Чай остывал в чашках, а за окном моросил мелкий октябрьский дождь. Я сидела напротив Саши и чувствовала, как сердце колотится где-то в районе горла. Он нервничал — это было видно по тому, как он то и дело поправлял воротник рубашки и переставлял сахарницу с места на место.
— Вика, — начал он, и голос дрогнул. — Мне пятьдесят девять, тебе пятьдесят восемь. Мы не дети, чтобы играть в романтику.
Я кивнула, хотя внутри всё сжалось. Он достал из кармана маленькую бархатную коробочку — такую банальную, что хотелось и смеяться, и плакать одновременно.
— Но я хочу быть с тобой до конца. Официально. — Он открыл коробочку, и простое золотое кольцо блеснуло в свете кухонной лампы. — Выходи за меня замуж.
Время словно остановилось. Дождь за окном, тиканье часов на стене, его дыхание — всё стало невыносимо громким. А я... я почувствовала панику. Не радость, не волнение — именно панику. Потому что за последние десять лет я привыкла принимать решения одна, привыкла отвечать только за себя. И вдруг — такое предложение.
— Саша, — выдавила я, стараясь, чтобы голос звучал спокойно. — Прежде чем я скажу "да", тебе нужно будет кое-что прочитать.
Он моргнул, не понимая.
— У меня есть брачный договор, — продолжила я, и пальцы предательски дрожали, когда я тянулась за несуществующей папкой. — Я уже согласовала его с юристом. Если мы женимся, нужно будет его подписать.
Лицо Саши изменилось. Не сразу, постепенно — как будто кто-то медленно гасил свет в его глазах. Он закрыл коробочку и убрал её в карман.
— Понятно, — сказал он тихо. — А можно узнать, что там написано?
— Раздельное имущество, конечно. Моя квартира остаётся моей, твоя — твоей. Никаких претензий в случае развода. — Слова сыпались сами, и я не могла их остановить. — Ты же понимаешь, в нашем возрасте нужно думать головой, а не сердцем.
Он встал из-за стола, медленно, словно каждое движение давалось с трудом.
— А я-то думал, что мы давно прошли этап взаимных проверок, — сказал он, надевая куртку. — Жаль, что ты обо мне такого мнения.
— Саша, это не про тебя! Это просто разумно...
Но он уже шёл к двери. Остановился только на пороге, не оборачиваясь:
— Знаешь, Вика, за всю свою жизнь я ни разу не женился по расчёту. Не собираюсь начинать в пятьдесят девять.
Дверь закрылась тихо, без хлопка. А я так и сидела на кухне, глядя на остывший чай и думая, что же, чёрт возьми, я наделала. Брачного договора, конечно же, никакого не было. Был только страх — липкий, противный страх потерять то, что строила всю жизнь. И теперь я потеряла, возможно, гораздо больше.
Пустота после бури
Неделя тянулась как год. Каждое утро я просыпалась с мыслью, что нужно ему позвонить, объяснить, что всё было неправдой. Но гордость — эта дурацкая, въедливая гордость — не давала взять трубку.
В редакции я стала ещё более въедливой, чем обычно. Корректоры шарахались от моего стола, а секретарша Люда начала носить мне кофе на цыпочках, как будто я была спящим драконом.
— Что с тобой? — спросила в пятницу Галка, моя заместитель. Мы сидели в нашей любимой кофейне напротив редакции, и она сверлила меня взглядом поверх очков. — Ты как заведённая. Третий день всех пилишь.
— Ничего со мной, — буркнула я, размешивая сахар в капучино. — Просто устала от безответственности. Все хотят всё и сразу, а думать головой не хотят.
— Это про работу или про Сашу?
Я поперхнулась кофе.
— При чём тут Саша?
— А при том, что ты уже неделю ходишь как сова, и у тебя под глазами синяки. Что случилось?
Я рассказала. Не всё, конечно — про ложь о договоре промолчала. Сказала только, что он сделал предложение, а я ответила, что сначала нужно решить юридические вопросы.
— Господи, Вика! — Галка аж за голову схватилась. — Ты как прокурор, честное слово. Всё тебе надо доказать, всё проверить. А он просто хотел быть рядом с тобой.
— Зато теперь я знаю, что он за человек, — огрызнулась я. — При первой же сложности сбежал.
— Сложности? — Галка покачала головой. — Вика, милая, ты ему по сути сказала: "Я тебе не доверяю, подпиши бумагу, что ты не мошенник". Как он должен был реагировать?
— Нормально должен был! Понимающе! В наше время это разумно...
— В наше время, — перебила Галка, — это больно. Представь, что ты призналась бы ему в любви, а он в ответ попросил бы справку о твоём психическом здоровье. Для собственного спокойствия.
Я замолчала. Потому что поняла: она права. И поняла ещё кое-что — договора-то на самом деле не было. Я соврала. Испугалась и соврала.
— А вдруг бы оказалось, что он меня обманывает? — тихо спросила я.
— Ты уже обманула первая, — сказала Галка и мягко коснулась моей руки. — Может, пора это исправить?
Вечером я долго ходила по квартире, брала телефон, клала обратно. Набирала номер, сбрасывала. А потом легла спать и в первый раз за неделю не плакала в подушку. Потому что решила: завтра поеду к нему в Уфу и всё расскажу. Как есть. Без прикрас и без оправданий.
Когда гордость больнее любви
Но он оказался быстрее меня.
В субботу утром я сидела на той же кухне, где неделю назад всё испортила, и читала рукопись молодого автора. История про любовь, конечно же — все молодые пишут про любовь. А я в свои пятьдесят восемь умудрилась её потерять.
Звонок в дверь заставил подпрыгнуть. Я подумала — почтальон, или соседка тётя Зина со своими жалобами на коммунальщиков. Но за дверью стоял Саша.
Он выглядел усталым. Не выспавшимся, постаревшим на эти семь дней. На нём была та же куртка, в которой он уходил, и в руках — плотная папка.
— Привет, — сказал он спокойно. — Можно войти?
Я кивнула, не доверяя голосу.
Мы прошли на кухню — туда, где всё началось и, казалось, закончилось. Он сел на тот же стул, где сидел неделю назад, но теперь между нами была невидимая стена.
— Я подумал, — начал Саша, кладя папку на стол. — Может, ты права. Может, в наше время действительно нужно всё предусмотреть заранее.
Сердце ёкнуло.
— Я составил настоящий брачный договор. Обратился к знакомому юристу, всё как полагается. — Он говорил ровно, без эмоций. — Раздельное имущество, никаких взаимных претензий. Всё, как ты хотела.
Я смотрела на папку и чувствовала, как внутри всё сжимается в комок.
— Но знай, Вика, — продолжил он, и голос дрогнул. — Когда я делал тебе предложение, я думал не о твоей квартире. Я думал о том, как мы будем завтракать вместе. Как ты будешь ругать меня за разбросанные носки. Как мы состаримся рядом друг с другом.
Он встал, и я поняла, что он снова уходит. Навсегда.
— Если ты подпишешь этот договор, я женюсь на тебе. Но это будет не тот брак, о котором я мечтал.
Дверь закрылась ещё тише, чем в прошлый раз. А я сидела и смотрела на папку, которую не могла заставить себя открыть. Потому что понимала: внутри не просто юридический документ. Внутри — конец всего, что могло бы быть между нами.
Билет в один конец
Я ехала в поезде "Ижевск-Уфа" и думала, что совсем рехнулась. Билет взяла спонтанно, в понедельник утром, когда поняла, что больше не могу. Та папка так и лежала на кухонном столе нетронутой — я не решалась её открыть.
За окном мелькали осенние поля, а я нервно комкала в руках листок бумаги. На нём от руки было написано всего несколько строк — мой собственный "брачный договор", который я сочинила ночью в приступе отчаяния и нежности.
В Уфе я долго искала его дом, хотя адрес знала наизусть. Страшно было — вдруг он не один? Вдруг уже решил, что я ему не нужна? Вдруг за эти дни встретил кого-то, кто не требует никаких бумаг, а просто любит?
Подъезд оказался обычным, советским. Я поднялась на третий этаж, постояла перед дверью с табличкой "Петров А.В." и нажала кнопку звонка.
Он открыл не сразу. Когда увидел меня, растерялся — это было написано на лице.
— Вика? Что ты здесь...
— Можно войти? — перебила я. — Или ты занят?
Он молча отступил в сторону.
Квартира была маленькой, но уютной. Мужской уют — никаких рюшечек, но всё на своих местах. Пахло кофе и свежестью. На балконе, который был виден из прихожей, стояли два кресла и маленький столик.
— Кофе будешь? — спросил он, всё ещё не веря, что я здесь.
— Буду.
Мы прошли на балкон. Уфа простиралась внизу, подсвеченная вечерними огнями. Красиво. Спокойно. Так, как не было у меня в душе последние две недели.
— Саша, — начала я, когда он поставил передо мной чашку. — Я соврала тебе.
Он поднял брови.
— Никакого договора у меня не было. Я его выдумала. Испугалась и выдумала.
Молчание затянулось. Я не знала, что он думает, что чувствует.
— Зачем? — спросил он наконец.
— Не знаю. Страшно стало. Что если ты меня разлюбишь? Что если я тебе надоем? Что если... — Я замолчала, потому что поняла, как глупо это звучит.
— И что теперь?
Я достала свой листок — мятый, с кляксой от чая.
— Теперь у меня есть настоящий договор. Написала сама.
Он взял листок, прочитал и тихо засмеялся. Впервые за все эти дни — засмеялся.
А там было написано: "Я, Виктория Семёнова, обязуюсь варить тебе суп, когда ты болеешь, не ворчать, когда ты смотришь футбол, и делить с тобой одеяло до конца наших дней. Взамен прошу только честности и утреннего кофе в постель по воскресеньям."
— Подписывать будешь? — спросила я.
Он сложил листок пополам и сунул в карман рубашки.
— Уже подписал, — сказал он и поцеловал меня так, как не целовал никогда — нежно и навсегда.
А внизу огни Уфы мерцали, как звёзды, и я подумала, что иногда нужно проехать полстраны, чтобы понять: счастье не требует никаких договоров. Оно требует только смелости его принять.