— Анечка, где ты? Почему не отвечаешь на звонки?!
Аня посмотрела на экран телефона. Седьмой вызов за полчаса. А она всего лишь зашла в магазин за хлебом.
— Мам, я же сказала, что в магазин...
— А почему не взяла трубку сразу? Я уже думала, что с тобой что-то случилось!
Двадцать семь лет. Высшее образование. Работа в приличной компании. А чувствует себя как подросток, которого поймали за курением.
Аня закрыла глаза и медленно выдохнула. Считала про себя: раз, два, три... Техника, которую освоила год назад, когда поняла — если не научится контролировать раздражение, просто взорвется.
— Мам, всё нормально. Иду домой.
— Хорошо, солнышко. А то я уже начала волноваться. Ты же знаешь, какое у меня сердце...
Знает. Конечно, знает. Мама напоминает об этом каждый день.
Когда Аня вошла в квартиру, мама встретила её в прихожей. Словно караулила у двери.
— Ну наконец-то! А я уже хотела к соседям идти, может, они знают, где ты.
— Мам, я была в магазине двадцать минут.
— Двадцать минут... А для меня это целая вечность! Ты же понимаешь, что ты у меня одна. Больше никого нет.
Аня молча разула туфли. Эта фраза. Каждый день. Как заклинание.
Ты у меня одна.
Больше никого нет.
Ты — мой смысл жизни.
После развода, семь лет назад, мама будто пересадила всю свою любовь, всё внимание, всю жизнь на дочь. Папа ушел к другой женщине, и мама превратилась в... во что? В тень?
— Садись, я тебе борщ подогрею.
— Мам, я не голодная.
— Как не голодная? Ты же ничего не ела с утра!
— Я завтракала.
— Это не завтрак! Кофе с печеньем — это перекус. Садись, говорю!
И Аня садилась. Потому что спорить было бесполезно. Потому что мама начнет плакать, скажет, что дочь её не любит, что никто её не ценит.
Потому что легче согласиться.
…
— У нас для тебя предложение.
Начальник отдела смотрел на Аню с улыбкой. А она чувствовала, как сердце начинает колотиться.
— Наш партнер в Москве ищет руководителя проекта. Зарплата в два раза больше, социальный пакет, служебная квартира на первое время. Мы рекомендовали тебя.
Москва.
Свобода.
Новая жизни.
— Это... это здорово, — прошептала Аня. — А когда нужно дать ответ?
— До конца недели. Подумай.
Домой она шла как в тумане. В голове крутились одни и те же мысли: «А вдруг? А может быть? А что, если?..»
Впервые за много лет она почувствовала что-то похожее на надежду.
— Мамочка, у меня новости!
Мама сидела на кухне, листала журнал. Подняла глаза — и Аня увидела настороженность.
— Какие новости?
— Мне предложили работу в Москве! Представляешь? Это такая возможность...
Журнал упал на пол.
— В Москве? — голос мамы стал странным. Тихим и дрожащим. — То есть ты хочешь меня бросить?
— Мам, это не...
— Хочешь уехать и оставить меня одну? После всего, что я для тебя сделала?
Аня видела, как мамины глаза наполняются слезами. Как дрожат руки.
— Мам, ну почему сразу «бросить»? Это работа, это возможность...
— Возможность для чего? Забыть о матери? Анечка, ты же понимаешь — без тебя я пропаду. Я же после развода только тобой и живу. Ты — мой смысл жизни!
И снова эта фраза. Как камень на шею.
Ты — мой смысл жизни.
— Но мам...
— Никаких «но»! Я тебя растила, всю себя тебе отдала. А ты... ты хочешь меня предать.
Мама всхлипнула и вышла из кухни. Через минуту Аня услышала, как хлопнула дверь спальни.
Она осталась одна, глядя на упавший журнал. На обложке улыбалась счастливая семья.
Почему всё так сложно?
На следующий день началось. Мама жаловалась на боли в сердце. Жаловалась на давление. Вызывала скорую — уже второй раз за неделю.
— Доктор говорит, стресс, — всхлипывала она. — А у меня стресс из-за того, что дочь хочет меня бросить.
Врачи разводили руками. Анализы нормальные, сердце работает, давление в пределах нормы.
— Психосоматика, — тихо сказала участковый терапевт. — Вам к психологу надо.
Но мама в ответ только плакала громче.
Соседи смотрели на Аню с укором. Тетя Люба из соседней квартиры даже остановила её в подъезде:
— Анечка, как ты можешь? Мать у тебя больная, а ты о работе думаешь. Эгоистка, честное слово.
Эгоистка.
Слово въелось в сознание, как заноза.
…
Аня смотрела на билет на поезд. Москва, завтра, 08:15.
Она не сказала маме о собеседовании. Просто... не смогла. В последние дни дома стало невыносимо. Мама ходил за ней хвостиком, причитала, хваталась за сердце. Вчера даже упала в обморок — правда, очень театрально и как раз когда Аня разговаривала по телефону с подругой.
— Я еду, — сказала она своему отражению в зеркале. — Просто еду на собеседование. Имею право.
Утром встала рано, оделась тихо. Мама ещё спала. На кухонном столе оставила записку: «Уехала по делам, вечером буду».
По делам. Технически это правда.
В поезде Аня впервые за долгое время почувствовала... тишину. В голове. Телефон лежал в сумке выключенным. Никто не требовал отчета, где она, с кем разговаривает, что ест.
Это и есть свобода?
Собеседование прошло как в тумане. Аня отвечала на вопросы, улыбалась, кивала. А в голове крутилось: «А что сейчас дома? А что мама подумает?»
— Мы свяжемся с вами в течение недели, — сказал HR-менеджер. — Но скажу честно — вы нам подходите.
В поезде обратно она всё-таки включила телефон.
Двадцать семь пропущенных звонков.
Двадцать два сообщения.
Сердце ухнуло вниз.
«Аня, где ты?»
«Аня, ответь немедленно!»
«Дочка, я волнуюсь, что с тобой случилось?»
«АННА! Я вызываю милицию!»
Руки дрожали, когда она набирала номер.
— Алло?
Гудки. Мама не отвечала.
Снова набрала. Снова гудки.
Что происходит?
Аня выскочила из поезда и помчалась домой на такси. В голове проносилось самое страшное: инфаркт, инсульт, несчастный случай...
Если что-то случилось, я себя никогда не прощу.
Дверь квартиры была заперта. Аня звонила в звонок, стучала, кричала. Никто не отвечал.
— Мама! МАМА! Открой!
Соседи высыпали в коридор.
— Анечка, что случилось?
— Мама не отвечает! Может, ей плохо?
Тетя Люба покачала головой:
— А где ты была весь день? Она к нам приходила, вся в слезах. Говорила, что ты пропала без вести.
Слесарь вскрыл замок. Аня ворвалась в квартиру.
— Мама!
Мама сидела в своей комнате на кровати. Живая, здоровая. Смотрела в окно.
— Мама! — Аня бросилась к ней. — Я так испугалась! Почему не отвечала на звонки?
Мама медленно повернулась. Глаза красные, лицо, опухшее от слез.
— А теперь ты знаешь, каково это — остаться одной. Не знать, жив ли самый близкий человек или нет.
— Мам, я же оставила записку...
— «По делам»! — Мама встала, и Аня увидела, что она дрожит от ярости. — Какие такие дела? Где ты была? С кем? Ты... ты ездила на это собеседование, да?
Откуда она знает?
— Ты думаешь, я дура? Думаешь, не понимаю, что ты за спиной что-то замышляешь? — Мама подошла ближе. — Ты предательница, Анна. Предательница и эгоистка. Я тебя всю жизнь одна растила, а ты...
— Мам, хватит!
— НЕ ХВАТИТ! — мама кричала. — Ты жестокая! Бессердечная! Оставила больную мать и укатила неизвестно куда! А если бы мне стало плохо? А если бы я умерла?
Аня стояла и смотрела на маму. На этого чужого, разъяренного человека. И впервые подумала:
А не слишком ли дорого я плачу за её спокойствие?
…
— Мам, нам нужно поговорить.
Прошла неделя после «побега». Неделя холодной войны, тяжелых взглядов и демонстративных вздохов. Мама изображала смертельно больную мученицу, а Аня чувствовала себя последней сволочью.
Из Москвы позвонили. Предложили работу.
— О чем говорить? — мама не поднимала глаз от телевизора. — О том, как ты хочешь меня убить?
— Мам, я не хочу тебя убить. Я хочу жить.
— А я что, мешаю тебе жить?
Да. Мешаешь.
Аня не решилась сказать это вслух.
— Мам, мне тридцать скоро. Я имею право на собственную жизнь.
— Имеешь. Конечно, имеешь. А я имею право умереть от тоски.
И снова эта бесконечная карусель. Аня устала. Так устала, что даже злиться не хватало сил.
В субботу утром она пошла в магазин. По дороге встретила Сергея Петровича, соседа из третьей квартиры. Пожилой мужчина, вдовец. Всегда здоровался, иногда помогал маме с тяжелыми сумками.
— Анечка, привет! — он улыбнулся. — Как дела? Как мама?
— Нормально, — Аня попыталась изобразить улыбку. — А у вас как?
— Да вот, гуляю. Одному-то скучновато. — Он помолчал, потом добавил: — Хотел спросить... а мама твоя... она часто в магазин ходит?
Странный вопрос.
— Каждый день практически. А что?
— Да просто... мы иногда встречаемся там. Разговариваем. Она очень интересная женщина, твоя мама.
Что-то в его тоне заставило Аню насторожиться.
— Интересная?
— Ну да. Такая... живая. Рассказывает разные истории, смеется. Не то что дома, наверное...
Аня почувствовала, как что-то щелкнуло в голове.
Смеется? Мама? Которая дома только вздыхает и жалуется?
Вечером, когда мама смотрела свой сериал, Аня вышла на балкон покурить. И увидела... мама стояла во дворе рядом с Сергеем Петровичем. Они о чем-то тихо разговаривали. Мама... улыбалась.
Улыбалась.
Аня зажала сигарету в пальцах и смотрела. Мама положила руку на плечо Сергея Петровича. Он что-то сказал — и она рассмеялась. Звонко, молодо.
Когда она в последний раз так смеялась дома?
Аня не помнила.
Они разговаривали ещё минут десять. Потом мама направилась к подъезду. Аня быстро затушила сигарету и прошла в комнату.
Через пять минут мама вошла в квартиру.
— Где ты была? — спросила Аня.
— В магазине. — Мама не смотрела в глаза. — Хлеба купила.
Никаких пакетов в руках не было.
— Хлеба?
— Да. Хлеба. — Мама прошла на кухню. — А что, допрашиваешь меня теперь?
Она лжет.
Впервые за много лет мама ей лгала. И это было... странно освобождающе.
Значит, у неё есть своя жизнь. Есть то, о чем она мне не рассказывает.
В понедельник утром, когда мама ушла «в поликлинику», Аня взяла отгул и осталась дома. В полдень позвонила маме:
— Как дела? Что врач сказал?
— Плохо дела, — мама вздохнула. — Давление скачет, сердце болит. Выписал новые таблетки.
— А где ты сейчас?
— Домой иду. Очень устала.
Аня подошла к окну. Мама и Сергей Петрович сидели на лавочке возле соседнего дома. У мамы в руках был пакет с мороженым.
Она врет.
Она живет двойной жизнью.
И она... счастлива.
Вечером Аня не выдержала:
— Мам, а Сергей Петрович из третьей квартиры — он ведь хороший человек?
Мама поперхнулась чаем.
— Сергей Петрович? А что... что ты о нем знаешь?
— Да ничего. Просто встречала иногда. Он интересуется, как у тебя дела.
— Интересуется? — Мама покраснела. — Ну... да, мы иногда здороваемся.
Здороваемся.
И покупают мороженое.
И гуляют по два часа.
— Мам, — Аня села напротив. — Ты мне врешь.
— Что?!
— Ты мне врешь. Ты с ним встречаешься. Я видела.
Мама побледнела, потом покраснела, потом снова побледнела.
— Я... мы... это не то, что ты думаешь!
— А что я думаю?
— Мы просто... разговариваем иногда. Он одинокий, я одинокая...
— Мам, ты не одинокая. У тебя есть я.
— Это не то же самое! — мама вскочила. — Ты же не понимаешь! Ты молодая, у тебя вся жизнь впереди. А я... мне уже пятьдесят. Я думала, что жизнь закончилась, когда отец ушел. Но Сергей... он...
Она замолчала, поняв, что сказала слишком много.
— Он что, мам?
— Он мне нравится. — Голос стал тихим. — Очень нравится. Но я не могу... не имею права... У меня есть дочь, которой я нужна.
…
Аня смотрела на маму и вдруг поняла: они обе в ловушке. Мама боится отпустить дочь, потому что без неё останется пустота. А Аня боится уйти, потому что мама без неё «пропадет».
Но мама не пропадет. У неё есть Сергей Петрович, есть улыбки, есть мороженое в пакете и прогулки по два часа. Есть жизнь, которую она прячет.
— Мам, садись.
— Аня, я...
— Садись, пожалуйста.
Мама села. Руки сложила на коленях, как провинившаяся школьница.
— Мам, я тоже хочу признаться. Мне предложили работу в Москве. Хорошую работу. И я... я хочу согласиться.
— Аня, нет...
— Подожди. Выслушай. — Аня взяла мамины руки в свои. — Я не могу быть твоим смыслом жизни. Понимаешь? Не могу и не должна. Это слишком тяжело — быть чьим-то смыслом жизни.
— Но я же тебя люблю...
— Я знаю. И я тебя люблю. Но любовь — это не тюрьма. Любовь — это когда ты хочешь, чтобы человек был счастлив. Даже если он далеко.
Мама заплакала. Тихо, без истерики.
— А что, если я не справлюсь? Что, если мне будет плохо?
— А что, если справишься? — Аня улыбнулась. — Мам, ты встречаешься с Сергеем Петровичем и скрываешь это от меня. Знаешь, что это значит?
— Что?
— Что ты не такая беспомощная, как думаешь. Что ты умеешь строить отношения, умеешь быть интересной, умеешь жить. Просто... боишься.
— Боюсь, — мама кивнула. — Очень боюсь. А вдруг он поймет, что я старая и некрасивая? А вдруг я ему надоем?
— А вдруг нет?
Они сидели в тишине. На кухне тикали часы, за окном проехала машина.
— Аня, а если я попробую... с Сергеем... ты не будешь считать меня предательницей?
— Мам, я буду считать тебя молодцом.
— А если у меня не получится?
— Тогда попробуешь ещё раз. Или найдешь что-то другое. Хобби, работу, путешествия. Мам, тебе только пятьдесят. Это не возраст для того, чтобы ставить крест на жизни.
— А ты... ты правда хочешь в Москву?
— Очень хочу. Страшно, но хочу.
— И ты не будешь меня забывать?
— Я буду звонить, приезжать. Но не каждый день. И не буду отчитываться, где я и с кем.
— Но как я буду знать, что с тобой всё хорошо?
— А как ты сейчас знаешь, что с другими людьми всё хорошо? С подругами, с соседями, с Сергеем Петровичем?
Мама задумалась.
— Никак. Я... я доверяю.
— Вот и мне доверяй.
Мама обняла Аню. Впервые за много лет это объятие было легким, без отчаяния.
— Попробуем? — спросила Аня.
— Попробуем, — прошептала мама.
Четыре месяца спустя
— Мам, привет! Как дела?
— Анечка! Как хорошо, что ты позвонила! У меня новости.
— Какие новости?
— Мы с Сергеем... мы решили пожить вместе. То есть, он переедет ко мне. Но если ты против...
— Мам, я ЗА. Я очень за!
— Правда? А то я думала, ты скажешь, что рано ещё...
— Мам, тебе пятьдесят, а не пятнадцать. Вы взрослые люди.
— Да, мы взрослые... А у тебя как дела? Работа?
— Отлично. Проект почти закончили. Кстати, на Новый год не смогу приехать — у нас корпоратив.
— Хорошо, солнышко. Мы с Сергеем тоже планы строили — хотели в театр сходить.
— В театр? Здорово!
— Да, он любитель театра. Я тоже полюбила, оказывается.
Аня положила трубку и улыбнулась. За окном её московской квартиры падал снег. На столе лежали документы нового проекта. В холодильнике — пицца, которую она съест на ужин, читая книгу.
Простые радости самостоятельной жизни.
А в родном городе мама собиралась в театр со своим Сергеем Петровичем. И, кажется, была счастлива.
Получилось.
У них обеих получилось.
Не сразу. Не легко. Первые месяцы были тяжелыми — мама звонила каждый день, плакала, говорила, что скучает. Аня тоже плакала, сомневалась, хотела вернуться.
Но они продержались. Обе.
И теперь у каждой была своя жизнь. Своя любовь. Свои планы на будущее.
Оказывается, любить можно и на расстоянии.
Оказывается, отпускать — это тоже любовь.
༄༄༄༄༄༄༄༄༄༄༄༄༄༄༄༄༄༄
А как вы думаете — легко ли отпускать взрослых детей? Или взрослых родителей?
Также вам может быть интересно: