Елена стояла у плиты, переворачивая сырники на сковороде. Субботнее утро всегда начиналось одинаково — кофе, творожные оладьи и разговор с дочкой по телефону. За окном моросил октябрьский дождь, а на кухне пахло корицей и домашним теплом.
— Мам, ты как дела? — голос Светланы звучал усталым даже через телефон из Екатеринбурга.
— Да что там у меня... Работа, дом. Вчера отчёты до десяти вечера сдавала. А ты как, доченька?
Елена машинально поправила волосы, собранные в привычный хвостик. В свои пятьдесят восемь она всё ещё чувствовала себя молодой, хотя зеркало порой напоминало о прошедших годах тонкими морщинками у глаз.
— У меня тут проект новый начинается, командировки будут...
Дочь что-то рассказывала о работе, а Елена думала о своём. Вот уже двадцать лет она работала главным бухгалтером в небольшой строительной фирме. Цифры, отчёты, проверки — всё это давно стало частью её жизни. После развода она привыкла полагаться только на себя, держать всё под контролем.
Звонок в дверь прервал разговор.
— Света, подожди секундочку, кто-то пришёл.
У двери стоял почтальон с заказным письмом. Елена расписалась, не особо вглядываясь в отправителя. Вернулась на кухню, продолжая болтать с дочкой, и машинально вскрыла конверт.
— Мама, ты меня слушаешь? — голос Светланы стал настойчивее.
— Да-да, конечно...
Но слова застыли у неё на языке. В руках была бумага с официальной печатью — извещение от нотариуса из Воронежа. Елена перечитала первые строки дважды, трижды. Сердце забилось где-то в горле.
— Света, я тебе перезвоню, — выдохнула она и, не слушая протесты дочери, отключила телефон.
«Уважаемая Елена Михайловна, извещаю Вас о том, что в связи со смертью Вашего отца...»
Отца? Какого ещё отца? Папа же умер три года назад, они же хоронили его вместе с Алексеем...
Елена опустилась на стул, чувствуя, как мир вокруг начинает качаться. В письме говорилось о каком-то наследственном деле, о квартире в центре Воронежа, о необходимости явиться к нотариусу для оформления документов.
— Что за чушь... — прошептала она, но руки тряслись.
Номер телефона в письме был настоящим. Елена набрала его, не понимая, зачем она это делает.
— Нотариальная контора, Марина Петровна слушает.
— Здравствуйте, я получила письмо... По поводу наследства... Михаил Васильевич Соколов...
— Да, мы Вас ждём. Вы дочь покойного?
— Простите, но тут какая-то ошибка. Мой отец умер три года назад.
Пауза. Шелест бумаг.
— Елена Михайловна, согласно нашим документам, Ваш отец, Михаил Васильевич Соколов, умер двадцать седьмого сентября этого года. Завещание составлено, есть наследники. Вам необходимо подъехать для ознакомления с документами.
Телефон выскользнул из рук и упал на пол.
Первые подозрения
— Галь, ты не поверишь, что со мной случилось, — Елена прижимала телефонную трубку к уху так сильно, что побелели костяшки пальцев.
Галина Петровна была её единственной близкой подругой, с которой они проработали бок о бок почти десять лет. Если кому и можно было довериться, то только ей.
— Лена, ты чего такая взвинченная? Что стряслось?
— Галь, помнишь, я рассказывала про отца? Как он нас с Алёшкой бросил, когда мне было пятнадцать?
— Ну да, конечно помню. А что?
Елена глубоко вдохнула. Слова давались с трудом, как будто каждое приходилось выталкивать из горла.
— Он умер. Месяц назад. И оставил завещание.
— Как умер? Ленка, ты о чём? Ты же говорила...
— Я думала, он умер давно! А он... он жил в Воронеже, у него была квартира, какие-то деньги... И теперь мне звонят от нотариуса!
Галина помолчала. Елена слышала, как она затягивается сигаретой.
— Лен, а может, это мошенники? Сейчас такого много. Звонят, письма рассылают...
— Я проверила. Нотариус настоящий, контора существует. Галь, что мне делать? Ехать туда?
— А что говорит Алексей? Ему тоже должны были написать, он же тоже сын.
Елена почувствовала, как внутри всё сжалось в тугой узел. Алексей. Брат. Они общались редко, в основном по праздникам. После смерти мамы каждый жил своей жизнью.
— Я ему ещё не звонила. Боюсь как-то...
— Лена, слушай меня внимательно. Если там действительно наследство, то оно вам с братом поровну положено. По закону. А если завещание есть... Тут уж как отец распорядился. Но в любом случае, ты имеешь право знать правду.
— А вдруг там что-то нечисто? — вырвалось у Елены. — Галь, мне страшно. Столько лет я думала, что он где-то спивается или уже давно умер, а он оказывается...
— Жил себе потихоньку и копил наследство, — закончила Галина с горчинкой. — Знаешь что, подруга? Поезжай. Узнай правду. А то потом всю жизнь себя грызть будешь — что да как.
— Ты думаешь?
— Думаю. И с братом обязательно поговори. Может, он уже в курсе?
После разговора с Галиной Елена долго сидела на кухне, глядя в окно. Сырники давно остыли, кофе превратился в горькую жижу. А в голове крутилась одна мысль: а что, если Алексей действительно уже знает?
Странный разговор с братом
Елена набирала номер Алексея третий раз за час. Первые два раза сбрасывала вызов, не решаясь заговорить. Что она скажет? «Привет, брат, а ты знаешь, что папа умер месяц назад?»
— Алло, — голос брата звучал как-то натянуто.
— Алёша, привет, это я.
— Лена? Ой, привет... Слушай, я сейчас занят немного. Велик ремонтирую. Что случилось?
За его спиной действительно слышался металлический скрежет и постукивание молотка. Алексей всегда что-то мастерил, чинил, переделывал. В детстве их мама шутила, что у него золотые руки.
— Алёш, я получила письмо от нотариуса. Из Воронежа. Про отца...
Пауза. Стук прекратился.
— Какое письмо? — голос брата стал осторожным.
— Про наследство. Оказывается, папа умер месяц назад. У него была квартира, он завещание оставил...
— Ах, это... — Алексей как-то странно кашлянул. — Да, мне тоже приходило что-то такое. Но это же всё формальности, Лен. Потом всё обсудим.
— Как формальности? Алёша, ты что, уже ездил к нотариусу?
— Нет-нет, какой там... Просто письмо получил. Слушай, я сейчас правда не могу говорить. Руки по локоть в смазке. Созвонимся завтра, ладно?
— Алёш, подожди! А ты знал, что папа жив был? Знал, где он живёт?
Снова пауза. Слишком длинная.
— Откуда я мог знать? Лена, ну правда же, не могу сейчас. Звякни завтра вечером. Или лучше я сам позвоню.
И трубка замолчала.
Елена смотрела на телефон и чувствовала, как внутри растёт какое-то противное, липкое беспокойство. Алексей говорил не то что странно — он говорил неправду. Она знала его с детства, знала все его интонации. Когда он врал маме про разбитое окно или съеденное варенье, голос у него становился точно таким же — скомканным, торопливым.
Но зачем ему врать теперь? И почему он так быстро завершил разговор?
Елена прошлась по квартире, не находя себе места. Может быть, Галина права, и надо просто поехать в Воронеж? Узнать всё самой, не дожидаясь объяснений от брата?
Она подошла к зеркалу в прихожей и посмотрела на себя. Усталое лицо, растерянные глаза. Когда она успела так постареть? Или просто сегодня впервые за долгое время увидела себя по-настоящему?
— Завтра поеду, — сказала она своему отражению. — Надо же наконец узнать правду про отца.
Дорога в Воронеж
Автобус до Воронежа ехал четыре часа. Елена сидела у окна, смотрела на мелькающие поля и думала о том, что делает что-то очень важное. Или очень глупое — пока не знала точно.
В сумочке лежала распечатка с адресом: улица Кольцовская, дом семнадцать. Квартира тридцать четыре. Почему-то эти цифры врезались в память так, словно она знала их всю жизнь.
Дом оказался старый, сталинской постройки, с широкими окнами и крепкими стенами. В подъезде пахло старыми досками и кошачьим туалетом, на стенах висели объявления о потерянных животных и продаже консервации.
На четвёртом этаже Елена остановилась перед дверью с номером тридцать четыре. Обычная железная дверь, никаких особых примет. Только замки — их было целых три.
— Вы к Михаилу Васильевичу? — раздался голос за спиной.
Елена обернулась. На площадке стояла пожилая женщина с авоськой в руках, лет семидесяти, в домашнем халате и шлёпанцах.
— Да... То есть... Я его дочь, — сбивчиво ответила Елена.
— Ой, дочка! — женщина всплеснула руками. — А я думаю, кто это такой молодой человек ключи гремит уже неделю! Нина Семёновна меня зовут, я в тридцать шестой живу. Соседка ваша, выходит.
— Молодой человек? — переспросила Елена, чувствуя, как сердце начинает биться быстрее.
— Ну да! Высокий такой, в кепочке. Говорит, сын покойного. Только я думаю — что-то не похож он на Михаила Васильевича. Ваш папа был поплотнее, а этот худой весь...
Алексей. Значит, он всё-таки приезжал и не сказал ей об этом.
— А... а давно он приходил?
— Да вот уже дней десять, наверное. Может, и больше. Я не очень слежу, сами понимаете. Но шум от него такой — то ли документы перебирает, то ли вещи. Весь день бывает стучит-гремит.
Нина Семёновна внимательно посмотрела на Елену.
— А вы-то чего только сейчас? Похороны же были... Хотя, правда сказать, народу мало было. Я даже удивилась.
— На похоронах были только родственники, — осторожно ответила Елена, не желая посвящать соседку в семейные дела.
— Понятно, понятно. А то я думала... — Нина Семёновна покачала головой. — Хороший мужчина был ваш папа. Тихий, порядочный. Здоровался всегда, на праздники поздравлял. Только вот последнее время плохо себя чувствовал. Я ему и предлагала — давайте, говорю, в больницу сходим, проверимся. А он: «Что там проверяться, Нина Семёновна, всё равно ничего не поможет».
Елена слушала и чувствовала себя так, словно узнавала о жизни совершенно чужого человека. Отец здоровался с соседями, болел, умирал — и она ничего об этом не знала.
— Нина Семёновна, а у вас случайно нет ключей от квартиры? Я приехала документы разобрать, а сын... то есть брат мой, наверное, забыл мне ключи передать.
— Ой, дочка, да у меня ключей нет! У нас тут каждый сам по себе. Но вы к управдому сходите, Раисе Ивановне. Она внизу живёт, в первой квартире. Может, что посоветует.
Спускаясь по лестнице, Елена думала об Алексее. Зачем он солгал ей? И что он там искал десять дней подряд?
Квартира отца
Управдом Раиса Ивановна оказалась женщиной деловитой и понимающей. Выслушав объяснения Елены, она покачала седой головой и достала из ящика стола связку ключей.
— Михаил Васильевич хороший жилец был. Аккуратный, тихий. Коммуналку всегда вовремя платил. А вы, значит, дочка его? Он про детей иногда рассказывал, только не часто. Говорил, что далеко живут, заняты...
— А брат мой не заходил к вам? Алексей?
— Заходил, заходил. Документы забирал, говорил — для оформления наследства. А чего вы не вместе-то?
Елена промолчала. Что тут скажешь — что брат её обманывает?
Квартира встретила её тишиной и запахом старого дерева. Две комнаты, кухня, всё очень аккуратно, чисто. На подоконниках стояли герань и фиалки, на стенах висели пожелтевшие фотографии.
Елена медленно прошла по комнатам, рассматривая обстановку. Старая мебель, книжные полки, телевизор ещё советских времён. И никаких следов того, что здесь кто-то недавно что-то искал. Если Алексей действительно десять дней здесь копался, то убрал за собой очень тщательно.
В спальне на тумбочке она заметила старую общую тетрадь в клеточку. Открыла её — почерк отца, знакомые с детства крючки и петельки. Это был какой-то дневник или записки.
«15 сентября. Плохо себя чувствую. Давление скачет. Нина Семёновна говорит — к врачу иди. А зачем? Жизнь прожита, дети выросли без меня. Что я им дал, кроме фамилии?»
«18 сентября. Вчера приходил человек от нотариуса. Марина Петровна, кажется. Объясняла про завещание. Говорит, надо всё правильно оформить, чтобы детям проблем не было. Я думал — зачем им моя рухлядь? Но квартира всё-таки в центре, денег немного накопилось...»
«20 сентября. Сегодня составлял завещание. Трудно решить — как лучше? Поровну разделить? Или кому-то больше оставить? Лена всегда была ответственная, а Алёша... Алёшка золотые руки, но голова ветреная. Хотя, может, с годами остепенился?»
Елена читала и чувствовала, как перехватывает горло. Отец думал о них, беспокоился, хотел сделать как лучше. А они даже не знали, что он жив.
Последняя запись была от двадцать четвёртого сентября:
«Завещание готово. Решил оставить всё Алексею. Он мужчина, ему семью кормить надо. А у Лены работа хорошая, она сама справится. Только вот душа неспокойна — правильно ли? Может, ещё подумать?»
Елена закрыла тетрадь трясущимися руками. Значит, отец действительно решил оставить всё брату. И Алексей об этом знал. Потому и врал ей, потому и не хотел разговаривать.
Но почему тогда ей прислали извещение от нотариуса?
У нотариуса
Нотариальная контора располагалась в старом особняке в центре города. Марина Петровна встретила Елену в кабинете, увешанном дипломами и похвальными грамотами. Женщина лет пятидесяти, строгая, но не неприятная.
— Елена Михайловна, я рада, что вы приехали. Дело действительно непростое.
— В каком смысле непростое? — Елена села в кресло напротив стола. — Я нашла записи отца, он писал, что оставил всё брату.
Марина Петровна открыла толстую папку с документами.
— Вот в том-то и дело. У нас есть завещание, по которому всё наследство действительно переходит к вашему брату, Алексею Михайловичу. Но есть нюанс.
Она протянула Елене несколько листов бумаги.
— Завещание составлено двадцать пятого сентября, за два дня до смерти вашего отца. При этом есть свидетели — два человека, которые подтверждают дееспособность завещателя и правильность процедуры. Всё вроде бы в порядке, но...
— Но?
— Я работаю нотариусом уже двадцать лет. И меня смущает одна деталь — подпись. В других документах вашего отца, которые есть у меня в архиве, подпись несколько иная. Не кардинально, но... есть различия.
Елена внимательно рассмотрела завещание. Обычная печатная форма, заполненная от руки. Подпись отца в конце — размашистая, с характерными завитушками. Точно такая же, какую она помнила с детства на поздравительных открытках.
— А какие ещё документы у вас есть?
Марина Петровна достала ещё один лист — какую-то справку, оформленную полгода назад.
— Вот, сравните сами.
Елена долго смотрела на обе подписи. Действительно, были различия. В завещании подпись была более твёрдой, уверенной. В справке — более дрожащей, со старческими неровностями.
— Что это может означать?
— Возможно, ничего особенного. Люди в возрасте пишут по-разному в зависимости от самочувствия. Но может означать и то, что завещание подписано не вашим отцом.
У Елены похолодели руки.
— То есть вы думаете, что это подделка?
— Я ничего не утверждаю. Я просто обращаю ваше внимание на детали, которые показались мне странными. Если у вас есть сомнения в подлинности завещания, вы можете оспорить его в суде.
— А брат... Алексей уже приходил к вам?
— Да, был здесь неделю назад. Ознакомился с документами, сказал, что будет оформлять наследство. Я объяснила ему, что есть обязательный срок ожидания, нужно уведомить всех наследников...
— И он не возражал против того, чтобы меня уведомили?
— Нет. Даже сам дал ваши контактные данные.
Елена задумалась. Если Алексей действительно знал о завещании и не собирался её обманывать, зачем тогда врал по телефону? И почему десять дней рылся в отцовской квартире?
— Марина Петровна, а можно узнать — кто были свидетелями при составлении завещания?
— Конечно. — Нотариус заглянула в документы. — Иван Петрович Кузнецов и Ольга Николаевна Семёнова. Их контакты тоже есть, если потребуется.
Елена записала имена в блокнот. Что-то здесь было не так, но что именно — пока понять не могла.
— Спасибо вам большое. Я подумаю и свяжусь с вами.
Выходя из нотариальной конторы, Елена чувствовала себя так, словно стояла на краю пропасти. Либо отец действительно решил оставить всё Алексею и это его право, либо брат затеял какую-то аферу. И тогда она его совсем не знает.
Внутренняя борьба
Гостиницу Елена выбрала самую дешёвую — небольшой номер с одной кроватью и видом на автостоянку. Сидела на краю кровати, держала в руках тетрадь с отцовскими записями и пыталась разобраться в своих чувствах.
С одной стороны — отец имел полное право распорядиться своим имуществом как считал нужным. Если он думал, что Алексею деньги нужнее, это его выбор. С другой стороны — эти странности с подписью, ложь брата, десятидневные поиски в квартире...
Елена открыла тетрадь на последней странице и перечитала отцовские строки: «Только вот душа неспокойна — правильно ли? Может, ещё подумать?»
Он сомневался. До самого конца сомневался в правильности своего решения. А на следующий день якобы составил завещание, где всё решительно и окончательно завещал Алексею.
— Может, я зря тревожусь? — прошептала она в пустой номер. — Это же брат, он ведь никогда... Или всё-таки он...
Телефон зазвонил. На дисплее высветилось: «Алексей».
— Лена, привет. Ты где сейчас?
— В Воронеже.
— Зачем ты поехала? Я же говорил — потом всё обсудим!
— Алёш, а почему ты мне не сказал, что уже неделю назад был у нотариуса? И что знаешь про завещание?
Пауза. Слишком долгая пауза.
— Лен, давай встретимся и всё спокойно поговорим. Завтра приеду к тебе.
— Нет, Алёша. Давай говорить сейчас. По телефону. Почему ты мне врал?
— Я не врал! Просто... просто не хотел расстраивать тебя раньше времени. Понимаешь, там всё сложно...
— Что именно сложно? То, что папа оставил тебе всё наследство, а мне ничего?
— Лена, ну ты же понимаешь — он мужчина был старой закалки. Думал, что мужчина должен наследство получать. Это не значит, что он тебя не любил...
— Значит, завещание настоящее?
— А как же ещё? Конечно, настоящее! Лена, я понимаю, тебе обидно, но я же не виноват, что папа так решил. Хочешь, разделим всё поровну? Я не жадный.
Елена слушала и понимала — он лжёт. Интонации, паузы, даже дыхание выдавали его. Алексей всегда так говорил, когда пытался выкрутиться из неприятной ситуации.
— Алёш, а зачем ты десять дней в папиной квартире проводил? Что там искал?
— Кто тебе сказал... То есть, я не десять дней! Приезжал пару раз, документы смотрел, вещи разбирал. А что, нельзя было?
— Можно. Только зачем врать мне об этом?
— Лена, прекрати! Ты становишься параноичкой! Я завтра приеду, всё объясню нормально, без этих допросов по телефону.
— Не надо приезжать. Я сама разберусь.
— Что значит — разберёшься?
— А то и значит. До свидания, Алёша.
Елена отключила телефон и легла на кровать, не раздеваясь. В голове крутились обрывки разговоров, цифры, даты. Что-то было не так с этим завещанием. И если Алексей действительно её обманывает, то она должна это выяснить.
Не для денег — для правды.
Адвокат и экспертиза
Утром Елена проснулась с ясной головой и твёрдым решением. Первым делом позвонила Галине.
— Галь, мне нужен адвокат. Хороший, который разбирается в наследственных делах.
— Лена, что случилось? Ты же вчера говорила...
— Галь, мне нужен адвокат. Хороший, который разбирается в наследственных делах.
— Лена, что случилось? Ты же вчера говорила...
— Вчера я ещё сомневалась. А сегодня поняла — Алёшка меня обманывает. И если он способен на обман в таких вещах, то способен и на большее.
Галина помолчала.
— У меня есть знакомая, Ирина Викторовна. Работает в областном центре, специализируется как раз на семейных спорах. Хочешь, дам телефон?
Ирина Викторовна приняла Елену в тот же день. Небольшой кабинет на третьем этаже старого здания, книжные полки до потолка, на столе стопки папок и кофейные кружки.
— Садитесь, рассказывайте, — сказала адвокат, женщина лет сорока пяти с внимательными глазами.
Елена рассказала всё — про письмо от нотариуса, про странности с подписью, про ложь брата. Ирина Викторовна слушала молча, изредка делая пометки в блокноте.
— Понятно. Первое, что нужно сделать — заказать почерковедческую экспертизу. Если подпись действительно поддельная, это станет основанием для признания завещания недействительным.
— А если экспертиза покажет, что подпись настоящая?
— Тогда будем искать другие нарушения. Недееспособность завещателя, принуждение, неправильное оформление... Вариантов много. Но скажу честно — без серьёзных оснований суд наследство не пересмотрит.
— А сколько это будет стоить?
Ирина Викторовна назвала сумму. Не маленькую, но и не запредельную.
— Елена Михайловна, я должна вас предупредить — семейные споры это всегда болезненно. Вы готовы поссориться с братом, возможно, навсегда?
— Если он меня обманывает — мы уже поссорились. Просто я пока этого не понимала.
— Хорошо. Тогда составим заявление в суд и подадим запрос на экспертизу. А пока поговорите со свидетелями завещания. Узнайте, что они помнят об обстоятельствах его составления.
Выходя от адвоката, Елена чувствовала странную смесь решимости и страха. Она делала шаг, после которого пути назад уже не будет. Либо докажет правоту и восстановит справедливость, либо окончательно испортит отношения с единственным близким родственником.
Но выбора, кажется, у неё больше не было.
Первый свидетель, Иван Петрович Кузнецов, жил в том же районе, что и отец. Оказался мужчиной лет шестидесяти, приветливым и разговорчивым.
— Михаила Васильевича? Конечно, помню! Хороший был сосед. А вы, стало быть, дочка его?
— Да. Скажите, вы действительно присутствовали при составлении завещания?
Иван Петрович почесал затылок.
— При составлении... Ну, как сказать. Пришёл молодой человек, сын его, говорит — папе плохо, завещание подписать надо, а свидетелей нет. Мы с Ольгой Николаевной и согласились помочь.
— То есть завещание уже было составлено?
— Да, конечно! Готовое лежало на столе. Михаил Васильевич только подписал при нас. Мы тоже подписались как свидетели. Всё по закону.
— А как выглядел отец? Был ли он в здравом уме?
— Да что вы, вполне нормально выглядел! Правда, слабый был, видно, что болел. Но соображал хорошо, на вопросы отвечал.
Елена поблагодарила соседа и пошла искать вторую свидетельницу. В голове крутились новые вопросы. Получается, Алексей принёс готовое завещание? А кто его составлял?
Неожиданное открытие
Ольга Николаевна Семёнова встретила Елену насторожённо. Женщина лет семидесяти, сухощавая, с подозрительным взглядом.
— Вы по поводу завещания? А документы у вас есть? А то мало ли кто может прийти...
Елена показала паспорт, объяснила, кто она такая.
— Ах, вы дочка Михаила Васильевича! А я думала... Проходите, проходите.
Квартира у Ольги Николаевны была маленькая, но очень аккуратная. Везде салфеточки, статуэтки, фотографии в рамочках.
— Да, помню тот день. Сын ваш приходил, Алексей как звали. Говорит — батя при смерти, завещание подписать надо, а свидетелей нет.
— А завещание кто писал?
— Да он же и писал! То есть, не сам писал, а диктовал кому-то по телефону. Я слышала, как он в коридоре разговаривал. Говорил: «Пишите так-то и так-то, всё имущество сыну передаю».
У Елены перехватило дыхание.
— То есть Алексей диктовал текст завещания?
— Ну да! А потом принёс уже готовое, красиво написанное. Говорит — батя, подписывай, а мы свидетелями будем.
— А отец что говорил?
Ольга Николаевна задумалась.
— Да он вообще-то мало говорил. Больной был, слабый. Только спросил: «А дочке ничего не достанется?» А сын отвечает: «Пап, мы же договаривались, у неё работа хорошая, сама справится».
— И отец согласился?
— А что ему оставалось? Болел человек, сил нет спорить. Подписал и всё.
Елена чувствовала, как внутри всё холодеет. Картина становилась всё яснее. Алексей приехал к умирающему отцу, принёс готовое завещание, уговорил подписать...
— Ольга Николаевна, а вы не помните — отец сам подписывал или кто-то ему помогал?
— Сам, сам. Правда, рука дрожала сильно. Алексей даже придерживал листок, чтобы не съезжал.
— Придерживал?
— Ну да. И ручку, кажется, тоже направлял. Говорил: «Пап, давай я помогу, а то не получается у тебя».
Всё. Теперь Елена знала достаточно.
— Спасибо вам большое, Ольга Николаевна. Вы очень помогли.
— А что, что-то не так с завещанием?
— Возможно. Если что, вас могут вызвать в суд как свидетеля.
— В суд? — женщина испугалась. — Ой, я не хочу ни в какие суды! Я думала, помогаю соседу...
— Не волнуйтесь, ничего страшного. Просто скажете правду, как всё было.
Выходя от Ольги Николаевны, Елена уже точно знала — Алексей её обманывает. Он приехал к умирающему отцу не для того, чтобы проститься, а для того, чтобы заставить подписать завещание. И, возможно, даже помог отцу с подписью — то есть фактически подписал сам.
Оставалось только это доказать.
Подготовка к суду
Следующие две недели пролетели как в тумане. Елена металась между работой в родном городе и поездками в Воронеж к адвокату. Ирина Викторовна работала быстро и профессионально — собирала документы, опрашивала свидетелей, готовила исковое заявление.
— Экспертиза готова, — сообщила она Елене в очередной приезд. — Результаты интересные. Подпись выполнена рукой вашего отца, но с посторонней помощью. Видны следы направляющего воздействия — кто-то держал руку пишущего и помогал выводить буквы.
— То есть это подделка?
— Не совсем подделка, но и не самостоятельная подпись. Формально завещание можно признать недействительным по причине того, что завещатель не мог самостоятельно его подписать.
Елена облегчённо вздохнула. Значит, её подозрения подтвердились.
— А что дальше?
— Дальше суд. Дело будет рассматриваться через месяц. Ваш брат уже получил повестку, думаю, скоро с вами свяжется.
Алексей действительно позвонил уже на следующий день. Голос у него был злой и обиженный.
— Лена, ты что творишь? Зачем в суд подала?
— Затем, что ты меня обманул, Алёша. И отца обманул тоже.
— Я никого не обманывал! Папа сам решил оставить мне наследство!
— Сам? Или ты ему помог решить? И с подписью тоже помог?
Пауза. Длинная, тягостная пауза.
— Лена, ты не понимаешь... Он был очень слабый, еле держался. Я просто хотел, чтобы всё было оформлено правильно...
— Правильно — это когда человек сам решает, как распорядиться своим имуществом. А не когда сын приезжает с готовым завещанием и заставляет подписать.
— Я его не заставлял! Мы с ним разговаривали, он согласился...
— Алёша, прекрати врать. Я знаю, как всё было. Ты диктовал завещание по телефону, потом принёс готовое и помог отцу подписать. Это называется принуждением.
— Господи, Лена! Ну хорошо, был грех. Но я же не для себя старался! У меня жена, дети, кредиты... А у тебя что? Квартира своя, работа стабильная...
— Дело не в деньгах, Алёшка. Дело в том, что ты способен обмануть родного человека. И меня, и отца.
— Лена, давай не доводить до суда. Давай разделим всё поровну, и дело с концом.
— Поздно, Алёша. Теперь пусть суд решает.
После этого разговора Елена долго сидела на кухне и плакала. Не от обиды, не от злости — от жалости. К отцу, который умер в одиночестве. К себе, которая потеряла брата. И даже к Алексею, который оказался слабее, чем она думала.
Галина приехала к ней в тот же вечер с бутылкой вина и пакетом печенья.
— Ну что, подруга, держишься?
— Держусь. Только понимаешь, Галь... Я теперь одна совсем. Мама умерла, отец умер, брат... брат как будто умер тоже.
— Не говори глупости. У тебя дочь есть, внуки будут. А брат... может, одумается ещё.
— Не одумается. Такие вещи не прощаются.
Галина налила вина в два стакана.
— За правду, Ленка. Какой бы горькой она ни была.
— За правду, — согласилась Елена и выпила.
Судебное заседание
Зал суда оказался меньше, чем Елена представляла. Несколько рядов скамеек, стол судьи, место для секретаря. Она пришла за полчаса до начала заседания и сидела в первом ряду, нервно теребя ручку сумочки.
Алексей появился в последний момент. Выглядел он неважно — осунувшийся, в мятом костюме, с красными глазами. С ним был адвокат — молодой мужчина в дорогом костюме, который сразу начал шуршать бумагами и что-то объяснять Алексею.
Их взгляды встретились на секунду. Алексей отвернулся первым.
— Встать, суд идёт! — объявил секретарь.
Судья оказалась женщиной средних лет, строгой, но не злой. Она внимательно изучила документы, выслушала заявления обеих сторон.
— Итак, истец утверждает, что завещание составлено с нарушениями, ответчик с этим не согласен. Рассмотрим доказательства по порядку.
Ирина Викторовна представила результаты экспертизы, показания свидетелей, фотокопии документов. Говорила четко, профессионально, без лишних эмоций.
Адвокат Алексея пытался возражать — мол, отец был в здравом уме, помощь при подписании не означает принуждения, свидетели могут ошибаться в деталях.
— Ваша честь, — сказала Ирина Викторовна, — обращаю внимание суда на тот факт, что ответчик находился в квартире покойного в течение десяти дней после смерти и имел возможность уничтожить или подменить документы, которые могли бы прояснить истинные намерения завещателя.
— Возражение! — вскочил адвокат Алексея. — Это голословные обвинения!
— Возражение отклоняется, — спокойно сказала судья. — У истца есть свидетель данного факта — соседка покойного.
Нину Семёновну вызвали в качестве свидетеля. Пожилая женщина волновалась, путалась в показаниях, но главное сказала четко:
— Молодой человек приходил каждый день, стучал-гремел там. Я думала, документы разбирает. А потом узнала, что дочка покойного ничего не знала...
Кульминацией стали показания Ольги Николаевны. Она рассказала, как Алексей диктовал завещание по телефону, как помогал отцу подписывать, как отец спрашивал про дочь.
— И что ответил ответчик на вопрос отца о дочери? — спросила судья.
— Сказал, что у неё работа хорошая, сама справится. А потом добавил: «Мы же договаривались, пап».
— То есть между отцом и сыном предварительно был разговор о содержании завещания?
— Да, так и было.
Адвокат Алексея попытался дискредитировать свидетельницу — мол, пожилая женщина, память подводит, могла что-то перепутать. Но Ольга Николаевна держалась твёрдо.
Когда дошла очередь до Алексея, он встал бледный, но попытался защищаться:
— Ваша честь, отец действительно сам принял решение оставить наследство мне. Да, я помог ему с оформлением, но не принуждал...
— А почему завещание было составлено именно в последние дни жизни покойного? — спросила судья.
— Он... он понял, что умирает. Хотел всё привести в порядок.
— И почему не уведомил дочь о своём решении?
Алексей замялся.
— Он... он не хотел её расстраивать...
— Но при этом попросил уведомить её после смерти?
— Да... то есть нет... то есть это нотариус по закону должен был...
Судья внимательно посмотрела на Алексея.
— Ответчик, отвечайте прямо на поставленный вопрос. Знал ли покойный о том, что после его смерти дочь будет уведомлена о существовании завещания?
— Не знаю... мы не обсуждали...
— А обсуждали ли вы с отцом возможность выделить дочери какую-то долю наследства?
Алексей опустил голову.
— Он спрашивал... но я объяснил ему...
— Что именно объяснили?
— Что у неё жизнь устроена, а мне помощь нужнее...
Елена слушала и чувствовала, как сердце разрывается на части. Алексей фактически признавался в том, что переубедил умирающего отца, воспользовался его слабостью.
Решение суда и примирение
— Суд удаляется на совещание, — объявила судья.
Перерыв длился полчаса. Елена сидела в коридоре, не зная, куда деть руки. Ирина Викторовна пыталась её успокоить:
— Всё хорошо, дело у нас сильное. Суд наверняка признает завещание недействительным.
Алексей стоял у окна в конце коридора, курил и нервно переминался с ноги на ногу. Его адвокат что-то объяснял ему, размахивая руками, но Алексей не слушал.
— Встать, суд идёт!
Все вернулись в зал. Судья выглядела усталой, но решительной.
— Рассмотрев материалы дела, суд пришёл к следующему выводу. Завещание от двадцать пятого сентября составлено с нарушением процедуры. Установлено, что завещатель не мог самостоятельно подписать документ, а текст завещания был продиктован заинтересованным лицом. Кроме того, имеются основания полагать, что завещатель был введён в заблуждение относительно обстоятельств, влияющих на содержание завещания.
Елена затаила дыхание.
— На основании изложенного, суд признаёт завещание от двадцать пятого сентября недействительным. Наследство подлежит разделу в соответствии с законом — в равных долях между детьми покойного.
Молоток судьи стукнул по столу, и всё закончилось.
Елена сидела неподвижно, не сразу понимая, что произошло. Она выиграла. Справедливость восторжествовала. Но почему же на душе так тяжело?
Алексей вышел из зала, не оглядываясь. Его адвокат что-то говорил про апелляцию, но Алексей не слушал.
Елена догнала брата на улице у здания суда.
— Алёша, подожди.
Он обернулся. Лицо у него было серым, глаза потухшими.
— Ну что, довольна? Добилась своего?
— Алёша, я не хотела... то есть хотела, но не для того, чтобы тебе навредить...
— А для чего? Для справедливости? — он горько усмехнулся. — Знаешь что, Лена? Ты была права. Я действительно обманул тебя. И отца тоже обманул.
Он закурил дрожащими руками.
— Я просто устал быть вторым, понимаешь? Ты всегда была умнее, успешнее, правильнее. А я так и остался неудачником с золотыми руками. Когда узнал, что отец жив, подумал — вот шанс наконец что-то получить, не прося у тебя.
— Алёш...
— Нет, дай досказать. Я приехал к нему просто познакомиться. А увидел — старый, больной, одинокий. И подумал — зачем ему знать, что у него двое детей? Зачем делить что-то? Пусть лучше мне всё достанется.
Алексей затянулся и медленно выдохнул дым.
— А когда он начал спрашивать про тебя, я понял — нужно действовать быстро. Пока не передумал.
— И ты составил завещание?
— Составил. И уговорил его подписать. Сказал, что так будет лучше для всех. — Он посмотрел на Елену. — Знаешь, что самое подлое? Он до последнего сомневался. Говорил: «А может, Ленку тоже вписать?» А я убеждал — не надо, у неё всё хорошо.
Елена чувствовала, как к горлу подкатывает комок. Отец думал о ней даже перед смертью. А она даже не знала, что он жив.
— Алёша, прости меня.
— За что ты просишь прощения? Ты была права.
— За то, что мы с тобой стали чужими. За то, что не сумела быть тебе настоящей сестрой.
Алексей удивлённо посмотрел на неё.
— Лена, ты тут ни при чём. Это я всё испортил.
— Мы оба испортили. Каждый по-своему.
Они стояли на ступенях суда, брат и сестра, которые наконец-то сказали друг другу правду. Горькую, болезненную, но освобождающую.
— Алёш, а давай попробуем начать сначала? Я не про наследство — про нас.
Он долго молчал, глядя куда-то вдаль.
— Не знаю, Лена. Не знаю, получится ли. Но... можно попробовать.
Новое начало
Воскресное утро. Елена стояла у плиты, переворачивая сырники на сковороде. За окном светило раннее солнце, а на кухне пахло корицей и домашним теплом. Всё как обычно, но что-то изменилось.
Впервые за долгое время у неё не было тревоги. Той постоянной тяжести в груди, которая преследовала её последние месяцы. Дело с наследством закрылось две недели назад. Квартира в Воронеже продана, деньги разделены поровну. Алексей не подавал апелляцию.
Телефон зазвонил. На дисплее высветилось: «Света».
— Мам, как дела? Как суд прошёл?
— Нормально всё, доченька. Справедливость восторжествовала, — улыбнулась Елена. — А у тебя как дела в Екатеринбурге?
— Да вот, проект закончили наконец. Мам, а можно я на выходных приеду? Соскучилась.
— Конечно, приезжай! Я сырников наделаю, как ты любишь.
После разговора с дочерью Елена села за стол с чашкой кофе. В руках лежало письмо — обычное, рукописное, которое принёс вчера почтальон.
«Лена, не знаю, дойдёт ли до тебя это письмо. Пишу уже в третий раз — первые два рвал. Хочу сказать спасибо. За то, что остановила меня. За то, что заставила посмотреть правде в глаза. Я понял — обманывать родных это самое низкое, что можно сделать.
Квартиру я купил в нашем районе, недалеко от старой школы. Помнишь, где мы с тобой в детстве гуляли? Мечтаю наладить отношения с женой и детьми. Они сейчас живут у тёщи, но, может быть, вернутся.
Если захочешь встретиться — буду рад. Если нет — пойму. Но знай — ты для меня всегда была и остаёшься старшей сестрой. Той, на которую хочется быть похожим.
Твой Алёшка.
P.S. Нашёл в папиных вещах старые фотографии — мы с тобой маленькие. Хочешь, пришлю?»
Елена перечитала письмо дважды. На глазах выступили слёзы — не горькие, а какие-то светлые, очищающие.
Она достала телефон и набрала номер Алексея.
— Алло? — голос брата звучал удивлённо.
— Алёш, это я. Получила твоё письмо.
— Лена... Я не думал, что ты позвонишь...
— Фотографии присылай. И приезжай в гости, если хочешь. Света на выходных будет, можем втроём посидеть, поговорить.
— Правда можно?
— Можно, Алёшка. Семья это не то, что нельзя потерять. Семья это то, что можно вернуть, если очень захотеть.
После разговора Елена открыла окно. В квартиру ворвался свежий воздух, пахнущий весной и новыми возможностями. На подоконнике зацвела фиалка — та самая, которую она недавно принесла из отцовской квартиры.
Отец ушёл, не успев помириться с детьми. Но, может быть, это и к лучшему — теперь у них есть шанс всё сделать правильно. Не ради наследства, не ради денег, а ради простого человеческого тепла.
Елена посмотрела на часы. Скоро надо будет идти на работу, разбираться с отчётами, решать рабочие проблемы. Обычная жизнь, обычные заботы. Но впервые за долгое время она шла туда не с тяжестью в сердце, а с лёгкой надеждой.
Надеждой на то, что справедливость возможна. Что правда, какой бы болезненной она ни была, всегда лучше лжи. И что даже разорванные отношения можно починить, если проявить мужество и честность.
За окном пели птицы, светило солнце, и мир казался добрым и правильным. Елена допила кофе, взяла сумочку и пошла навстречу новому дню. Навстречу новой жизни, в которой не было места обману и недоверию, а была только искренняя надежда на лучшее.