Начало здесь:
Марина
Вера сидела на кровати, разглядывая себя в маленьком круглом зеркальце-пудренице. Нужно было привести себя в порядок перед приходом Михаила. Рука со стороны прооперированной груди пока слушалась плохо — специалист по ЛФК приходил заниматься с ней, но восстановление шло медленно. Приходилось приспосабливаться.
Выпавшие после химиотерапии волосы немного отросли, и эта короткая стрижка, к удивлению, даже шла ей — делала моложе, придавала что-то трогательное не слишком выразительным чертам. Михаил ни разу не дал понять, что ее внешность из-за болезни стала менее привлекательной, но Вера все равно носила шелковые косынки и даже спала в трикотажной шапочке. А впереди снова ждали курсы химии…
Она вздохнула и отложила зеркальце.
"О какой привлекательности, а уж тем более сексуальности может идти речь, когда ты лишилась самого главного признака женственности? Остается только записаться в амазонки и изображать воинственность!"
Мысль показалась ей нелепой, и Вера фыркнула. Настроение слегка улучшилось.
"Ладно, потом вставлю имплант — и дело с концом! Сколько женщин живут с искусственной грудью и прекрасно себя чувствуют. Главное — выздороветь".
Она встала, поправила одеяло, убрала в тумбочку граненый стакан, выданный буфетчицей взамен разбитой кружки. Михаилу она пока ничего говорить не станет.
Он пришел с огромным букетом, и Вера едва сдержала вздох. Она так и не призналась ему, что терпеть не может эти пышные «клумбы» из цветов. Миша весело подмигнул, наклонился и принялся целовать ее в щеку, нос, ухо — зацеловал, как ребенок.
— Тебе тут Людмила передала! Поешь, пока теплое!
Он засуетился, раскладывая на тумбочке банку с супом, контейнеры с котлетами и голубцами, пирожки в промасленной бумаге.
У Веры вдруг защипало в носу, на глаза навернулись слезы.
«Вот же… Посторонний человек, а столько заботы! Хоть и не „интеллигентная“, как мы с мамой»…
Мысль о матери снова вызвала раздражение. Слезы мгновенно высохли.
«Анжелика бы сказала: либо принимай человека таким, какой он есть, либо вычеркивай из жизни».
Но у Веры пока не получалось ни то, ни другое.
Михаил уже собирался уходить, когда в палату стремительно вошла Марина — в белом халате, накинутом на облегающее платье-лапшу, подчеркивающее все ее достоинства. От нее пахло дорогим парфюмом. Вера невольно взглянула на ее прическу — идеально гладкие волосы, собранные в высокий хвост.
— Ну, красавица же! — воскликнула Марина, улыбаясь. — Выглядишь просто замечательно!
— Спасибо, Мариш…
— Добрый день, — сухо сказал Михаил, но взгляд его скользнул по фигуре Марины с невольной оценкой.
— Ой, здравствуйте! — Она сделала вид, что смутилась. — Я так много о вас слышала, а познакомились вот только сейчас…
— Ну, лучше поздно, чем никогда, — он тоже слегка смутился и кашлянул.
— Точно! — кокетливо улыбнулась Марина и начала раскладывать на столе принесенные гостинцы: нарезки, коробку с пирожными, соки.
— Боже, зачем столько? — Вера растерянно смотрела на это изобилие.
— Пустяки! Ешь, набирайся сил! И побыстрее выздоравливай — разве можно надолго оставлять одного такого мужчину? — Она бросила на Михаила игривый взгляд.
— Со мной ничего не случится. Главное, чтобы Веруша поправилась.
— Вот-вот, я о том же!
Вера почувствовала неловкость. Ситуация вдруг стала напряженной, хотелось, чтобы все поскорее ушли, и можно было просто закрыть глаза.
— Миш, иди… Я что-то устала, — жалобно посмотрела она на него.
— Да-да, уже! — засуетилась Марина. — Михаил, вы на машине? Не подбросите? Я свою в сервис сдала, а на такси не люблю…
— Конечно, — ответил он сдержанно.
Михаил
Михаил и не думал продолжать общение с этой холёной красавицей, в которой не было и тени Вериной теплоты и детской искренности. Но что он мог ответить на её жалобное: "Поможешь собрать вешалку? Я одна не справлюсь..."? Отказать? Сказать, что у него дела поважнее?
Они поднялись в квартиру. На полу действительно валялись доски и металлические трубки — видимо, та самая злополучная вешалка.
— Отвёртка есть? — сухо спросил он, стараясь не смотреть на Марину.
— Сейчас принесу! — бодро ответила та и скрылась в комнате.
Михаил присел на корточки, перебирая детали.
— Инструкция где? — бросил он через плечо.
В ответ — лёгкое прикосновение. Её руки, нежные, но требовательные,
мягко легли на его плечи.
...
Позже он стоял на балконе, затягиваясь сигаретой. Дверь скрипнула — Марина подошла сзади, прижалась, положила голову ему на плечо.
— Не надо... — он резко отстранился.
В прихожей, натягивая ботинки, он услышал её голос:
— Ты же мужчина... Тебе нужна нормальная женщина. А Вера... бедняжка...
Михаил резко выпрямился. Взгляд его стал ледяным. Без слов он пнул ногой несобранную вешалку, и та с грохотом разлетелась по полу.
В машине он судорожно достал телефон, чтобы включить навигатор. На экране — новое сообщение от Веры:
"Я уже соскучилась. Завтра приедешь?"
Пальцы замерли над клавиатурой. Он не смог ответить. Не посмел.
Психолог
Анжелика Альбертовна смотрела на Веру с экрана ноутбука.
— Вера, терапия подходит к концу. Я сделала всё, что могла.
— Но мне сейчас как никогда нужна поддержка! — воскликнула Вера. — Я чувствую себя такой одинокой, несчастной, уродливой!
— Человек всегда одинок в своём несчастье. Окружающие заняты собой, а их «поддержка» — не более чем снисходительное высокомерие. Чем ничтожнее кажется им человек, тем слаще их псевдодоброта. На самом деле они просто радуются, что хоть в чём-то превосходят его — калеку, старика или бездомного. Не ждите сострадания, если не хотите растерять последние остатки достоинства. Даже покидать этот мир следует с высоко поднятой головой.
— Но зачем тогда была вся эта терапия? Разве не для того, чтобы я могла бороться с болезнью? — Голос Веры задрожал, дыхание перехватило, слёзы подступили к горлу.
— Бороться с болезнью? — Анжелика Альбертовна насмешливо переспросила и даже закашлялась, будто подавилась смехом. — А с ветряными мельницами вы не пробовали? Скажите, вы хоть кого-то в этой жизни победили? Воспользовались хоть одним из моих инструментов? Научились любить себя? Выстроили границы, через которые не прорвались бы ни ваша мать, ни подруга? Нет. Вы просто хотите, чтобы я была вашим костылём до последнего вздоха. О какой борьбе может идти речь? Болезнь — враг куда серьёзнее глупых и эгоистичных людишек.
— Анжелика Альбертовна, вы опять пугаете меня, — прошептала Вера. — Я не хочу думать о последнем вздохе! Я сильная, я всё смогу преодолеть! И я не отказалась от близких не потому, что я тряпка, а потому что люблю их!
— Если бы вы их просто любили, то не заболели бы. Но ваше умение любить безусловно осталось там, на той поляне, где ваш отец вырвал у вас куклу. Это ведь был он, да? Любимый папочка, добрый и сильный. Человек, который должен был защищать, ударил маленькую девочку — свою дочь — и ушёл, чтобы обменять игрушку на водку. Потому что это было важнее. И тогда закончилась ваша история любви, а началась история болезненных привязанностей — в поисках одобрения, чтобы вас больше не ударили. Вы проиграли эту жизнь, Вера. Я сожалею. Прощайте.
Экран погас.
На месте лица психолога осталась лишь заставка — россыпь синих колокольчиков на зелёном фоне.
Вера сидела, словно в оцепенении, уставившись в монитор. Потом почувствовала что-то влажное на груди. Опустила взгляд — и увидела алое пятно, расползающееся по халату.
Там, где раньше была левая грудь.
Дальше — провал.
Последний инсайт. Хоспис.
Меня называли блестящим психологом. Я умела находить слова, которые проникали в самую глубь души, как скальпель — в плоть. И я, как хирург, вскрывала нарывы, вычищала, лечила.
И когда мне диагностировали рак, я поняла: это несправедливо. Почему я? Почему так рано? Почему одна?
А потом появилась она.
Моя пациентка — хрупкая, напуганная, цепляющаяся за жизнь. И я... я стала ее проводником. Не к свету, нет. К принятию. К покою. Я мягко, шаг за шагом, готовила ее к тому, что боль — это не враг, а усталость — не слабость. Что смерть — не конец, а освобождение.
И она поверила.
Я видела, как ее глаза теряли блеск, как дыхание становилось тише, как тело подчинялось моим словам больше, чем врачам. Внушение — страшная сила. Можно убедить человека, что он здоров. А можно — что умирает.
Почему я не помогла себе? Потому что внушение требует веры. А я — всегда знала слишком много.
Знала, как работает механизм. Знала, где в психике рычаги, где кнопки. Я могла бы убедить других в чем угодно — но я не могла перестать знать правду.
Терапевт не лечит себя сам. Художник не видит свою картину свежим взглядом.
Вот и я не могла обмануть себя так, как обманывала других.
Сегодня утром я позвонила в больницу — якобы попрощаться. Между делом спросила: "Как там моя Вера?". Главврач ответил коротко: "Умерла ночью".
...Человек — всего лишь кукла на нитях убеждений. Я дёргала за них — и пациенты плясали. Вот и эта дурочка, у которой были все шансы, запуталась в паутине моего внушения.
Чувствую ли я себя победительницей?
Нет.
Я всё равно ухожу. Без зрителей, без аплодисментов. Никто не узнает о моей ювелирной работе — я не оставила записей.
И сейчас, глядя в потолок палаты, я поняла свою ошибку. Не в механике внушения — тут я безупречна.
Я ошиблась в выборе.
Мне было бы легче сейчас, если бы я вылечила ту девочку — Оксану, а не убила Веру.
Нельзя творить зло намеренно.
Не потому что "грешно" или "Бог накажет". А потому что каждая жестокая мысль - это игла, которую ты вводишь себе в вены. Каждая спланированная подлость - капля яда в собственной крови.
Я думала, что убиваю лишь пациентку. А на самом деле - медленно умерщвляла себя. Каждым злорадным взглядом. Каждым "гениальным" манипулятивным ходом.
Можно быть эгоисткой. Можно любить себя больше всех на свете.
Но нельзя намеренно ломать других - и оставаться целой.
Эксперимент удался. Подтверждено:
Человек - марионетка. Но кукловод всегда становится частью спектакля
Нити режут руки тем сильнее, чем жестче ты за них дергаешь.
О.Г. Июль 2025