Катя подолгу сидела у окна, наблюдая за привычной дворовой суетой. Внизу Сергей уже стёр очередную надпись со стены противоположного дома и теперь тщательно смывал из шланга остатки красной краски. Где-то с месяц назад кто-то повадился рисовать на этой стене баллончиком одну и ту же фразу: «Всё будет хорошо!». Неизвестный художник творил исключительно по ночам, в полной темноте, так что никто не мог понять, кто именно оставляет эти послания.
— Интересно, кому адресованы эти слова? — размышляла Катя, прижимаясь лбом к прохладному стеклу. — Вот бы мне такое написали... Может быть, меня всё-таки разыскал Дима из параллельного класса? Помнит ли он вообще о моём существовании?
Ведь прошло уже целых полгода с тех пор, как она перестала появляться в лицее. Сначала — больница, потом — долгие месяцы реабилитации, а теперь вот эта проклятая коляска и четыре стены квартиры. Дима мог бы уже отыскать её, если бы захотел. Но потом девушка понимала, что всё это лишь глупые мечты семнадцатилетней девчонки, и глаза её неизменно наполнялись горькими слезами. Она подолгу сидела у окна и молча плакала, глядя на серый двор, где её отец выполнял унизительную работу дворника.
Сергей внизу аккуратно смотал шланг на специальный барабан и теперь возился возле мусорных контейнеров, тщательно собирая в совок рассыпанный жильцами хлам. Подметал листья, убирал окурки, выравнивал неровно поставленные урны. Каждое его движение было выверенным, старательным — словно он пытался искупить какую-то непростительную вину.
Катя перестала с отцом разговаривать сразу после выхода из комы. Тогда, три месяца назад, она задала ему всего один вопрос:
— Где мама?
Когда Сергей не смог ответить, лишь опустил голову и заплакал, она сразу всё поняла. С тех пор между ними легла стена молчания, которую не могли разрушить ни время, ни боль, ни отчаяние.
Как ей позже объяснили врачи и следователи, прямой вины Сергея в той страшной аварии не было. Пьяный водитель грузовика проехал на красный свет и врезался в их машину на перекрёстке. Сергей сделал всё возможное и даже больше — резко вывернул руль, приняв основной удар на себя. Профессиональный каскадёр не справился бы лучше в такой ситуации. Но Катя всё равно винила отца в смерти матери.
— Ты же мужчина! — кричала она тогда, в больнице, когда боль ещё позволяла ей говорить. — Мог бы избежать таких ужасных последствий! В крайнем случае должен был погибнуть сам, лишь бы мама осталась жива!
Сергей не пытался оправдываться. Он молча выслушал её слова и с тех пор словно согласился с этим приговором.
Отец с ней тоже больше не разговаривал. Уже почти три месяца он только виновато и умоляюще смотрел на дочь своими покрасневшими от недосыпа глазами. Поначалу отчаянно пытался заговорить, объясниться, рассказать, как всё было на самом деле. Просил прощения, стоя на коленях возле её кровати, умолял сказать хоть одно слово. Но потом прекратил безуспешные попытки пробиться сквозь её ледяное молчание и теперь всё время пропадал на работе. Домой возвращался только поздно ночью, когда Катя уже спала. Разве что иногда оставлял на кухонном столе записки: «Задержусь до утра на подработке» или «В холодильнике твоя любимая запеканка».
Недавно он принёс ей бумаги из клиники и сообщил, что скоро ей сделают сложную операцию на позвоночнике. Сергей копил деньги на это лечение и ради заветной суммы работал круглые сутки без выходных. Даже должность дворника в их собственном доме взял на себя — оплата была мизерной, но всё же хоть какие-то дополнительные деньги. Управляющая компания охотно согласилась, ведь прежний дворник постоянно пил и работал спустя рукава.
Поэтому теперь в обязанности Сергея входило и стирание дурацких надписей, которые регулярно появлялись на стене напротив окон Катиной спальни. Он делал это каждое утро, методично и терпеливо, не подозревая, что дочь наблюдает за ним из окна.
Так прошла вся весна. Сергей работал сутками, а Катя молчала и ждала. Ждала операции, ждала чуда, ждала хоть какого-то просвета в этой беспросветной серости.
И вот этот день настал. Они провели его вместе в предоперационной палате городской больницы. Сергей сидел на жёстком стуле рядом с её кроватью, нервно теребил в руках медицинские документы. Иногда они украдкой смотрели друг на друга и снова отводили взгляды, не находя слов. Молчание стало их общим языком за эти месяцы.
После всех предоперационных приготовлений, анализов и консультаций, когда Катю уже укладывали на каталку и повезли в операционную, Сергей вдруг догнал медсестёр в коридоре. Он наклонился к дочери, осторожно поцеловал её в лоб и тихо, едва слышно шепнул на ухо:
— Всё будет хорошо, солнышко... Я обещаю тебе — всё будет хорошо.
Катя широко открыла глаза и посмотрела на отца. Впервые за три месяца она увидела его не через призму злости и обиды, а просто как человека, который страдает не меньше её.
— Всё будет хорошо... всё будет хорошо... — повторяла она снова и снова, пока её перекладывали на операционный стол и анестезиолог проверял капельницу. — Всё будет хорошо... — твердила она вместо положенного обратного отсчёта от десяти до нуля. — Всё будет хорошо...
Операция длилась шесть часов. Сергей всё это время не отходил от операционной, сидел на скамейке в коридоре и молился всем святым, в которых верил и не верил. Когда хирург наконец вышел, усталый, но улыбающийся, Сергей вскочил навстречу.
— Всё прошло удачно, — сказал врач, снимая перчатки. — Операция удалась. Теперь главное — реабилитация.
Утром, во время обхода, тот же хирург обнадёжил Катю и пообещал курс полной реабилитации в лучшем центре страны.
— Скоро забудешь про коляску и опять будешь танцевать! — повторял он то ли искренне веря в свои слова, то ли просто желая поддержать юную пациентку. — Через год от всех этих проблем не останется и следа!
Сергей всё время был рядом с дочерью и, казалось, верил обещаниям доктора даже больше, чем она сама. Впервые за долгие месяцы в его глазах появилась надежда.
А на следующее утро Катя увидела в окно, как на стене напротив появилась новая надпись: «Всё будет хорошо!» Красные буквы ярко выделялись на сером бетоне. Но на этот раз Сергей не стал их стирать. Он долго стоял возле стены, читал эти слова и улыбался.
На выписке из больницы вручили пару костылей, чтобы заново учиться ходить. Врач-реабилитолог, пожилая женщина с добрыми глазами, терпеливо объясняла:
— Катенька, помни — нагрузку увеличиваем постепенно. Первые две недели только по комнате, потом можно расширять маршруты.
Дали целую кипу инструкций: как принимать таблетки, какие делать упражнения, записали на курс физиотерапии в поликлинику. Медсестра подробно расписала график приёма лекарств:
— Утром натощак — вот эти жёлтые, после завтрака — белые капсулы, а на ночь обязательно болеутоляющие. И не пропускайте ни одного приёма!
Сергей молча кивал, запоминая каждое слово, старательно записывая всё в блокнот.
Дома Катя первым делом подъехала к окну своей комнаты — проверить надпись. Сердце колотилось от волнения. Но стена была чистой, словно заново окрашенной. Разочарование больно кольнуло где-то в груди.
— Наверное, управляющая компания закрасила, — пробормотала она, стараясь не показать отцу своего расстройства.
Так прошло несколько дней. Время, отмеренное промежутками между приёмом таблеток и заполненное изнуряющими тело и душу упражнениями, потихоньку шло на пользу. Каждое утро начиналось одинаково — сначала попытка встать с кровати, потом мучительные движения, заставляющие мышцы вспоминать, как они работали раньше.
Потихоньку стало получаться вставать на ноги, опираясь на костыли. Поначалу ноги подкашивались, руки дрожали от напряжения, а лоб покрывался потом уже через несколько минут. Но постепенно прогресс пошёл быстрее, и она могла пройтись от кровати до противоположной стены. Пару раз хотела подойти к окну, но не решалась. А вдруг там опять ничего нет? А вдруг это всё ей приснилось?
Но однажды утром, пересилив страх, она доковыляла до окна и выглянула наружу. Сердце замерло, а потом радостно забилось — надпись была на месте! Красные буквы по-прежнему убеждали её, что всё будет хорошо. Буквы были такими же яркими, словно их обновляли каждую ночь.
— Значит, не приснилось, — прошептала она, прижимаясь лбом к прохладному стеклу.
Так прошло лето. Катя уже уверенно передвигалась по всей квартире — от кровати до кухни, из комнаты в ванную. Костыли стали привычными, как продолжение рук. Сергей радовался каждому её шагу, каждому маленькому достижению:
— Катюшка, посмотри, как у тебя здорово получается! Ещё месяц назад ты и мечтать не могла так ходить.
— Да, пап. Кажется, я действительно поправляюсь, — отвечала дочь, и в её голосе впервые за долгое время звучала надежда.
Как-то среди ночи в начале сентября она проснулась и долго не могла уснуть. То ли от таблеток, то ли от поздней осенней жары, ей очень хотелось пить. Обычно она звала отца или ждала утра, но сегодня решилась пойти на кухню сама — Сергея дома не было, он подрабатывал ночным охранником в торговом центре.
Без коляски она впервые за долгие месяцы смогла пройти через коридор на кухню и чуть не упала, впотьмах споткнувшись о большой чёрный рюкзак. Сергей бросил его прямо на полу, когда вечером торопливо убегал на вторую работу. Из приоткрытого кармана рюкзака на пол выкатилось несколько аэрозольных баллончиков. Один был без крышки, видимо, им недавно пользовались. Красная краска ещё не совсем засохла на раструбе, и даже в темноте был заметен её насыщенный алый цвет.
Катя стояла, опираясь на стену и переводя дыхание, и вдруг словно пелена упала у неё с глаз. Она всё поняла. Всё-таки дошла до кухни, где потом долго сидела за столом и смотрела, как лёд из морозильника тает от её горячих слёз и растекается по столу солёной лужицей.
— Боже мой, — шептала она сквозь слёзы, — как же я могла не догадаться? Каждую ночь... каждую ночь он шёл туда и писал эти слова...
Всю ночь она не спала, прокручивая в голове события последних месяцев. Как отец исчезал по ночам, объясняя это подработкой. Как надпись появлялась вновь после каждого закрашивания. Как он всегда первым интересовался, видела ли она послание на стене.
Уже начало светать, когда она медленно оделась, засунула в карман куртки баллончик с красной краской и, опираясь на костыли, еле переставляя ноги, вышла за дверь. Дорога до соседнего дома показалась бесконечной. Каждый шаг давался с трудом, но она упорно двигалась вперёд. У стены она долго стояла, собираясь с силами и мыслями. Потом, неловко балансируя на одном костыле, начала выводить буквы.
Вернулась только под утро и, как добралась до кровати, сразу же провалилась в глубокий, спокойный сон.
Придя домой с ночной смены, Сергей первым делом зашёл в комнату дочери. Это была его привычка — проверить, как она спит, не нужно ли что-то. Чтобы не разбудить, на цыпочках подошёл и аккуратно поправил сбившееся одеяло. Потом долго стоял рядом и смотрел на её повзрослевшее за эти месяцы лицо.
— Моя храбрая девочка, — тихо прошептал он, — как же ты выросла...
Присмотревшись внимательнее, он сначала подумал, что ему показалось, не поверил своим глазам, но потом ясно заметил: появилось что-то новое в выражении этого родного лица. Что-то, чего не было уже очень давно.
Солнце уже начало пробираться в комнату сквозь тюлевые занавески, и лицо дочери буквально светилось, как на старинной картине. Да, исчезла та глубокая морщинка между бровей, которая появилась после аварии. И губы, плотно сжатые всё последнее время в страдальческой линии, теперь слегка улыбались во сне.
Он постоял так ещё немного, любуясь этим маленьким чудом, а потом подошёл к окну, чтобы задёрнуть занавески плотнее — пусть дочка выспится. Машинально выглянув в окно, он внезапно замер на месте.
Он стоял и смотрел на очень неровно выведенную надпись, и не мог поверить своим глазам. Буквы расплывались от набегающих слёз. Он так долго ждал от дочери каких-то слов, любых слов, любого проявления прежней Кати, но эти конкретные слова вновь наполнили его жизнь смыслом и счастьем.
— Катюшка, — прошептал он, утирая слёзы, — моя умная девочка...
Утреннее солнце светило прямо на стену соседнего дома, и на ней горела ярким алым огнём неровная, но такая родная надпись: «Спасибо, папа. Всё хорошо!»
В этот момент он услышал за спиной тихий голос:
— Пап, а ты не очень устаёшь на двух работах?
Сергей обернулся. Катя сидела на кровати, опёршись на подушки, и улыбалась — впервые за много месяцев улыбалась по-настоящему.
— Нет, Катенька, — ответил он, подходя к ней, — я совсем не устаю. Особенно теперь.
Они обнялись, и оба понимали, что самое страшное позади. Впереди их ждала долгая дорога к полному выздоровлению, но теперь они пойдут по ней вместе, поддерживая друг друга.
Автор: Елена Стриж ©