- Внучка ведьмака. Глава 5.
- Три деревни обойти,
- Три деревни обойти, - звучали слова в Светиной голове в такт её быстрым шагам.
Из далёкого детства она помнила, что одна деревня была за лесом, на высоком холме. Вторая - за небольшой шустрой речкой, что плескалась обманчивыми синеватыми волнами по плоским цветным камушкам. Почтальонская сумка была полупустой, всего несколько газет да журналов, знакомых ей со школьных времён. Девушка отсыпала в пакет «зверушек» - детского печенья, которое быстро растворялось в её молочном рту, превращаясь в сладковатую кашицу. Неизвестно, что и когда ей случится поесть. Две деревни соединялись между собой поселковой дорогой, присыпанной тёплой бархатной пылью. Из-под ног взлетали крошечные птички, привлекая к себе внимание девушки и стараясь увести её подальше от своих маленьких гнёзд, спрятанных в траве. Зелёные волны колыхались под ветром, легко касающихся их лёгкими босыми ступнями. Запахи дикого лука сменялись полынной пряностью и почти лилейным запахом странных гигантских вьюнков, опутывавших заросли ивняка.
Деревня старательно ползла в гору, являя ступенчатые заборы дома, будто упирающиеся в землю одной половиной. Под второй же половиной были старательно выложены кирпичные основания или стенки из дикого белого камня. Девушка остановилась, стянув платок со светлой головы, и утёрла потное лицо. Хотелось присесть, а ещё лучше - упасть в высокую траву, затеряться в ней. Закрыть глаза и смотреть сквозь едва сомкнутые ресницы на тонкий солнечный обод. Вздохнув, она повязала платок вокруг шеи, и, отважно размахивая руками, пошла по деревне.
Во дворах, норовя от натуги порвать клыкастые пасти, лаяли собаки. По улице ходили важные гуси, угрожающе изгибая длинные шеи. Перегнувшись через невысокий палисадник, девушка изо всех сил вытянулась, чтобы постучать в давно немытое окно. Тотчас отодвинулась занавеска, будто кто-то давно подсматривал за новой почтальонкой. Бабуля в светлом платочке, завязанном под подбородком, кивнула пару раз, мол, иду-иду. Света встала около высоких ворот, ожидая хозяйку.
- Заходи, заходи, - скрипнула калитка ржавыми петлями, пропуская девушку. - Почтальонка новая никак? - взгляд подслеповатых глаз ощупал чёрную объёмную сумку со множеством карманов, и принялся за Светино лицо.
- Да, здравствуйте. Меня Света зовут, теперь я Вам буду почту разносить, - она мялась на крыльце, не решаясь войти в сени вслед за хозяйкой.
- Давай уже, заходи, чё встала! - настойчиво буркнула бабуля, не оглядываясь. - Мух напускаешь, сама будешь бить окаянных...
Девушка, шаркнув пару раз о круглый вязанный половик, последовала за хозяйкой. Та, не спрашивая, черпнула голубым эмалированным ковшиком из двухведёрного бака:
- Пей, уморилась, небось.
Тотчас чиркнула спичка под белобоким чайником и на столе появились плоские лепёшки и кружечка, до краёв наполненная с клубничным вареньем «с хвостиками».
- Не надо, - запротестовала Света, - спасибо, я не голодна.
- Не голодна, - поддразнила бабуля, сметая неразгибающейся ладонью невидимые крошки с местами потёртой скатерти. - Посиди уж со мной, уважь старуху.
- Какая же Вы старуха, - начала девушка, но тут же осеклась под строгим взглядом.
- Это я, может, не тебя чаем потчую! Дочка уехала давно, с внучкой на чужбине живут. Пишет она, мол, всё у нас, мама, хорошо. А на бумаге слёзы еёные... Видать, пишет, и плачет...
Света отвернулась. Сама она когда к бабушке своей приезжала? Та, наверное, тоже у окошка сидела, ждала её долгими часами.
- Может, и её кто приютит, в холодное время обогреет, - старушечья голова обречённо склонилась к правому плечу. - Ладно... - Пожилая женщина провела тёмными руками по бокам, будто приглаживая юбку. - Расскажи, чьих ты будешь?
Девушка пробыла в гостях около получаса. Бабушка задерживать её не стала, и после кружки чёрного чая отпустила.
- Часто не ходи, ноги, небось, не казённые. Раз в две недели, поняла? А то избалуешь их, - она кивнула головой на дорогу, усталой змеёй ползущей в горку.
- Хорошо, я поняла, - ответила Света, и поправила ремень перекинутой через плечо сумки.
В доме пятьдесят четыре, что стоял наверху, никого не было. Она опустила толстый конверт и журнал с матовой обложкой в почтовый ящик, и с лёгким сердцем повернула обратно. Ноги несли её сами, носки сандалий черпали пыль, поднимающуюся кверху.
У холодного ручья Света сняла обувь и вошла в ледяную воду. Водоросли колыхались в струях, как волосы невидимой русалки. Высокие деревья гляделись в воду, распугивая своими длинными ветвями отражение синего в белые облака, неба. Пальцы тут же начало сводить судорогой, и девушка, перейдя через ручей, встала на большой шершавый камень, похожий на комок коричневой глины, брошенной великаном. Поверхность была горячей и гостеприимной. Кожа с благодарностью брала мягкое тепло, и крошечные острые мурашки поползли по лодыжкам, поднимаясь к коленям. Теперь идти было гораздо легче и веселее. Мысли были ровными и мерными, как шерстяные петли, что выходили из-под бабушкиных спиц. Полить огурцы и морковку. Накосить травы. Принести воды. Подоить корову. Аккуратно наколотых дров, сложенных ровным рядком в поленице, хватит на зиму точно. Надо у деда Авдея спросить, может, в колхозе можно выписать. Или купить, только надо узнать, у кого...
Подосиново встретило Свету добротными домами. По краям деревни строения были кирпичными, заборы - железными, витыми и проблёскивающими свежей краской. Слева от дороги виднелась столовая, за ней - территория, огороженная сеткой-рабицей. Тут были пара тракторов, несколько грузовых машин, и целый ряд жёлтых и зелёных комбайнов. Очевидно, и колхозная контора была где-то рядом. Девушка вошла в прохладную столовую и обомлела. Выложенный светлой плиткой пол. Нестройные ряды сапогов, башмаков и сандалий пересекали зал вблизи от входа. Она подняла глаза и увидела, что мужчины, стоящие в очереди на раздачу, и сидящие за длинными столами, как один, обуты в чёрные китайские шлёпки. Света не решилась войти, и быстро развернулась. В дверях она столкнулась с парой загорелых мужчин, настойчиво проводивших её взглядами. Света хмыкнула, почему-то вспомнив Матвейкино веснушчатое лицо, и направилась к ближайшему дому, чтобы узнать расположение улиц. Получив в очередной раз совет поберечь «не казённые ноги» и несколько ранних яблок, с улыбкой кивнула головой, и направилась изучать деревню.
Третьей деревней была её родная Николаевка. По ней нужно было разнести пару журналов да несколько газет, ненавязчиво пахнущих типографской краской, основным достоинством которых было расписание телепередач.
В огороде, в тени старой бани, сидел дед Авдей. Прикрытые глаза и расслабленная, осевшая фигура говорили о том, что старик спит. Грудь его медленно поднималась под стёганым жилетом, клюка лежала в ногах, спрятав ручку-крюк в лопухах. Не успела света подойти, как он открыл глаза и встрепенулся, как битый жизнью, тощий воробей.
- Милая... Давно пришла? - руки провели по лицу, стряхивая паутину сна.
- Только что, дедушка, - Света пристроилась рядом, с удовольствием вытянув ноги. - А ты? Давно меня ждёшь?
- Нет, милая, только пришёл. Ты прости меня, старика... - покряхтев, начал он. - Малина-то у тебя осыпается, - он кивнул на спутанные кусты, в которых алели крупные ягоды.
- Знаю я, дед Авдей. Только я варенья сварила десять банок. Больше мне не надо, и столько не съести.
Ягоды, частыми перегородками напоминающие сетчатые глаза диковинной стрекозы, норовили соскользнуть вниз, обнажая верхнюю часть белеющей внутри ножки. Дед улыбнулся, и поправил кепку за козырёк.
- Так не делается, милая. Что мать-природа дала, всё надо брать, и радоваться, что дала. А то, гляди, на следующий год без малины останешься. Ты её собирай, да суши. На чердаке должны быть фанерные листы, сходим после. И опадыши, милая, которые покрепче, не выбрасывай, - дед, сощурив глаза, будто пересчитывал раскатившиеся из-под дерева яблочки. - Тоже суши. На рынке всё продашь, особенно зимой.
Света кивнула, виновато поджав губы. Зима... это короткое слово пугало её.
- Спасибо за заботу, дедушка. Ты, наверное, прав, - она поднялась.
- Пойду я, милая. Завтра машина райповская придёт. Хлеба возьми пару буханок, в холодильник положишь, - он, пошарив по карманам, достал сложенную в несколько раз купюру. - Крупы возьми, консервов. Вот, - он, не глядя, сунул деньги в руку девушке. - Потом отдашь.
Она быстро покраснела:
- Не надо, у меня ещё остались...
- Дают - бери, бьют - беги, - сказал дед, наощупь найдя клюку и медленно поднимаясь. - Пойду я, милая. Да, не поливай сегодня, гроза будет, - небо отразилось в его поднятых кверху глазах.
- У тебя что, дедушка, барометр есть? - спросила девушка, улыбаясь.
- Есть, а как же, - уверил её старик. - После пятидесяти у тебя тоже будет, милая, - и неторопливо направился к калитке, что-тот невнятно напевая себе под нос.
Вечером и правда была гроза. Звенели стёкла, тоненько и жалобно вторя грозовым раскатам. Дождь хлестал по крыше, настойчиво и часто ударяя, будто не падал с неба, а был бросаем с яростной злостью снова и снова. Среди множества звуков Светин слух выделил один, знакомый и ставший приятно волнующим за последнее время. Мотоцикл Матвея. Вскоре парень появился в дверях. Сняв робу в сенях, он, войдя в дом, повесил её на вешалку. Капли размеренно застучали о крышку сундука, будто принесённый с улицы дождь успокоился и притих.
- Привет! Ничего, что я без приглашения? - карамельные глаза смотрели в глаза девушки по очереди, то в правый, то в левый.
- Конечно, ничего. Какие могут быть приглашения, - она сняла робу и повесила её на спинке стула, растянув под ней старенькую наволочку, - сейчас чайник поставлю.
Света быстро накрывала на стол. Привычно нарезала хлеб на деревянной доске, добавила варенья в вазочку. Матвей подошёл сзади, и негромко спросил, близко, у самого её уха:
- Помочь, Свет?
Она повернулась, и всем своим существом почувствовала что-то странное. Сердце снизу ударило под дых, и билось там по-новому, сильно и настойчиво. Матвей опустил голову, будто прислушиваясь к громовым раскатам. Вспышка молнии осенило его лицо в полумраке маленькой кухни, и Света, не успев подумать, потянула к нему длинные тонкие руки.
- Ты... Ты чего? - взяв её запястья, спросил Матвей. - Ты зачем? Мы же друзья с детства. Я к тебе не поэтому, Свет... Просто ты одна совсем, жалко мне тебя.
Опустив её руки, он выключил газ под чайником, настойчиво выпускавшим струйку белесого пара.
- Поеду я. Не думал... Оказывается, все вы, городские, испорченные... - роба, перекинутая через локоть, широкая спина, - всё исчезло в несколько секунд, осталась только грязная лужица, натёкшая с кирзовых сапог.
Девушка стояла в кухне. Поток слёз стекал по стеклу узкого окна. Сердце замерло, испуганное своим внезапным порывом. Бледные пятна пошли по загорелому лицу, по шее. Руки, будто замёрзнув, оцепенели и мелко задрожали.
- Испорченная, - зацепилось где-то в мозгу, и слово это часто будило девушку среди долгих жарких ночей.
- Путеводитель здесь.