Ну, понятно, нервы! У Полины голова кругом. Прямо, пухнет от думок. Сначала думала: невелика птица, не начальница, все-таки. Не министр приезжает – сестра родная, кровь, все-таки. Чего перед ней бисер метать? Пусть, все будет так, как есть.
А потом встрепенулась, психанула. Сестра из Москвы приедет. На собственном автомобиле, цаца и фифа. Увидит двор. Нос скривит, по сердцу Полины своей кривой гримасой полоснет и душу растравит.
Потом – опять. И пускай кривится. Нехай обратно в столицу катится, коли не нравится. Никто ее сюда не приглашал, никто по ней печалиться не станет!
И снова… «Как же так? Сестра ведь. Надо принять, как полагается. Надо уважить, да и нос ей немного подтереть, дескать, мы в деревне не хуже живем. У нас питание здоровое и экология! У них, городских, все экологическое сейчас в этом, как его, в тренде! Они, городские, за чистый воздух миллионы выкидывают. В специальные эко-поселки ездят. А у нас – на! Пользуйся, не хочу! Бесплатно! Дура, что уехала. Нигде такой красоты не сыщешь! Ни в Турциях своих, ни в Венециях!»
В общем, неделя сроку для подготовки к приезду. Начали!
Для начала Полина критически взглянула на свой участок. Не привычным наметанным взглядом, а немножко иным, вроде, как городским. Лешке позвонила, старшенькому.
- Леш, вот что ты скажешь, если на двор мой со стороны посмотреть? Как тебе он?
Лешка был в курсе приезда московской тетки, поэтому задавать лишних вопросов не стал. Сам же задумался не меньше матери.
- Да вроде, как, все нормально, мам. Не знаю даже… Ну, так-то стремновато, если честно. Хлама на веранде многовато. И по углам двора накоплено не меньше. Доски какие-то гнилые. Машинка стиральная, старая, вместо тумбочки у тебя приспособлена… Нафиг она тебе?
- На ней кошка спит, отстань, - обиделась Поля.
- Да ты не обижайся. Я ничего. Мне по барабану, и так хорошо. Но накидку с телика надо снять, это треш, мать, накидка на новом телевизоре. И папу попроси, чтобы бурьян на задворках скосил.
- Вот сам приезжай и коси. Тоже мне, дизайнер нашелся!
- Я до пятницы работаю, мама. И Сережа – тоже. У него вообще засада с Маринкой. Они там разругались чё-то, Серега у меня ночевал даже.
- Какая засада? Не поняла? Да что они все лаются-то, день через день? Да как им не надоест-то? – Поля переключилась на разговор о Сереге. Вспомнив смешное «И Сережа тоже». Где она это слышала? Такое навязчиво, озорное… Впрочем, Сергей ее в последнее время тревожил. Все ругается с женой. Все не ладит. А если разведутся? Что с квартирой тогда? И так, такой кровью и потом им эта квартира далась. А теперь – как?
Вот говорила же, предупреждала – не женись, не женись так рано, не нагулялся еще. Нет. Упорный. Люблю не могу – женюсь. А Маринка взгальная такая, вздорная. Соплюха совсем. Девятнадцать лет! Это ерунда, что Поля в девятнадцать уже Сережкой была беременна, а Лешке годик уже был. Нечего на нее смотреть. Дура потому что. А сейчас для молодых везде дорога. Гуляйте по своим клубам, где там вы сейчас тусуетесь… По стране путешествуйте. Мир посмотрите.
Нет. Жениться им надо. Приспичило, понимаешь. Кандалы на себя добровольно надевать. Ой, дурачье, дурачье. Женятся, потом разводятся, детей сиротят. Случаем, Маринка не беременна?
- Леша, а ты не знаешь, Маринка, случаем, не беременная, а?
Не знает. А может, Сережка не говорит?
- А Сережка вообще, что говорит? Ничего не говорит? А-а-а-а… А чего поругались? Денег ей мало? Вот змея!
- А она работать не пробовала? Не сидеть, как барыня, у мужа на шее, а работать пойти, нет? Учится? Вот и пусть учится. И помалкивает. Кто за учебу платит? Дядя Петя, тетя Мотя? Пушкин? Вот пусть и язык свой укоротит. Ладно, пойду. Пойду, говорю. Куда? Лешка, ты ей-богу, как с луны свалился, куда. Дел полно. Помойку разгребать, куда.
Полина вышла на крыльцо. Осмотрелась. Двор желал лучшего. Сарай совсем покосился и требовал починки. В углах чего только не было – какие-то железки, доски, кирпичи… Старая строительная каска у крыльца. Зачем, спрашивается? Надо. Для чего – непонятно.
Пока жив был отец, такого бардака не допускал. Каждую железку, каждую досочку любовно складывал в мастерской. А потом… Полине недосуг, а Андрей, по характеру, растрепа несусветная, что-то начнет делать – и бросит. Вот и накопилось за годы. В мастерскую даже заглядывать не хочется, там содом и гоморра. Да и Поля хороша – гора опилок прямо посередине дорожки. У теплицы в кучу свалены плошки и банки из-под рассады – некогда прибрать. Цветочные клумбы с богатыми пионами, флоксами и маками (мамино заведенье) заросли по брови снытью. Где флоксы – не разберешь, а вот зонтики сорняков победно выставились – красота.
Пора засучивать рукава. Тут уж даже не в Люсе дело. Тут даже хорошо, что она едет. Полина наконец заметила, до чего она довела родовое гнездо родителей, неряха!
Андрюхе всю неделю хотелось утопиться. Жена прилипла, как репей. И ведь какая хитрая, зараза, сменила тактику поведения. Если бы просто пилила, да зудела – нет. Она ласковой лисицей подобралась к мужу, подергала за нежные струны простой мужицкой души, пообещав Андрею похлопотать на работе о внеочередном отпуске за свой счет, в течение которого Андрей может преспокойно отдыхать в тайге. Да не один – несколько пузырей сразу сулила жена. За свой счет!
Хочешь, не хочешь, а будешь делать все, что прикажут. Ради рыбалки и ночевки в избушке, у комелька, в тишине и благодати – и спляшешь, и станцуешь. Не каждый день такое счастье выпадает. Вот не понимает Полька, что значит для Андрюхи свобода. Не совпадают их взгляды, ну никак!
А ведь Андрюха полюбил Полину за понимание! Он с детства любил мотаться по лесу, каждое деревце в лицо знал. Запахи, шорохи, следы, звуки – все понимал Андрюша. Ему бы в лесничестве работать. Наматывать километры, обследовать лесные квадраты, жить в милой сердцу тайге… Полина тогда слушала, любовно глядела ему в глаза и целовала жадно, как в последний раз.
Такая любовь у них жаркая была. Таежная. Не один раз валил Андрюха свою Польку на расстеленную куртку среди душистой травы, лилового иван-чая, на берегах озер и рек. Думал, рыбку золотую поймал. А потом, тихой змеей подползла Полька к сердцу, да сдавила в змеином кольце вранья.
- Какое лесничество, милый? Все лесничество бандиты скупили. Там теперь правят бал, мужики говорят, воруют и денег не платят. А вот ферму председатель выкупил. А он мужик – в силе, справный. Тракторист нужен непьющий позарез. И деньги неплохие, не золотые горы, зато не задерживает. Иди, Андрюша, у нас ведь скоро ребеночек будет.
А он, осёл, поверил. Да и как не верить – Полька беленькая, тоненькая, как тростиночка, волосы веночком на голове. Глаза большие, испуганные, детские почти. Ей бы в куклы играть, а она – замуж… И пошел Андрей в трактористы. В мазуту. Грязь. Вечную каторгу, провонявшую соляркой и *овном.
Да ладно. Семья. Надо понимать. Неидеальный муж из Андрея вышел, но он старался. Полина тоже из кожи вон лезла, одни глаза от нее остались. Беленькие кудряшки рано повылезли, и из от пушистой косы, короной обвивавшей Полькину голову, лишь три волосины осталось. Досталось Поленьке. Поганые времена. Андрей жалел ее и старался – пахал на фермера, как на себя не пашут.
Ну, до тестя не дотягивал, конечно. Он ведь не такой чеканутый, как Полькин батя – застарелый стахановец. Надо ведь и о себе помнить хоть иногда, чтобы в загнанного мерина не превращаться. Во времена Андрюхиного пионерского детства были такие в колхозной конюшне, пенсионеры, которых на колбасу даже не брали, выработанные до ручки. И до последнего вздоха трудились – воду возили в колхозные теплицы. Привезет такой Сивка свою бочку, застынет на трясущихся ноги, губа отклячена, глаза пустые, мертвые. Андрей в глаза Сивке заглядывает, ладошкой морду гладит, и слезы в горле застревают. Не мог объяснить, что с ним. Конюх дядя Степан, такой же старый, проведет шершавой ладонью по Андрюхиной белой голове:
- Это хорошо, что ты, Андрейка, скотину жалеешь. Сердце у тебя мягкое, душа чистая. Тяжко тебе будет на этом свете жить…
Так и вышло – тяжко. Не по душе дело. А теперь что – полтос на носу. До пенсии, как до Китая раком. По нынешним временам Андрей – молодее всех молодых. Только в лесничество не берут. Крутая контора теперь. Но там молодежь нужна, а не такие, как Андрей. Вот как интересно сделано, для пенсионера ты еще – пацан зеленый, а для работника – древний старикан…
Так и жизнь идет, и нет в ней просвета… А самое обидное, так это Поля. Злые слова ее на всю жизнь застряли больной занозой. Как-то, лет пятнадцать назад, расскандалились из-за чего-то, и Андрюха горестно посетовал тогда:
- Что же ты, Поля, злой такой стала? Ведь любила же, сама говорила… Давай, Поля, в тайгу завтра вместе пойдем, как раньше, а?
А Поля вдруг сузила полинявшие свои глаза, и сверкнула вдруг на мужа острыми клинками:
- Да пошел ты к черту со своей тайгой клятой! Нафиг она мне сдалась. Романтики ему захотелось! К черту твою романтику, всю задницу муравьи искусали с твоей романтикой, придурок, блин!
И как-то вся жалость к Полинке ушла. Он бы и сам ушел, да ведь сыновья…
А теперь, эвон как запела. Да ладно, поможет. Понятно, что стыдно за свою жизнь Полине перед сестрой. Хочется прикрыть как-нибудь убожество, замылить ей глаз. Ладно, не переломится. Муж он, или кто?