Хрустальная ваза на столе вздрагивала от каждого слова, словно предчувствуя бурю. Вика стояла у окна, спиной к мужу, и её отражение в стекле казалось призрачным — красивое, но какое-то неживое. За окном моросил дождь, и капли стекали по стеклу, как слёзы.
— Больше не собираюсь ездить к твоей семейке, особенно к маме и сестричке, хватит с меня! — голос у неё срывался, но она держалась. — Понимаешь, Рома? Хватит!
Роман сидел в кресле, уткнувшись в телефон, и только сейчас поднял глаза. Что-то в её интонации заставило его насторожиться.
— Вик, да что случилось-то? Опять из-за того воскресенья? Мы же обсуждали...
— Обсуждали? — она развернулась, и Роман увидел, что жена плачет. — Ты называешь обсуждением то, как ты меня сдал? Как позволил им...
В её голосе звучало что-то такое, что заставило его отложить телефон. Вика была сильной женщиной — директор филиала банка, всегда собранная, всегда в контроле. Видеть её такой... это пугало.
— Послушай, может, давай сначала? Мама звонила, юбилей у неё... семьдесят лет. Как мы можем не приехать?
Вика засмеялась — коротко, зло.
— Семьдесят лет унижений и издевательств? Отличный повод для празднования!
Она прошла к дивану, опустилась на него, обхватила руками колени. В этой позе она казалась маленькой девочкой, которую обидели в песочнице.
— Рома, а ты помнишь, что было в прошлый раз? Когда мы приехали на день рождения к Инге?
Роман нахмурился. Он помнил, но не понимал, почему жена так всё воспринимает.
— Ну, мама пошутила про твой возраст, сестра про работу что-то сказала... Обычное общение в семье.
— Обычное? — Вика встала, и в её движениях появилась та самая стальная хватка, которой она руководила подчинёнными. — Твоя мама сказала, что в тридцать восемь пора бы уже родить, а не в карьере купаться. Инга заявила, что все успешные женщины — это мужики в юбках. А тётя Вера добавила, что мужу со мной, наверное, скучно, раз я всё время работаю.
— Да ладно, они же не со зла...
— Не со зла? — она остановилась перед ним. — Рома, а ты видел, как на меня твоя мама смотрит? Как будто я украла у неё что-то. Как будто я недостойна быть с тобой.
Роман встал, попытался обнять жену, но она отстранилась.
— Вик, ну что ты... Мама просто переживает за нас. Детей нет, время идёт...
— Время идёт, — повторила она медленно. — Знаешь, что мне тётя Вера сказала, когда ты с Ингой на кухню ушёл? Что мне надо попридержать язык и не выставляться со своими достижениями. Что мужчины не любят, когда жена больше зарабатывает.
Воспоминания нахлынули на неё волной. Тот день... они сидели в старой квартире Светланы Ивановны, пили чай с тортом, который Вика привезла из дорогой кондитерской. И с первых минут она почувствовала это — как они смотрят на её платье, туфли, сумочку. Как оценивают каждый её жест.
— Знаешь, как твоя сестра меня представила соседке? — Вика отвернулась к окну. — «Это невестка, карьеристка». Вот так — карьеристка. Как будто это ругательство.
— Инга просто... она завидует немного. Ты же понимаешь, у неё с работой не очень...
— Завидует? — Вика повернулась. — Рома, она меня ненавидит. Все они меня ненавидят. И не потому, что я плохая. А потому, что я не такая, как они.
Она подошла к зеркалу, поправила волосы. Красивая женщина смотрела на неё из отражения — ухоженная, стильная, успешная. Именно такая, какой она хотела быть с детства.
— Помнишь, как мама сказала, что в её время женщины были настоящими? Что умели готовить, детей воспитывать, а не только в офисе сидеть?
— Мама из другого поколения, ты же знаешь...
— Другого поколения? — Вика развернулась. — Рома, а ты слышал, что она сказала про мой салат? Что я ужасно его приготовила и если не умею готовить, то зачем замуж вышла!
Роман молчал. Он слышал, конечно. Но мать была матерью, и перечить ей казалось невозможным.
— А когда я рассказала про повышение, про новый проект... — голос Вики дрожал. — Твоя мама сказала: «Хорошо, хорошо, а детей когда рожать будем?» И все засмеялись. Все, кроме меня.
Она опустилась на диван, закрыла лицо руками.
— Рома, я не могу больше. Я не могу каждый раз оправдываться за то, что я есть. За то, что работаю, зарабатываю, добиваюсь успеха. За то, что мы пока не готовы к детям.
— Но мама права насчёт детей. Нам уже...
— Нам уже что? — она подняла голову. — Нам уже пора жить по чужим правилам? Пора забыть о том, что мы хотим, и делать то, что от нас ждут?
Роман сел рядом, взял её руки в свои.
— Вик, это семья. Моя семья. Я не могу просто взять и перестать с ними общаться.
— Я не прошу тебя не общаться. Я просто не хочу больше ездить туда и терпеть унижения.
— Ты преувеличиваешь...
— Преувеличиваю? — она встала. — Рома, в прошлый раз, когда мы уехали, я полчаса плакала в машине. Полчаса! А ты даже не заметил.
Он помнил. Помнил, как она молчала всю дорогу, смотрела в окно. Но подумал, что просто устала.
— Знаешь, что у меня больше всего болит? — Вика подошла к нему. — Не то, что они меня не любят. А то, что ты их не останавливаешь. Ты сидишь молча, когда они меня унижают. Ты позволяешь им это делать.
— Я не могу ссориться с матерью из-за каждого слова...
— Из-за каждого слова? — она отступила. — Рома, речь не о каждом слове. Речь о том, что я твоя жена. И ты должен защищать меня.
— Вика, — медленно сказал Роман. — Что ты предлагаешь?
— Я предлагаю честность. Скажи маме, что мы не приедем на юбилей. Скажи, что её отношение ко мне недопустимо.
— Но она же не поймёт...
— Тогда объясни. Рома, мне сорок лет в следующем году. Я прожила достаточно, чтобы понимать: уважение не зарабатывается тем, что ты терпишь неуважение.
Роман встал, прошёлся по комнате. Мать звонила каждый день, спрашивала, приедут ли они. Она так ждала этого дня, готовилась...
— А если мы попробуем ещё раз? — спросил он. — Я поговорю с ними заранее, объясню...
— Рома, — Вика подошла к нему, положила руки на его плечи. — Сколько раз мы уже пробовали? Сколько раз ты обещал поговорить?
Он молчал, потому что понимал: она права. Каждый раз он надеялся, что само собой всё наладится. Что мать поймёт, что Инга изменит отношение. Но ничего не менялось.
— Знаешь, что я поняла? — Вика отошла к окну. — Они не хотят меня принимать. Им нужна другая жена для тебя. Покорная, домашняя, которая будет рожать детей и печь пироги. А я не такая.
— Ты прекрасная...
— Я прекрасная, но не для них. И я устала доказывать своё право быть собой.
Роман подошёл к ней, обнял сзади.
— Что ж теперь будем делать? — спросил он тихо.
— Выбирать. Рома, настало время выбирать. Или твоя семья принимает меня такой, какая я есть. Или я перестаю быть частью этой семьи.
— Но это же ультиматум...
— Нет, — она повернулась к нему. — Это самосохранение.
Роман понимал, что выбор действительно нужно делать.
— Хорошо, — сказал он наконец. — Я позвоню маме. Скажу, что мы не приедем.
— Просто не приедем? — Вика покачала головой. — Рома, этого недостаточно. Нужно объяснить почему. Нужно сказать правду.
— Какую правду?
— Что я устала терпеть неуважение. Что они должны научиться принимать меня такой, какая я есть.
Роман кивнул медленно. Это было страшно — идти против матери, против сестры. Но ещё страшнее было потерять жену.
— Ладно, — сказал он. — Я скажу.
Вика улыбнулась — впервые за весь вечер.
— Спасибо, дорогой, что ты за меня — прошептала она.
Он крепко обнял её и поцеловал.
За окном дождь стихал, и в небе проглядывала луна. Завтра будет новый день. И в этом дне не будет места для унижений и компромиссов с совестью.
Только они двое, их любовь и право быть собой.
Звонок раздался в половине одиннадцатого вечера. Резкий, настойчивый. Роман взглянул на экран телефона и нахмурился.
— Инга, — сказал он Вике. — Странно, она обычно не звонит так поздно.
— Не бери, — попросила Вика. — Пожалуйста. Сегодня был тяжёлый день.
Но телефон не умолкал. Роман колебался, потом всё же ответил.
— Рома! — голос сестры был каким-то надломленным. — Рома, ты можешь приехать? Прямо сейчас?
— Что случилось? С мамой всё в порядке?
— Мама... — Инга всхлипнула. — Рома, с мамой случился инсульт. Она в больнице.
Мир остановился. Роман почувствовал, как холодеет кровь в жилах.
— Как... когда?
— Час назад. Она готовилась к юбилею, перебирала фотографии, и вдруг... Рома, врачи говорят, что состояние тяжёлое.
Вика увидела, как изменилось лицо мужа, и поняла всё без слов. Она подошла к нему, взяла за руку.
— Мы едем, — сказала она тихо.
— Что? — Роман не понял.
— Мы едем в больницу. Прямо сейчас.
— Но ты же говорила...
— Рома, — Вика посмотрела ему в глаза. — Я не хочу, чтобы ты потерял мать, не помирившись с ней. Поехали.
Дорога до больницы заняла полчаса. Они молчали, каждый думал о своём. Вика смотрела в окно на мелькающие огни города и понимала: что-то изменилось в ней самой. Не страх потерять свекровь — нет, она не притворялась, что любит её. Но страх потерять мужа, который будет винить себя всю жизнь.
В больнице их встретила Инга. Она выглядела растерянной, испуганной. Совсем не такой, какой была обычно — самоуверенной и язвительной.
— Как она? — спросил Роман.
— Врачи ничего не говорят. Только что в сознание не приходит.
Они сидели в коридоре, на жёстких пластиковых стульях. Инга плакала, Роман обнимал её, Вика сидела чуть в стороне. И вдруг она заметила, что на неё смотрит тётя Вера.
— Приехала? — спросила тётя сухо.
— Да.
— Не думала, что увижу тебя здесь.
Вика хотела что-то ответить, но тут из палаты вышел врач.
— Родственники Светланы Ивановны?
— Мы, — Роман встал.
— Состояние стабилизировалось. Сознание пока не вернулось, но опасность миновала. Завтра будем смотреть динамику.
Все облегчённо вздохнули. Инга всхлипнула и крепче прижалась к брату.
— Можно к ней зайти? — спросил Роман.
— По одному, на пять минут.
Роман зашёл первым. Потом Инга. Потом тётя Вера. Вика сидела в коридоре и не знала, что делать. Идти к свекрови казалось неуместным — какое она имела право?
— Иди, — сказал Роман, выходя из палаты.
— Не нужно, я подожду в машине.
— Вика, — он взял её за руку. — Пожалуйста. Иди к ней.
Она не понимала зачем, но пошла. Палата была маленькая, полутёмная. Светлана Ивановна лежала на кровати, подключённая к каким-то приборам. Выглядела она вдруг совсем старой и беззащитной.
Вика подошла ближе. И увидела, что свекровь смотрит на неё. Смотрит осознанно, хотя говорить не может.
— Светлана Ивановна? — прошептала Вика. — Вы меня слышите?
Женщина медленно кивнула. Потом с трудом подняла руку, дотронулась до руки Вики.
— Прости, — еле слышно прошептала она. — Прости меня.
Вика застыла. Она не ожидала этого.
— Я... я завидовала тебе, — продолжала свекровь с трудом. — Ты такая... красивая, умная. А я старая дура.
— Не говорите так, — Вика сжала её руку.
— Я боялась, что ты заберёшь у меня сына. Что он будет любить тебя больше, чем меня.
Вика почувствовала, как к горлу подступают слёзы.
— Светлана Ивановна, любовь к жене и любовь к матери — это разные вещи. Одна не исключает другую.
— Я знаю, — женщина закрыла глаза. — Но я была глупой. Прости меня. И... спасибо, что приехала.
— Я не могла не приехать. Вы мать моего мужа.
— А ты... ты хорошая жена ему. Я это знаю. Просто боялась признать.
Вика сидела рядом с постелью, держала руку свекрови, и чувствовала, как внутри неё что-то меняется. Не прощение — нет, забыть все обиды было невозможно. Но понимание. Понимание того, что иногда люди причиняют боль из-за своих собственных страхов.
Когда она вышла из палаты, Роман ждал её в коридоре.
— Как она?
— Лучше, — сказала Вика. — Думаю, она идёт на поправку.
Они вернулись домой под утро. Усталые, но какие-то другие. Вика заварила чай, они сидели на кухне, молча обнимались.
— Знаешь, — сказала Вика наконец. — Я, наверное, поеду на её юбилей. Если она поправится.
— Серьёзно?
— Серьёзно. Но на моих условиях. Я не буду терпеть унижения. Но попробую понять.
Роман поцеловал её в висок.
— Спасибо.
— Не за что. Просто... иногда для того, чтобы что-то изменить, нужно самому измениться первым.
За окном уже рассветало. Новый день действительно начинался. И в этом дне было место не только для любви и самоуважения, но и для понимания того, что даже самые сложные отношения можно починить, если есть желание.
Но главное — Вика поняла, что она не должна менять себя ради других. Она должна оставаться собой, но быть открытой для того, чтобы увидеть в других людях не только их недостатки, но и их страхи, и их боль.
Это было началом чего-то нового. Не примирения — нет, это было бы слишком просто. Но начало понимания того, что семья — это не только праздники и радость. Это ещё и умение прощать, не забывая о собственном достоинстве.
А за окном солнце поднималось всё выше, обещая день, полный новых возможностей.