Анна разбирала вещи свекрови уже третий день. Михаил постоянно находил отговорки, чтобы не помогать — то работа, то встречи с клиентами. «Мам была скрытной, там ничего важного», — отмахивался он каждый раз, когда она просила о помощи.
Старый ореховый комод достался им в наследство вместе с трёхкомнатной квартирой в центре. Анна методично перебирала содержимое ящиков: старые квитанции, засохшие лекарства, пожелтевшие фотографии. В нижнем ящике, под стопкой пожелтевших снимков, её пальцы нащупали что-то твёрдое. Пачка писем, перевязанная синей атласной лентой.
Анна присела на корточки прямо на пол. Письма были адресованы свекрови — Валентине Петровне Соколовой. Обратный адрес: «Елена Михайлова». Имя ничего не говорило Анне, но почерк был нервным, торопливым.
Первое письмо датировалось мартом 2003 года. Двадцать лет назад. Анна помнила тот период — они с Михаилом тогда как раз поженились, жили в его холостяцкой квартире, мечтали о детях.
«Валентина Петровна, я не знаю, как к Вам обратиться. Михаил запретил мне с ним связываться, сказал, что у него новая жизнь. Но я должна Вам сказать — у Вас есть внучка. Её зовут Анастасия, ей полтора года. Михаил знает о ней, но отказывается признавать. Пожалуйста, если у Вас есть сердце, помогите нам...»
Руки задрожали. Анна перечитала письмо дважды, трижды. Внучка? У Михаила ребёнок? Но он же говорил, что никого серьёзного до неё не было, только мимолётные связи...
Следующее письмо было ещё более отчаянным:
«Валентина Петровна, я понимаю, что Вы не хотите нас знать. Но Настя болеет, а у меня нет денег на лечение. Она такая же, как Михаил — те же глаза, тот же упрямый подбородок. Она его дочь, как Вы можете в этом сомневаться? Я работаю на двух работах, но зарплаты не хватает. Умоляю, хотя бы раз взгляните на неё...»
Анна машинально проверила дату — май 2003-го. В это время они с Михаилом ездили в свадебное путешествие в Сочи. Он был нежным, внимательным, строил планы на будущее. «Хочу дочку, обязательно дочку», — говорил, обнимая её на пляже.
Письма становились всё реже. В последнем, датированном августом 2004-го, почерк был еле различим:
«Валентина Петровна, Настю забрали в детский дом. Я больше не могу о ней заботиться — рак, четвёртая стадия. У меня нет родственников, которые могли бы её взять. Отдаю Вам её документы и фотографии. Если когда-нибудь Михаил захочет найти дочь — пусть ищет в детском доме №7. Простите нас обеих...»
В конверте лежали документы — свидетельство о рождении, где в графе «отец» стоял прочерк, медицинская карта, несколько детских фотографий. На одной из них — девочка лет трёх с огромными серыми глазами, точно такими же, как у Михаила.
Анна сидела на полу, окружённая чужими тайнами, и чувствовала, как рушится её мир. Двадцать лет брака. Двадцать лет попыток забеременеть, обследований, лечения, слёз над отрицательными тестами. А у него была дочь. Есть дочь.
Дрожащими руками она открыла телефон, набрала номер справочной:
— Детский дом номер семь? Да, такой есть... Улица Лермонтова, 15.
— Анна, ты дома? — раздался голос Михаила из прихожей. — Как дела с разбором?
Она быстро сунула письма под фотографии, захлопнула ящик.
— Почти закончила, — крикнула в ответ, удивляясь тому, как ровно звучит её голос.
За ужином Михаил рассказывал о работе, планировал отпуск в Турции. Анна кивала, ела салат и думала: «Настя Михайлова. Двадцать два года. Живёт ли она ещё в детском доме? Вышла ли оттуда? Знает ли, что у неё есть отец?»
— Ты какая-то странная сегодня, — заметил Михаил. — Устала от разбора?
— Да, наверное. Там столько всего накопилось...
— Давай завтра отвезём всё на дачу или выбросим. Зачем тебе эти старые вещи?
Анна посмотрела на мужа — на знакомое лицо, седеющие виски, добрые глаза. Тот же человек, с которым она прожила двадцать лет. Но теперь он казался незнакомцем.
Ночью она лежала без сна, слушая его ровное дыхание. В голове крутились одни и те же вопросы: почему он молчал? Почему не помог матери своего ребёнка? Как можно было оставить дочь в детском доме?
Утром, когда Михаил ушёл на работу, Анна поехала на улицу Лермонтова. Детский дом располагался в старом особняке за высоким забором. Анна долго ходила рядом, не решаясь войти. Что она скажет? Зачем пришла?
— Вы кого-то ищете? — спросила женщина в белом халате, выходя из ворот.
— Я... хотела узнать об одной девочке. Анастасия Михайлова. Она жила здесь с 2004 года...
— А вы кто ей будете?
Анна помолчала.
— Родственница.
Женщина внимательно посмотрела на неё:
— Настя выпустилась пять лет назад. Поступила в педагогический, сейчас работает в школе. Хорошая девочка выросла, умница. В последние годы у неё была приёмная семья — Орловы, удочерили в шестнадцать. Сейчас живёт самостоятельно, они помогают. А где же вы были раньше?
— Не знали... Не знали о ней.
— Понятно, — женщина кивнула с пониманием. — Таких историй много. Она живёт на Садовой, 23, квартира 15. Работает в школе рядом с домом. Фамилия теперь у неё Орлова — удочерили её в 16 лет хорошие люди.
Анна записала адрес и поехала на Садовую. Обычная панелька, обычный подъезд. Она поднялась на третий этаж, постояла возле двери с номером 15. За дверью играла музыка, кто-то готовил — пахло жареным луком.
Анна так и не решилась позвонить. Вернулась домой и весь вечер мучилась: рассказать ли Михаилу? Но как? «Милый, а помнишь, у тебя есть дочь, которую ты бросил?»
На следующий день она снова поехала на Садовую. На этот раз дождалась, когда из подъезда вышла молодая женщина — высокая, стройная, с короткими тёмными волосами. Те же серые глаза, тот же решительный подбородок. Михаил в молодости.
Анна проводила её взглядом до школы, постояла у ворот. Настя вела урок в первом классе — было видно через окно. Терпеливо объясняла что-то малышам, улыбалась.
«Она могла быть моей дочерью, — думала Анна. — Могла расти в нашей семье, ходить в хорошую школу, поступить в университет на бюджет. Могла называть меня мамой...»
Вечером Михаил как обычно пришёл с работы, рассказывал о проблемах с клиентами. Анна готовила ужин и всё собиралась заговорить, но слова не шли. Как разрушить жизнь человека одной фразой?
— Миш, а ты хотел бы найти своих детей, если бы они были? — спросила она внезапно.
Он удивлённо посмотрел на неё:
— Каких детей? У меня нет детей, кроме тех, что у нас будут.
— А если бы были? От прежних отношений?
— Ань, о чём ты? Я же рассказывал тебе про всех своих женщин. Ничего серьёзного не было.
Анна отвернулась к плите. Он лгал. Смотрел ей в глаза и лгал.
Следующие дни прошли в мучительных раздумьях. Анна ездила к школе, наблюдала за Настей издалека. Девочка — теперь уже взрослая женщина — казалась счастливой. Смеялась с коллегами, терпеливо возилась с детьми. Зачем разрушать её жизнь правдой об отце, который её бросил?
Но в то же время в груди клокотала злость. На Михаила — за ложь. На себя — за трусость. На свекровь — за молчание. Сколько лет она мечтала о ребёнке, а у неё была внучка, растущая в детском доме!
Решение пришло неожиданно. Анна зашла в цветочный магазин рядом со школой — просто так, без цели. И там, выбирая букет астр, столкнулась с Настей лицом к лицу.
— Простите, — пробормотала девушка, отступив на шаг.
— Ничего, — Анна смотрела в серые глаза, которые были точной копией Михаиловых, и чувствовала, как сжимается сердце.
— Красивые астры, — сказала Настя, показывая на букет в руках Анны. — Мои любимые цветы.
— И мои тоже, — ответила Анна. — А вы... простите, вы случайно не Анастасия?
Девушка удивлённо кивнула:
— Да, а мы знакомы?
— Нет, просто... вы очень похожи на одного моего знакомого.
Настя улыбнулась:
— Говорят, у всех есть двойники. А ваш знакомый хороший человек?
Анна помолчала:
— Не знаю. Раньше думала, что знаю. А теперь... сомневаюсь.
Они вышли из магазина вместе. Настя торопилась домой — сказала, что нужно проверить тетради. Простая, открытая, добрая. Совсем не похожая на отца характером.
— Анастасия, — окликнула её Анна. — А если бы у вас была возможность узнать правду о своих родителях, вы бы хотели?
Девушка остановилась:
— Странный вопрос. А почему вы спрашиваете?
— Просто интересно. Чисто гипотетически.
Настя подумала:
— Знаете, когда-то очень хотела. В детстве всё время мечтала, что мама меня найдёт, заберёт. Потом поняла — если бросили, значит, не нужна была. А сейчас у меня есть семья, работа, своя жизнь. Зачем ворошить прошлое? Иногда правда делает больнее лжи.
Анна проводила её взглядом и поняла — решение принято.
Дома она достала из комода письма и сожгла их на кухне, над раковиной. Пепел смыла водой. Фотографии и документы спрятала в свой письменный стол — на всякий случай.
Михаил пришёл поздно, усталый и голодный.
— Как дела с разбором? — спросил он, целуя её в щёку.
— Всё закончила. Ничего ценного не было. Старые бумаги да фотографии.
— Вот и хорошо. А то ты какая-то странная стала в последние дни.
Анна накладывала ему суп и думала: да, странная. Потому что узнала, какой ты на самом деле. Узнала, что у меня есть взрослая падчерица, которая даже не подозревает о моём существовании. Узнала, что можно двадцать лет прожить с человеком и не знать его.
— Ань, ты меня слушаешь? — Михаил махал рукой перед её лицом. — Я про отпуск говорю. Может, не в Турцию, а в Грецию? Ты же хотела увидеть Санторини.
— Да, конечно. Как скажешь.
Она села напротив, смотрела, как он ест, рассказывает о планах, и думала: а что, если бы Настя была другой? Что, если бы захотела встретиться с отцом? Рассказала бы тогда правду?
Наверное, нет. Потому что поняла главное — некоторые тайны лучше хранить. Не из-за трусости, а из-за любви. К девочке, которая выросла без отца и стала хорошим человеком. К мужу, который, возможно, сам мучается угрызениями совести. К себе, потому что некоторые истины просто невозможно пережить.
За окном падал первый снег — рано в этом году. Анна смотрела на кружащие снежинки и думала о том, что жизнь — это не только правда и ложь. Это ещё и выбор — что важнее: справедливость или покой, честность или милосердие.
Настя нашла свою семью. Анна сохранила свою. Михаил продолжает жить со своими секретами. И пусть так и будет.
Некоторые письма лучше не читать. Некоторые истины лучше не знать. Некоторые двери лучше не открывать.
Даже если очень хочется.
Подписывайтесь на канал, чтобы не пропустить следующие рассказы.
Другие истории: