Началоhttps://dzen.ru/a/aFj6IErW1FyUYMnf
Оливер
На льду я чувствую себя немного отстраненно. Вокруг меня все словно с ума посходили: носится, передают шайбу, придумывают, как взломать оборону. Сейчас оборона — это я. Я — последний рубеж, их главный шанс против поражения. Каждый удар — это мое поле боя.
Стою на воротах и сосредоточенно слежу за шайбой. Она быстро перемещается, разворот, передача — и новый пас. Я расставляю щитки, отбиваю шайбу блином, спокойно наблюдая, как она катится к левому борту.
Плечо болит при каждом движении. Но у меня есть свой стиль, и тренер об этом знает. Если моя тактика изменится, он это заметит. Надо стиснуть зубы и не показывать боль. От меня зависит, буду ли я играть в финале сезона. Я скорее умру прямо на льду, чем потеряю место основного вратаря.
— Маккей, отличная реакция! — слышу одобрительное рычание тренера, стоящего у бортика. Но через мгновение он уже критикует Калахена за пропущенный пас. Тренер всегда требователен к команде. Если бы можно было тренироваться круглосуточно, он бы арендовал лед и на ночь. Но сегодня он особенно придирчив и кричит так, как будто в его горло встроен рупор.
"Что за спектакль?" — думаю я, поправляя щиток на колене. Бросок! Я ловлю шайбу ловушкой и тут же возвращаю ее в игру.
Начинаются силовые моменты. Я веду оборону у ворот. Ситуация развивается стремительно, но я всегда сохраняю спокойствие — точно вычисляю скорость шайбы и ее возможную траекторию. Это моя сила: я всегда на шаг впереди. Да, звучит самонадеянно, но хоккей — единственное, что у меня получается хорошо. И я горжусь собой.
Все бы ничего, но я не могу игнорировать присутствие Алисы. Время от времени я оглядываюсь, проверяя, не ушла ли она. Это странно, но если ей станет скучно, виноват буду я. Идиотизм... Меня вообще не должно волновать мнение почти незнакомой девушки.
— На трибунах интереснее? Скажи, и я сразу отправлю тебя на скамейку! — кричит тренер, заметив, что я смотрю на его дочь.
Так вот почему он сегодня такой невыносимый! Хочет произвести впечатление на дочь? Понимаю, но зачем делать это за наш счет?
— Держи! — Хантер мощным ударом отправляет шайбу в верхний угол. Иногда ему разрешают отдохнуть от роли тафгая и поиграть нападающим. Ненавижу эти моменты. У него нет тормозов, и он может снести меня вместе с воротами.
Я бросаюсь вправо, чтобы перехватить шайбу, но плечо дает о себе знать, и движение получается неидеальным. Шайба попадает в перекладину и скользит вниз, чуть не попадая в ворота.
— Что это было? — кричит тренер. Хантер за сеткой кривится, хотя вслух ничего не говорит. Знаю, он хотел, чтобы бросок был точным.
Возвращаюсь в основную позицию, выравниваю дыхание, но снова ловлю себя на мысли, что смотрю на трибуну. Алиса улыбается. Сарказм это или одобрение? Кто разберет этих женщин?
Тренировка подходит к концу. Ребята идут в раздевалку, обсуждая какие-то пустяки. Кто-то шутит о плохом настроении тренера, но я едва слышу их. Меня отвлекает только одно.
Она все еще сидит на трибуне, опершись на перила. Ее взгляд устремлен в телефон, на лице — легкая улыбка. Она пишет сообщение и получает ответ. Ее лицо озаряется неподдельной радостью, и она смеется.
Я замедляю шаг, и Хантер толкает меня в сторону:
— Оливер, пойдем. Надо успеть в душ, пока все не заняли.
— Иди сам, — отвечаю, махнув клюшкой.
Когда все парни скрываются в раздевалке, я оглядываюсь. Кузнецов тренирует новичка на безопасном расстоянии. Это шанс. Дикое желание заставляет меня подойти к трибунам.
Она замечает меня. В ее глазах мелькает удивление, но быстро сменяется привычной маской.
— И как ты не уснула от скуки? — спрашиваю, подходя так близко, что вижу веснушки на ее носу.
— В основном благодаря тебе, — отвечает она с легкой улыбкой, но в ее голосе звучит сдержанность.
— Теперь каждый день будешь работать с папочкой? — продолжаю, наклоняясь ближе.
Она смотрит на меня, в ее глазах блестит вызов. Это тот взгляд, когда человек старается выглядеть уверенным, но внутри все бурлит. Мне он очень знаком.
— А ты хочешь, чтобы я приходила? — спрашивает она, скрещивая руки на груди.
— Да. Буду учиться сосредотачиваться на игре, несмотря на тебя.
— Разве до этого ты играл без зрителей?
В том-то, черт побери, и проблема. За сезон мы отыграем восемьдесят две игры. Половина из которых на выезде. Толпы болельщиков, под завязку забитые трибуны и судьи — все это никогда не заставляло меня терять бдительность. Был только лед и я. А тут только одна девушка, и меня, словно магнитом, притягивает смотреть на ее реакцию.
- Со зрителями, конечно! Просто обычно они хоть немного заинтересованы игрой.
Алиса медленно поднимается и смотрит на меня, и между нами возникает странное напряжение, почти осязаемое.
— Извини, не хотела задеть твоё эго, — отвечает она, тщательно подбирая слова.
Она поворачивается и спускается по лестнице, а я ещё мгновение ловлю себя на мысли, что хочу её остановить. Сказать что-то ещё, но не нахожу повода.
— Ты должна мне кофе! — кричу я в последний момент.
И чувствую себя глупо.
Я соврал Хантеру, что иду прогуляться, и направился в аптеку на другом конце города. Не потому, что там продают что-то особенное, а потому, что там меньше шансов встретить знакомых. Ночью плечо болит сильнее, и я снова не смогу уснуть, а завтра на тренировке тренер заметит, если мои движения станут резче. Это так надоело... Скорей бы закончился сезон.
Аптека расположена рядом с супермаркетом. Внутри чисто и просторно, за прилавком — фармацевт. Мне повезло.
Я быстро подхожу к стойке и поднимаю телефон с открытым экраном, где скриншот препарата, найденного на форуме.
— У вас есть что-то подобное? — спрашиваю я, стараясь скрыть, насколько это важно для меня. Чувствую себя как человек, ищущий последнюю дозу.
Фармацевт, женщина лет сорока, строгая и неприступная, сразу же сканирует мой взгляд.
— Это только по рецепту, — говорит она, едва разжимая губы.
— Послушайте, — добавляю я так, словно пытаюсь убедить охранника пустить в клуб без билета. Хотя мне и так везде открыты двери, потому что заведения, где тусуются игроки сборной, привлекают больше посетителей. — У меня есть рецепт, но кажется, я забыл его дома.
— Найдите рецепт и приходите, — твёрдо отвечает она, скрестив руки на груди.
Я смотрю ей в глаза, надеясь увидеть хотя бы каплю сочувствия, но её щит непробиваем. Такую женщину можно было бы поставить вратарём, если бы меня дисквалифицировали. Ни одна муха не пролетит мимо неё, не говоря уже о шайбе.
— Хорошо, — говорю я сухо, — тогда дайте мне аналог. Самое сильное, что у вас есть.
В пакете оказывается уже знакомая мне упаковка обезболивающих таблеток. Она точно не спасет меня сегодня ночью, но это хотя бы что-то... Надо просто перетерпеть. Еще немного. Я не могу упустить шанс на контракт с НХЛ.
Возвращаюсь в машину и сразу принимаю лекарства, запивая газировкой. Достало.
Немного передохнув, я еду домой. Вхожу в дом и бросаю сумку. Стараюсь не морщиться от боли, расшнуровываю обувь. То ли лекарства не подействовали, то ли после тренировки состояние ухудшилось, но теперь каждое движение отзывается болью. Терпения почти не осталось.
Из кухни доносится знакомый грохот кастрюль — Хантер снова пытается доказать, что может готовить не только отварную куриную грудку. Сейчас я настолько голоден, что готов съесть что угодно, лишь бы это было питательнее протеинового батончика.
— Тебе сегодня снова хорошо вставили, а? — его голос звучит слишком весело. Это меня раздражает. Всë раздражает.
— Как всегда, — отвечаю я, садясь за стол. Не поднимусь, пока желудок не перестанет прилипать к спине. — Кузнецову сегодня нужно было удивить дочь. Наивное он полагал, что это её заинтересует.
— Слушай, если кто и произвел на неё впечатление, то это ты, — качает головой Хантер, разбивая десяток яиц в сковородку. — Никто так искусно не делал кульбит на льду с приземлением на щеку. Зубы на месте?
— Это было специально, — отмахиваюсь я. — Я привлекал её внимание.
— Может, в следующий раз при падении спросишь номер её телефона? — бросает он, взбивая яйцо венчиком прямо в сковородке, а затем добавляет горсть натертого сыра, происхождение которого вызывает сомнения. Мои надежды на нормальный ужин тают.
Я не отвечаю. Наше молчание становится чем-то вроде немого согласия. Иногда меня раздражает его неизменное хорошее настроение и беспрерывная болтовня. Мы лучшие друзья, но совершенно разные люди. Кто-то другой назвал бы нашу дружбу чудом. Наверное, так и есть.
— Ужин готов, — он ставит сковородку на стол и кладет рядом две вилки.
— А тарелки в вашем клоповнике есть?
— Есть, но кто-то не помыл их со вчерашнего вечера.
— Формально мы оба виноваты, — оправдываюсь я.
— Ты забыл о нашей сделке? Я готовлю, ты убираешь.
— Но ты готовишь какую-то гадость.
— А ты не убираешь, - Хантер накалывает на вилку свой недо-омлет и демонстративно закатывает глаза, словно ему вкусно. - Все справедливо.
Я заставляю себя поесть, а потом прячусь в своей комнате. Здесь давно не убирали, нужно будет заняться этим... позже. Снимаю одежду и бросаю её на кучу в углу. Пока в шкафу есть чистые футболки, меня это не беспокоит. Затем иду в душ и долго стою под горячими струями. Это немного помогает расслабиться и снять боль. Всё отдал бы сейчас за сеанс массажа от нашего реабилитолога, но пока не могу к нему обратиться. Если он узнает о травме, то обязательно расскажет тренеру. Даже Хантер не должен знать. Никто не поймёт, насколько это важно.
Алиса
— Нет, мама, здесь нет почтового отделения, — повторяю я, надевая колготки под джинсы. — И мне ничего не нужно высылать. Пару свитеров куплю на месте, а всё необходимое у папы есть. Он даже поделился со мной гелем для душа вчера… Правда, запах у него был как у средства для мытья посуды. Но ничего, у меня Света на второй линии. Наберу тебя позже. Целую!
Выключаю телефон и чувствую облегчение. Мама всё ещё пытается контролировать меня, даже когда я так далеко.
— Привет! Я специально проснулась пораньше, чтобы тебе было удобно разговаривать со мной, — говорю подруге и жду похвалы.
— Какая умница! — смеётся она сквозь детский визг. — Но что-то мне подсказывает, что ты не просто так рано встала. Опять собираешься поехать с отцом, чтобы полюбоваться хоккеистами?
Откуда она знает?
— Нет, с чего ты взяла?
— Со снимков, которые ты мне вчера прислала, и получасового рассказа о «горячем» вратаре.
— Уверена, что я не называла его горячим.
— Не обязательно говорить очевидное. Я не видела его без шлема, но думаю, он красавчик. Эх, если бы твой папочка мог одолжить мне хоть одного из своих игроков, например.
— И что бы ты с ним делала? Ты же не знаешь ни английского, ни французского.
— Я умею целоваться по-французски. Это международный язык жестов.
Я закатываю глаза.
— Ты слишком идеализируешь спортсменов. Они привлекательны внешне, но в голове у них… ничего особенного.
— Это мама тебе внушила.
— Нет. Это ... Слушай, я должна бежать.
— Давай. И держать меня в курсе, хорошо?
— Конечно.
Поверх футболки я надеваю теплое худи, наконец чувствую себя комфортно. Немного подкрасив глаза и в несколько слоев покрыв губы гигиенической помадой, чтобы они не потрескались на морозе, я спускаюсь на первый этаж.
Отец стоит в гостиной, одетый в темно-синюю куртку с надписью “Орланы” и эмблемой команды. Одна рука занята смартфоном, вторая нервно дергает замок на сумке. Рядом на журнальном столике дымится чашка недопитого чая.
- Проснулась? - спрашивает он. Хотя этот вопрос больше звучит как констатация факта.
— Еще не окончательно, - признаюсь, зевая.
Он поправляет капюшон куртки и бросает на меня взгляд, будто собираясь что-то сказать. Но затем останавливается, делает глубокий вдох и, кажется, выбирает более простой путь:
— Слушай, на выходных мы точно проведем время вместе. Куда-нибудь съездим, погуляем…
Я внимательно смотрю на него. Кажется, он действительно хочет что-то изменить или хотя бы вернуть тепло в наши отношения.
— Это значит, что сегодня с тобой нельзя поехать? — уточняю я.
Отец замирает. Его мрачное утро внезапно озаряется. В этот момент он настолько растерян от того, что лед в моем сердце начинает таять.
— Ты действительно хочешь? — спрашивает он.
— Почему нет? Твои тренировки отлично развивают мой словарный запас, — отвечаю я. — В университете таких красноречивых выражений я не слышала.
— Каких, например? — интересуется он.
— Дырявый мешок, тарантул на коньках… о, а еще засунь себе клюшку в зад и прокрути два раза по часовой стрелке. Это вообще что такое? — уточняю я.
— Я так и говорил? — смущается он. — По часовой стрелке?
— Да, — киваю я.
— О… Иногда я перегибаю палку. Хотя, поверь, ребятам это только на пользу, — добавляет он.
— Верю. Но я больше не сожалею, что ты не учил меня в детстве, — говорю я.
Папа смущенно улыбается.
— Ты точно едешь со мной? — с энтузиазмом спрашивает он. — Ты даже завтрак не успела съесть.
— Я знаю отличную кофейню. Остановись возле нее, пожалуйста.
— Договорились!
Я надеваю куртку, закутываюсь шарфом и выхожу на улицу. Пока машина прогревается, мои зубы стучат от холода. Пока мое тело привыкает к местной погоде, уже пора будет возвращаться домой.
— Я хотела спросить о Маргарет, — начинаю я, чувствуя, что молчание затянулось.
Папа неловко ерзает в кресле.
— Что именно?
— Почему вы не живете вместе?
Он кашляет. Медленно выезжает со двора и только тогда отвечает:
— Мы не в тех отношениях.
— Со стороны кажется, что в тех.
— Я тренер ее сына.
— И что?
— Команда может неправильно понять.
— Тебя волнует мнение ребят, которым ты грозишь клюшкой в зад, но не мнение женщины, которая готовит тебе еду? Странные приоритеты.
Он тяжело вздыхает.
— Все сложнее, чем кажется. Я был женат и что из этого вышло?
— А ты просто не бросай Маргарет, как нас с мамой.
— Я не бросал вас. Хотел переехать в Канаду вместе с вами. Но твоя мама сначала отказалась переехать со мной в Москву, а потом и сюда. Она выбрала Краснодар. Я не мог ее насильно привезти сюда. И отказаться от спорта тоже не мог.
— Поэтому ты отказался от меня.
— Почему ты решила, что я отказался? Я присылал деньги, оплачивал школу, открыл депозит на твой университет. Я пытался компенсировать свое отсутствие реальной помощью. Вот, — он достает из козырька какие-то бумаги, — доказательства.
— Какие доказательства?
— Это договор с банком, на твое имя. Эти деньги можно потратить на жилье в Краснодаре или здесь. Или на открытие бизнеса. Или...
Я удивлена. Приходится прикладывать усилия, чтобы притворяться равнодушной.
— Мне не нужны деньги, папа..., — шепчу, чувствуя, как на глазах наворачиваются слезы. — Мне нужно твое присутствие. Чтобы ты был на выпускном, хотя бы раз приехал на день рождения... Вот чего мне не хватало.
— Знаю, — вздыхает он. — Три года назад мои ребята играли в Чехии.... Я купил билет, чтобы приехать к тебе на Рождество.
— Почему не приехал?
— Мама убедила, что это испортит тебе праздник.
Верю. Это в ее стиле.
— Ты испортил бы праздник ей, но не мне. На самом деле, это было бы лучшее Рождество...
— Я был уверен, что ты меня ненавидишь.
— Но ничего не сделал, чтобы эта ненависть исчезла.
Папа кивает.
— Ничего. Я надеялся, что ты поймешь, когда вырастешь.
— Я выросла, но не понимаю.
— Но ты здесь. Значит, еще не все потеряно, — грустно улыбается он.
Мне тоже хочется верить, что у нас есть шанс стать семьей. Я думала, что уже не нуждаюсь в этом, но внутри еще живет маленькая девочка, которая отчаянно хочет быть папиной принцессой. Я поняла это только сейчас.
Этот разговор был неприятным, но полезным.
— Вот! — говорю я, когда мы подъезжаем к кофейне. — Остановись здесь, пожалуйста.
Покупаю латте с круассаном, задерживаю взгляд на витрине и добавляю:
— И еще американо и пончики с собой.
Я должна вернуть кофе Оливеру. Не люблю оставаться в долгу.
Читать дальшеhttps://dzen.ru/a/aFmt8FTzbnUrIksO
