую ошибку врага, каждый его промах. Иногда мне казалось, что они начинают понимать, но затем в пылу тренировок всё возвращалось к привычной грубости.
Однажды вечером, после особенно тяжёлого дня, ко мне подошёл один из бойцов. Он был молод, с обветренным лицом и глазами, в которых читалась усталость. Он спросил: "Почему вы это делаете? Почему учите нас, если мы всё равно не станем такими, как вы?"
Я посмотрел на него и ответил: "Потому что вы не должны быть такими, как я. Вы должны быть лучше. У вас есть то, чего у меня нет. Вы боретесь за что-то большее, чем честь. Вы боретесь за будущее. А я — лишь тень прошлого".
Эти слова, возможно, прозвучали слишком пафосно, но я говорил искренне. Я знал, что моё время прошло. Моё искусство, моя философия, мой путь — всё это осталось в другом мире, который уже не вернуть. Но если хотя бы часть моего опыта могла помочь этим людям выжить и победить, то моя жизнь имела смысл.
— Пожар в солдатской казарме, — сказал мне татарин Барс, входя без стука. — Мальчишка зажёг — сушил портянки.
Я молча встал и вышел. На дворе горел барак. Красное пламя взвивалось вверх, как флаг. Люди суетились, но я не спешил. Огонь — хороший учитель. Он показывает, кто чего стоит. Война научила меня не тушить, а ждать, когда выгорит всё лишнее.
Поздно ночью, когда дымились доски, и пепел висел в воздухе, как несказанные слова, я развернул свиток. Тот самый, что забрал из монастыря Кансэй-дзи перед тем, как покинул страну. Тонкие линии, пять точек — символы стихий: огонь, вода, ветер, земля, пустота.
Уэсуги Кэнсин писал, что настоящий полководец — это не тот, кто побеждает, а тот, кто ждёт момента, когда враг сам откроется.
Я ждал.
Потому что знал — он идёт.
Он всегда идёт.
Сначала — по следу. Потом — по сердцу.
Он не простит мне бегства. Не простит, что я отрёкся. Что я выбрал путь без рода.
Но я не отрёкся. Я просто сделал выбор.
И если судьба укажет на меня, как на предателя — я приму.
Но прежде спрошу: кто был моим господином?
Никто.
Значит, я и не предавал.
Почему я выбрал Красный путь и вступил в Красную армию? Русские называют её Армией рабочих и крестьян.
Рабочих в Японии пока не много, эпоха реставрация Мэйдзи конечно направила мою страну на Западный путь технического прогресса, но наша революция, которая помогла нам выиграть у Российской империи войну, создав могучий флот и армию с современным оружием, оказалась незаконченной.
Япония снова отставала от ведущих держав.
Клан Такэда тогда был одним из немногих самурайских кланов, принявших сторону развития. Не оказавшись от мечей, мы взяли в руки винтовки. Идея рабочих, как ведущих шестерёнок этого прогресса в России, мне понравилась своей простотой.
Ленин-дано и Троцкий-сама точно уловили нерв времени, создавая свою диктатуру пролетариата.
Что же касается крестьян, то Такэда всегда славились своей демократичностью, и не угнетали крестьян на рисовых полях, как наши соседи.
Из-за нашей доброты к бедным забитым крестьянам клан почти разорился, зато крестьяне были нам благодарны, и охотно вступали в наше ополчение, когда самураям нашего клана требовалась дешёвая помощь "народной милиции".
Мне захотелось узнать в России, как они собираются раскрепостить русских крестьян и увеличить производительность их труда, чтобы перенести опыт большевиков на зыбкую почву Японии.
Вот почему я в России и встал на Красный путь крови и чести. Как красное солнце на нашем национальном знамени.
Пахнет порохом.
Бледный лёд на переправе.
Ветер держит шаг.
Глава IV. Шестеро на Перевале Тигра
От лица Ясумаса Ои. Южный Алтай, декабрь 1919 года
Они сказали, что здесь безопасно. Что на Перевале Тигра тихо, ветер не поднимается, и снег в этом году лёг поздно.
Они сказали — и солгали.
Мы шли шестером. Два русских — один с татуировкой «За Веру», другой с глазами, которые не моргали даже при выстрелах. Чех по имени Янек, с лицом кукольника и руками шулера. Киргиз, не говоривший ни слова, и проводник — еврей из Тобольска, цитировавший Псалмы в метель.
Я шёл с ними, молча. При мне был только старый меч и небольшая карта — с жирным крестом, поставленным рукой генерала-лейтенанта Каппеля и сопроводительным письмом от генерала-майора Войцеховского к Верховному правителю России адмиралу Колчаку, которому я был намерен принести клятву вассала.
Почему я, самурай из клана Ои, выбрал Белый путь, чистый как снег и свежее полотно? Конечно, в первую очередь потому, что мог почтенный враг, Сэйдзиро Миками — избрал Красный.
Но не только! Вступить в Белую армию меня побудило чувство внутреннего долга и стремление к чести, которую я видел в их борьбе. Белые казались мне воплощением порядка, стойкости и традиций, которые я уважал. Их путь был трудным, но он был чистым, как снег на перевале, по которому мы шли.
И потом, как я мог симпатизировать красным, когда эти негодяи убили своего императора? Более того, его семью. Ни один самурай не смог бы скрыть отвращение от этого безумного поступка! На такое были способны лишь самураи такэда, а мой враг Сэйдзиро Миками — предал даже свой клан.
Белый путь был не только символом чистоты, но и отражением моего внутреннего состояния. Каждый шаг, который я делал, следуя этому пути, укреплял мою уверенность в правильности выбора. Я чувствовал, как мои действия становятся частью чего-то большего — борьбы за справедливость, за восстановление порядка в мире, который погряз в хаосе.
Каждый бой, каждое столкновение с красными только подтверждали мою решимость. Их жестокость, их пренебрежение к традициям и чести вызывали у меня лишь презрение. Они шли по пути разрушения, не заботясь о том, что оставалось за их спиной. А я же, напротив, хотел строить, сохранять и защищать то, что было дорого моему сердцу.
Когда я смотрел в глаза своим братьям по оружию, я видел в них ту же решимость, что горела во мне. Мы были связаны не только общим делом, но и общей идеей, которая вдохновляла нас на подвиги. Белая армия стала для меня новой семьей, которую я готов был защищать до последнего вздоха.
Перевал Тигра поднимался, как спина дракона, укрытая инеем. Ветер выл, но гас — будто прислушивался. Один из русских шептал молитву, другой ел сухарь, словно грыз камень. Янек рассказывал про золотой эшелон — тот, что ушёл из Омска и растворился, будто мираж.
— Вы верите в золото? — спросил он.
— Я верю в след, — сказал я.
И в тот миг — я не знал почему — я обернулся.
Снег. Пустота. Линия горизонта.
И силуэт.
Он был далеко, но я узнал походку. Даже не глазами — кожей.
Сэйдзиро.
Нет, он не мог быть здесь. Он не знал маршрута. Не знал наших планов.
Но он был там.
Мы нашли тело на рассвете — проводник лежал с горлом, перерезанным чисто, как делают в додзё, когда хотят, чтобы кровь стекала не на татами, а в исчезающее тающее пространство этого иллюзорного мира..
Я не сказал никому, кто это сделал. Не показал страха. Лишь я один знал, что это стиль моего почтенного врага Сэйдзиро Миками. Я просто вырезал в воздухе знак клинком, начертав в нём оберег нашего рода, иероглиф 竹 — «такэ», бамбук.
Потом посмотрел на карту.
След вёл на юг. К Иркутску.
Туда, где начнётся следующая глава.
Дорога в тумане
На перевале Тигра.
Только ветер поёт.
🟥 ЧИТАЙТЕ В СЛЕДУЮЩЕЙ ПУБЛИКАЦИИ
🔪 Сквозь кровь и пургу
Глава V. «Белое золото»
Омск — Казань, 1919.
Ясумаса Ои сопровождает золотой эшелон адмирала Колчака. В одном из вагонов — тайный груз и опасный пассажир: загадочный чехословацкий офицер Ежи Шварц. Он знает слишком многое — и слишком легко говорит о предательстве. Впервые в сердце белого самурая закрадывается сомнение: что, если их дело уже проиграно?
Глава VI. «Тайна Сэйдзиро»
Москва — Тамбов, 1920.
Красный туман террора. На приёме у Троцкого Сэйдзиро доказывает: революция возможна и в Японии. Ему поручают невозможное — объединить зелёных, анархистов и махновцев. Впереди — дорога в самое сердце восстания. И тайна, которую он несёт в себе, может изменить всю историю Востока.
❖
Тени окутывают горизонты, словно скрывая путь. Россия покрывается ледяным дыханием зимы, её реки замерзают, а леса молчат.
Судьбы сплетаются в хрупкую нить, которая легко рвётся, но всё же держится.