— Да пошли вы все к чертям собачьим! — рявкнула тетя Римма, швыряя грязную тарелку обратно в раковину. — Милочка, заставляешь нас вкалывать? Мы отдыхать приехали, понятно?
Инга замерла у плиты, словно ее ударили хлыстом по лицу. Сковорода с яичницей дымилась в руках, а на кухне повисла такая тишина, что слышно было, как капает вода из неисправного крана.
Вот и началось, — подумала она, чувствуя, как внутри поднимается знакомая волна бессилия и ярости.
А началось все неделю назад, когда черная "девятка" заскрипела тормозами у их калитки. Инга как раз поливала розы в палисаднике, и сердце у нее сжалось — она узнала эту машину. Римма. Старшая сестра Васи, которая появлялась в их жизни, как ураган — внезапно, разрушительно и надолго.
— Васька! — заорала Римма, вываливаясь из машины. — А вот и мы! Погостить приехали!
За ней потянулась вереница родственников: ее муж Геннадий с пивным брюхом и вечно недовольным лицом, двое сыновей-бездельников — Сергей и Михаил, и невестка Жанна с крашеными волосами цвета морковки. Багажник машины был забит сумками, как будто они собирались переехать навсегда.
— Римма, ты же говорила, что предупредишь... — попытался было Вася, выходя на крыльцо.
— А чего предупреждать-то? Семья все-таки! — отмахнулась тетка. — Инга, милая, где нам разместиться?
Милая... Как же Инга ненавидела это слово в устах Риммы. Оно звучало, как удар хлыста, прикрытый сахарной глазурью.
Первые два дня прошли в суете. Гости расположились по всему дому: Римма с Геннадием заняли гостевую спальню, сыновья растянулись в гостиной на диванах, а Жанна обосновалась в кабинете Васи. Дом превратился в проходной двор — везде валялись чужие вещи, в ванной висело чужое белье, а холодильник опустошался с космической скоростью.
— Инга, а что на ужин? — спрашивала Римма, развалившись в кресле перед телевизором. — Мы проголодались с дороги.
— Инга, у тебя пива нет? — подключался Геннадий.
— Инга, где у вас утюг? — канючила Жанна.
Инга, Инга, Инга... Будто она была прислугой в собственном доме.
А Вася... Вася молчал. Крутился рядом, помогал таскать сумки, улыбался натянуто и избегал смотреть жене в глаза.
Семья, — говорил он себе. — Что поделаешь, семья.
К четвертому дню терпение Инги начало трещать по швам. Родственники освоились окончательно. Геннадий с сыновьями устроили в бассейне пьянку — плавали с бутылками пива, орали песни до полуночи. Жанна заняла ванную комнату на целый день, делая себе маникюр и педикюр. А Римма командовала, как генерал на параде.
— Инга, сходи в магазин, у нас мясо закончилось для шашлыков, — распоряжалась она, не отрываясь от сериала.
— Инга, постели нам чистое белье.
— Инга, приготови что-нибудь вкусненькое к пиву.
Инга носилась, как белка в колесе. Готовила, стирала, убирала за гостями, которые разбрасывали окурки по террасе и оставляли грязную посуду где попало. К вечеру она валилась с ног, а утром все начиналось заново.
— Вася, — шептала она мужу в спальне, — сколько это будет продолжаться?
— Потерпи, Ингочка, — отвечал он, не глядя в глаза. — Они же родня. Скоро уедут.
Но гости и не думали уезжать. Наоборот, с каждым днем они чувствовали себя все увереннее. Сергей с Михаилом целыми днями лежали у бассейна, слушали музыку на полную громкость и требовали, чтобы им приносили еду прямо к шезлонгам. Геннадий нашел в гараже Васины инструменты и начал "чинить" свою машину, разбросав детали по всему двору. А Жанна повадилась брать без спроса Ингину косметику и украшения.
На пятый день произошло то, что переполнило чашу терпения. Инга пришла домой из поликлиники и обнаружила в бассейне жирные пятна от шашлыков, пустые бутылки и — о ужас! — трещину в дорогой мозаичной облицовке. Сергей, видимо, прыгнул с края и попал ногой в стенку.
— Что это такое?! — закричала Инга, показывая на трещину.
— А что такого? — пожал плечами Сергей. — Сами виноваты, что такой хрупкий бассейн построили.
— Хрупкий?! Да он стоит как машина!
— Инга, не кричи на ребенка, — вмешалась Римма. — Мальчишки есть мальчишки. Зато как он хорошо плавает!
Ребенка... Сергею было двадцать пять лет, и он уже год как не работал, живя на шее у родителей.
Вечером того же дня гости устроили очередную пьянку. Музыка орала до трех утра, соседи начали жаловаться, а утром Инга обнаружила в саду окурки, пустые бутылки и... следы рвоты на своих любимых пионах.
— Все! — рявкнула она, врываясь в спальню к Васе. — Хватит! Выгоняй их!
— Инга, успокойся...
— Не смей мне говорить "успокойся"! Они превратили наш дом в свинарник! Они сломали бассейн! Они...
— Семья, — устало сказал Вася. — Понимаешь? Семья.
Семья... Это слово Инга теперь ненавидела так же сильно, как и "милая" из уст Риммы.
Утром седьмого дня, когда Римма швырнула грязную тарелку в раковину и заявила свое наглое: "Милочка, заставляешь нас вкалывать?", что-то внутри Инги щелкнуло. Как пружина, которую сжимали-сжимали, а потом отпустили.
— Римма, — сказала она тихо, но так, что все в кухне замолчали. — Идите все сюда. Прямо сейчас.
В ее голосе было что-то такое, что Геннадий отложил пиво, а сыновья оторвались от телефонов.
— Слушайте меня внимательно, — продолжила Инга, и каждое слово звучало, как выстрел. — Вы живете в нашем доме уже неделю. Ешьте нашу еду, пользуетесь нашими вещами, сломали наш бассейн и превратили наш дом в помойку. При этом ни один из вас не пошевелил пальцем, чтобы помочь.
— Инга, что ты... — начала было Римма.
— Молчать! — рявкнула Инга так, что Римма вздрогнула. — Я еще не закончила! Знаете что? Хотите отдыхать — отдыхайте. Но не за мой счет. С этой минуты вы сами готовите, сами убираете, сами стираете. И сами покупаете продукты на свои деньги.
— Ты офигела?! — взвился Геннадий. — Мы же родня!
— Родня? — усмехнулась Инга. — Родня не превращает дом родственников в свинарник. Родня не требует прислуживания. Родня спрашивает разрешения, прежде чем вваливаться в дом на неделю.
— Вася! — заорала Римма. — Ты что, жену не можешь урезонить?
Все взгляды устремились на Васю. Он стоял в дверях кухни, и Инга видела, как в его глазах идет настоящая война. Семья против справедливости. Привычка против правды.
— Вася... — тихо сказала Инга. И в этом слове было все: вся боль, все разочарование, весь крик души.
Он посмотрел на жену. На ее усталое лицо, на руки, покрасневшие от постоянной уборки и готовки. Потом перевел взгляд на сестру — наглую, самодовольную, привыкшую, что ей все должны.
— Римма, — сказал он медленно. — Инга права.
Повисла тишина. Такая, что слышно было, как тикают часы в гостиной.
— Что?! — взвилась Римма. — Ты на чьей стороне?
— На стороне справедливости, — ответил Вася. — И на стороне жены. Которая неделю вкалывает на вас, как прислуга.
— Но мы же семья! — заныла Жанна.
— Семья — это когда друг друга уважают, — сказала Инга. — А не когда одни используют других, как бесплатную прислугу.
— Ну и что теперь? — огрызнулся Сергей.
— А теперь, — сказал Вася, и голос его стал тверже, — или вы начинаете вести себя как гости, а не как хозяева, или собираете вещи и едете домой.
— Не можешь ты нас выгнать! — взвилась Римма. — Я твоя сестра!
— Именно поэтому я и даю вам выбор, — спокойно ответил Вася. — Любая другая семья уже давно была бы на улице.
Геннадий зашелся от негодования:
— Да как вы смеете! Мы тут гостили, душой отдыхали...
— За чужой счет, — резко перебила Инга. — Отдыхали за чужой счет, жрали чужую еду и гадили в чужом доме.
— Мамочка! — театрально взвыла Римма. — Братец родной жену на нас натравил!
— Никто никого не натравливал, — устало сказал Вася. — Просто пора брать ответственность за свои поступки.
Следующие полчаса прошли в криках, обвинениях и угрозах. Римма клялась, что никогда больше не приедет. Геннадий обещал всем рассказать, какие Вася с Ингой "бездушные". Сыновья хлопали дверями и бубнили что-то про "совсем офигевших родственников".
Но самое главное — они начали собираться.
К вечеру дом опустел. Черная "девятка" укатила со двора, оставив за собой только облако пыли и тишину.
Инга стояла у окна и смотрела, как тают в дали красные фонари машины. Внутри было странно — одновременно легко и тревожно. Легко оттого, что кошмар кончился. Тревожно оттого, что теперь им предстояло разгребать последствия.
— Ты не жалеешь? — спросил Вася, подходя к ней.
— О чем?
— Что так получилось. С семьей.
Инга обернулась к мужу. В его глазах она увидела то, чего не видела всю эту неделю — поддержку. Понимание. Любовь.
— Вася, — сказала она, — семья — это не те, кто имеет с тобой общую кровь. Семья — это те, кто готов разделить с тобой и радость, и боль. Кто уважает тебя и твой дом. А то, что у нас было эту неделю... это не семья. Это нахлебники.
Он обнял ее, и Инга вдруг почувствовала, как с плеч спадает тяжесть. Впервые за неделю она могла дышать полной грудью.
— Знаешь, — сказала она, — а давай завтра начнем ремонтировать бассейн. И посадим новые пионы вместо испорченных.
— Давай, — улыбнулся Вася. — И больше никого не пустим без предупреждения.
— И без временных рамок, — добавила Инга.
— И без нашего четкого "да", — заключил Вася.
Они стояли, обнявшись, и смотрели в окно. В доме снова была тишина. Но теперь это была правильная тишина — тишина мира, а не перемирия. Тишина дома, где живут люди, которые уважают друг друга.
А на кухонном столе лежала записка, которую Римма оставила напоследок: "Еще пожалеете! Рано или поздно сами ко мне приползете!"
Инга взяла записку, скомкала и выбросила в мусорное ведро.
— Поползем, — усмехнулась она. — Как же.
И в первый раз за всю неделю засмеялась — искренне, от души, без натяжки.
Семья... Настоящую семью еще предстояло построить. Заново. На фундаменте взаимного уважения, а не родственных обязательств.
И это было прекрасное начало.
Прошло три месяца
Бассейн отремонтировали, пионы зацвели пышнее прежнего, а в доме снова поселились покой и гармония. Инга даже начала забывать тот кошмар, который устроила Римма со своим выводком.
Но однажды утром зазвонил телефон.
— Василий Николаевич, здравствуйте ! Звоню вам насчет вашей сестры Риммы, — сказал незнакомый мужской голос. — Я Петр Семенович, заведующий отделением городской больницы. Ваша сестра попала в аварию. Не смертельно, но серьезно. Сломала ногу, сотрясение...
Инга видела, как лицо мужа побледнело.
— Как это случилось? — спросил он.
— По словам свидетелей, она ехала на красный свет и врезалась в столб. Алкоголь в крови не обнаружен, но... — врач помолчал. — Василий Николаевич, а вы не могли бы приехать? У нас тут... ситуация сложная.
— Какая ситуация?
— Ваша сестра, как бы это сказать... устраивает здесь настоящий террор. Медсестер довела до слез, с врачами хамит, требует переводить ее в VIP-палату за наш счет. Говорит, что у нее есть влиятельный брат, который всех нас уволит, если мы не будем ее обслуживать, как королеву.
Вася тяжело вздохнул.
— Я понял. Сейчас приеду.
Инга молча собиралась с ним. Не потому, что хотела увидеть Римму — просто знала, что мужу будет нужна поддержка.
В больнице их встретила измученная медсестра:
— Ой, слава богу! Вы родственники Зайцевой? Умоляю, поговорите с ней! Она уже два дня не дает нам работать!
Еще не дойдя до палаты, они услышали знакомый вопль:
— Да что за врачи тут работают?! Еду несъедобную приносят! Постель грязная! И почему я в общей палате лежу, как какая-то бомжиха?!
В палате на шесть мест Римма лежала у окна, и даже с загипсованной ногой умудрялась командовать парадом. Соседки по палате забились по углам своих кроватей, а одна пожилая женщина тихо плакала.
— А, Васька пришел! — заорала Римма, завидев брата. — Ну наконец-то! Немедленно переведи меня в отдельную палату! Я не могу находиться с этими... — она презрительно оглядела соседок, — с этими нищебродами!
— Римма, ты в порядке? — осторожно спросил Вася.
— Какой порядок?! Меня тут как скотину держат! Еда — помои, персонал — хамье! Я требую главврача!
— Главврач уже приходил к вам трижды, — устало сказала медсестра. — Вы на него кричали и требовали его увольнения.
— И правильно делала! — не сдавалась Римма. — Вася, ты же у нас важный человек, связи имеешь! Пусть мне нормальные условия создадут!
Инга оглядела палату. Чистые стены, свежее белье, цветы на подоконнике. Обычная больничная палата, где лежат обычные люди. И все они сжались от присутствия Риммы, как растения от градобития.
— Римма, — тихо сказала пожилая женщина на соседней кровати, — может, потише? У меня голова после операции болит...
— А ты вообще молчи! — рявкнула Римма. — Что за привычка — подслушивать чужие разговоры!
Женщина всхлипнула и отвернулась к стене.
— Римма, — тихо сказал Вася, — ты же видишь, людям плохо. Зачем ты их обижаешь?
— А мне что, веселее всех? — взвилась сестра. — Я тоже больная! И имею право на нормальное обслуживание!
— Нормальное обслуживание ты получаешь, — заметила Инга. — А вот нормально себя ведешь?
Римма впервые заметила невестку и сразу нацелилась на нее:
— О! А эта еще зачем приперлась? Добить больную решила?
— Римма, хватит, — твердо сказал Вася. — Веди себя прилично.
— Не смей мне указывать! Я твоя старшая сестра! И вообще, где вы были все это время? Почему не проведывали?
— Может, потому что ты уехала от нас, хлопнув дверью и обозвав нас бездушными? — спокойно ответила Инга.
— Да я была права! — не унималась Римма. — Гостей принимать не умеете! А теперь видите — карма настигла! Лежу тут, страдаю, а родной брат даже не удосужился проведать!
Медсестра робко приблизилась к кровати:
— Римма Николаевна, пора принимать лекарства...
— Какие еще лекарства?! Я уже сказала — ваши таблетки не пью! Привезите мне нормальные, импортные!
— Но это назначение врача...
— Плевать я хотела на вашего врача! Васька, скажи ей, пусть принесет человеческие лекарства!
Вася посмотрел на медсестру, потом на сестру. И вдруг Инга увидела в его глазах то же самое озарение, которое три месяца назад посетило ее саму.
— Римма, — сказал он медленно, — а ты не пробовала вести себя по-человечески?
— Что?!
— Я спрашиваю — ты пробовала сказать "спасибо" медсестре? Или "пожалуйста" врачу? Или просто не орать на больных людей?
— Да ты что, совсем офигел?! Это они мне должны! Я больная!
— Ты знаешь, — сказал Вася, и голос его стал спокойным, как лед, — все тут больные. Но почему-то только ты ведешь себя, как свинья.
Повисла оглушительная тишина. Соседки по палате замерли, медсестра открыла рот от удивления. А Римма покраснела так, что Инга испугалась — не хватит ли ее удар.
— Ты... ты как смеешь... — прохрипела она.
— Смею, — спокойно ответил Вася. — Потому что мне стыдно. Стыдно, что моя сестра обижает больных людей. Стыдно, что из-за нее медсестры боятся заходить в палату. Стыдно, что ты и тут умудрилась устроить погром.
— Но я же твоя сестра! — взвыла Римма.
— Сестра, — кивнул Вася. — И именно поэтому я тебе скажу правду. Ты не изменилась, Римма. Совсем не изменилась. И в больнице ведешь себя так же, как у нас дома — как будто весь мир тебе должен.
— Мир мне и должен! — рявкнула она. — Я больная, я пострадавшая!
— Знаешь что? — вдруг заговорила пожилая женщина с соседней кровати. Голос у нее дрожал, но в глазах появился огонек. — У меня рак. Третья стадия. Мне осталось, может, полгода. И знаешь, что я делаю? Благодарю каждую медсестру, которая приносит мне воду. Улыбаюсь врачам, которые пытаются мне помочь. Потому что понимаю — они не обязаны. Они просто делают свою работу. А ты... ты здоровая будешь, поправишься и уйдешь отсюда. А нас всех замучаешь своими воплями.
— Да кто ты такая, чтобы мне указывать?! — взбесилась Римма.
— Я — человек, — тихо ответила женщина. — Просто человек.
Инга почувствовала, как у нее сжимается горло. Эта хрупкая старушка, которой осталось жить полгода, нашла в себе силы поставить на место здоровенную наглую бабу. А та продолжала изрыгать яд.
— Римма, — сказала Инга, — мы уходим.
— Как это — уходите?! А как же я?
— А ты лежи и лечись. И постарайся не довести до сердечного приступа этих женщин.
— Вы не можете меня бросить! Я больная!
— Ты не больная, — сказал Вася. — Ты такая же, как всегда. Только теперь у тебя есть повод требовать к себе особого отношения.
Он повернулся к медсестре:
— Простите ее, если сможете. И если что-то срочное — звоните. Но учтите — мы не будем выполнять ее прихоти.
— Васька! — завопила Римма. — Ты не смеешь меня бросать!
— Я тебя не бросаю, — спокойно ответил он. — Я просто не буду потакать твоему эгоизму. В больнице, так же как и дома.
Они вышли из палаты под вопли Риммы. В коридоре их догнала заведующая отделением — усталая женщина лет пятидесяти.
— Вы знаете, — сказала она, — такие пациенты встречаются. Но ваша сестра... это что-то особенное. Она умудрилась за два дня поругаться со всем персоналом и довести до слез трех больных женщин.
— А что мы можем сделать? — спросила Инга.
— Ничего, — вздохнула врач. — Люди не меняются. Особенно в ее возрасте. Мы ее вылечим и выпишем. А дальше — не наша проблема.
По дороге домой они молчали. Каждый думал о своем.
— Знаешь, — наконец сказала Инга, — а ведь врач права. Люди не меняются.
— Не все, — возразил Вася. — Я же изменился. Наконец-то понял, что родственные связи — это не индульгенция на плохое поведение.
— А я поняла, что защищать свой покой — не эгоизм, а необходимость.
Они приехали домой, где их ждали тишина, порядок и уважение друг к другу. А в больнице Римма продолжала устраивать скандалы, требовать особого обслуживания и отравлять жизнь всем вокруг.
Через неделю ее выписали. Она позвонила Васе и потребовала, чтобы он забрал ее из больницы и отвез домой.
— Такси вызови, — коротко ответил он и повесил трубку.
А вечером того же дня к ним приехала соседка Риммы — тихая женщина по имени Валентина.
— Вы знаете, — сказала она, — я должна вас предупредить. Римма всем рассказывает, какие вы плохие родственники. Говорит, что бросили ее в больнице умирать.
— И что? — спросила Инга.
— А то, что люди начинают понимать, какая она на самом деле. Мы же ее знаем не первый год. И видим, что дело не в вас, а в ней.
Инга улыбнулась. Значит, справедливость все-таки существует. И люди не так глупы, как кажется.
— Спасибо, что предупредили, — сказала она. — Но знаете что? Нас это уже не волнует. Мы свое решение приняли.
А решение было простым: жить своей жизнью, любить друг друга и не тратить силы на тех, кто не умеет ценить доброту.
Римма так и осталась такой же — наглой, требовательной, уверенной в том, что весь мир ей должен. Только теперь ей приходилось жить с этим характером самой, без возможности паразитировать на чужой доброте.
А Вася с Ингой наконец-то поняли простую истину: настоящая семья — это не те, кто связан с тобой кровью, а те, кто готов разделить с тобой и радость, и горе, и кто относится к тебе с уважением.
И это было самым важным открытием в их жизни.