-Глинский с Литвою сношения тесные имеет! - дьяк доносил Великому князю на Михаила Львовича, захлебываясь от восторга.
Как и многие, не любил Глинского. Считал перебежчиком, и вот теперь мог доказать свои опасения.
-Гонцы от Сигизмунда несколько раз уже к нему наведывались! Мы тут одного перехватили, привели к тебе, Великий Государь!
-Ну так подавай его! - сказал Василий, думая про себя с горечью, что и Глинский оказался в итоге человеком слабым, ищущим во всем свою выгоду.
Сейчас Василий находился во взятом недавно Смоленске, ожидая вестей от своих войск, готовящихся к неминуемой атаке со стороны литовцев.
Перехваченного гонца привели, поставили перед князем на колени. По лицу юноши было видно, что его уже по расспрашивали с пристрастием и вряд ли теперь он начнет отнекиваться, боясь продолжения допроса.
-Значит послания для Глинского поставлял?- спросил Василий у гонца и тот обреченно кивнул головой.
Участь его была незавидна. Не убьют здесь, по какой-нибудь неведомой Богу милости, так и домой не вернешься! Прознают про то, что не сберег послание в Литве, отделают похлеще, а то и жизни лишат. А дома молодая жена, только от бремени разрешившаяся, малютка-сын, да старая матушка дожидаются его...
-И что сулил твой князь Михаилу Львовичу? - последовал новый вопрос.
-Прощение и земли...
-И давно ли в сношения они вступили?
-Несколько лун прошло...
"Значит сразу, как Смоленск взяли!"- сообразил Василий, припоминая разговор с Глинским, в котором Михаил Львович недвусмысленно намекнул на то, что достоин большей награды, чем даровал ему Василий.
-Уведите! - бросил он страже, не взглянув более на гонца.
Не интересовало князя то, что станется с пленником дальше. Не его забота! Не видел смертельной бледности, разлившейся по лицу человека, который, по сути, не был повинен ни в чем, кроме того, что не смог унести ноги от разведки Великого Московского князя.
Глинский в это время направлялся к Орше вместе с войсками князя Василия. К этому городку стягивали свои силы и литовцы, и русские. Сигизмунд рассчитывал отомстить за Смоленск, вернуть его себе. Это предполагал князь московский, а разведка только подтверждала. Но подпустить Сигизмунда к Смоленску было нельзя. Только что переживший несколько осад город, не смог бы выдержать еще одну.
Михаил Львович заметно нервничал. Он давно ждал подтверждающей грамоты от Сигизмунда на то, что тот обещал ему. Без подобной бумаги вернуться в Литву опасался - а ну как литовский князь заманит его к себе, да головы лишит? Все же как ни крути, а для него Глинский был бунтовщик и предатель! Грамоты все не было. Уже ждали его в укромном месте, у самой границы с Литвой домочадцы, в который раз по прихоти Михаила Львовича вынужденные сниматься с места. А грамоты все не было.
Михаил Львович понимал, что если начнется бой, то сбежать у него вряд ли получится, и он выжидал удобного случая, чтобы рискнуть. Что-то подсказывало ему, что этот бой будет завершен не в пользу Москвы, а быть на стороне проигравшего он не желал!
К вечеру разведка донесла, что литовцы уже появились по ту сторону реки Крапивны и их все прибывает. "Значит пора!" - решил Глинский, предпочитая рискнуть и без грамоты. Письма Сигизмунда, написанные до того, были при нем и могли послужить доказательством намерения литовского князя не только простить, но и наградить Михаила Львовича.
-Никодим! - позвал он своего самого преданного слугу, когда на готовящийся к отдыху стан опустились сумерки, - Сегодня!
Никодим только кивнул в ответ, показывая, что понял хозяина. Еще раньше они уговорились, что когда придет время, Никодим отправится к остальному семейству, чтобы перевести их на литовскую сторону.
Слуга растворился в темноте, бесшумный и бесплотный словно призрак. Михаил Львович не переживал на этот счет, доверял Никодиму полностью. Он не мог знать, что тот даже не успел уйти за пределы стоянки войска. Черный мешок опустился на его голову и Никодим, задыхаясь из-за плотной, не пропускающей воздух ткани, почувствовал, что его тащат куда-то грубо и без заморочек.
-Значит нынче ночью бежать захотели? - спросил Никодима голос, в котором он с ужасом узнал воеводу Михаила Булгакова - Голицына, командовавшего нынче войском. Его зычный бас поднимал солдат гораздо быстрее горна и его разноса боялись не только рядовые воины, но и командиры всех мастей.
-Что ты, воевода!? - предпринял последнюю попытку выкрутиться Никодим, - По нужде отлучится хотел...
-Чай забыл где отхожее место!? - захохотал воевода, но потом резко оборвал смех и заговорил жестко, - Все про вас с Глинским знаю, каждое слово знакомо! За дурака меня не держи!
Никодим замолчал, прислушался к происходящему вокруг. Воевода, отдав приказ стеречь пленника, ушел. Наступила тишина иногда прерываемая покашливанием одного из стражников, фырканьем лошади, видимо пасущейся неподалеку, да уханьем ночной птицы. Он уже было задремал, когда услышал шум, возню и характерные звуки пинков и тумаков наносимым кому-то, кто мог лишь стонать в ответ. Этого "кого-то" бросили рядом с Никодимом.
-Ты что ль, Михаил Львович? - спросил Никодим у лежащего рядом человека.
-Я...-ответил знакомый голос хозяина.
Их судьба теперь зависела только от милости Московского князя, рассчитывать на которую, впрочем, не приходилось...
Василий приказал отправить Глинского, вместе со слугою в Москву и там бросить в темницу, и на время забыл про него, не до того было. Из под Орши приходили тревожные вести. Каким-то образом, войскам Сигизмунда, удалось окружить московскую армию, а воеводы, как недалече под Казанью братья, вместо того, чтобы сплотиться для общей победы, принялись доказывать друг другу свою правоту. Воевода Иван Челядин, отказался помочь полку воеводы Булгакова, и тем самым открыл для врага спину, вследствие чего полк был разгромлен, а сам Булгаков попал в плен к литовцам.
Впрочем, Челядин совсем скоро повторил участь старшего воеводы и тоже оказался в плену (забегая вперед скажу, что там он и умер, а воевода Булгаков провел в плену 37 лет, был освобожден только при Иване Грозном, и перед смертью принял постриг).
-Тебе, государь, надобно как можно скорее укрыться! - увещевали бояре князя Василия, озабоченные положением дел, - В Смоленске тебе находиться опасно!
Василий и сам прекрасно это понимал. Очередное поражение, и ничего не попишешь! Не участвовать же ему самому в каждом бою!
Василий уехал в Дорогобуж, оставив за себя в Смоленске нескольких особо лютых и рьяных воевод. Их стараниями, подошедшие к Смоленску литовские войска, увидели на стенах множество висящих тел, над которыми кружили стаи ворон, громко приветствующих внезапно перепавшее им угощение. Это были тела тех горожан, кто хотел распахнуть двери перед литовцами, лишь бы прекратить череду выпавших на долю населения города страданий и жертв. Осаждать Смоленск, когда внутри него находились множество московских воинов, Сигизмунд не стал, велел отступить.
А смолян ждало наказание за предательство. Великий московский князь, наказал их тем, чего они боялись больше всего. Коренных смолян переселял на новые земли, а на их место он отправлял детей московских бояр, разорвав таким образом тесный круг единомышленников, ослабив позиции смоленской знати.
Несмотря на неоднозначные итоги битвы при Орше, в Москве встречали Великого князя, как победителя, ведь Смоленск остался за ним.
Великая княгиня Соломония, по случаю, надела лучшие свои наряды, обрядилась в драгоценности. Радостью сияли ее глазки, румянец заливал щеки при мысли о том, что уже нынче ночью она снова ощутит крепкие объятия мужа.
Радость ее омрачало лишь то, что пока Василий отсутствовал, языкастые девки, наполнявшие ее палаты, словно торговки на базаре, только и обсуждали, как в походах мужики утешаются и скрашивают свое временное одиночестве с бабами совсем уж непотребными, которых и в города-то не пускают, дабы не осквернили благочестивых людей. Такое, мол, и боярам присуще, и даже князья за этим безобразием застигнуты бывали.
Поначалу Соломония не прислушивалась к таким разговорам, а потом ее стала одолевать тревога. А ну как и Василий принимает ласку из других рук, недостойных его? Незнакомое доселе чувство ревности неприятно карябало душу, мешало спокойно спать по ночам. А тут еще примешалась мысль - а ну как родит от него какая другая? Это станет доказательством того, что именно она, Соломония, одна повинна в том, что до сей поры нет в палатах княжеских наследника.
Встречая мужа, по обычаю, у порога Кремля, в окружении бояр и купцов, Соломония чувствовала, что руки у нее подрагивают, а сердце пытается выступить из груди. Она вглядывалась в родные черты его лица и старалась найти в нем следы подтверждения тому, что он был ей не верен. Не находила, а душа все не оттаивала, все ныла.
Только оставшись наедине и услышав от Василия слова о том, как он истосковался по ней, она смогла немного расслабиться, поверить в то, что союз их на любви держится и все трудности они смогут преодолеть вместе. В конце концов у Василия были наследники - братья. Какая разница будет ему, кто сядет на княжение, коли его самого уже не будет в живых? Этой успокаивающей мыслью, Соломония и поделилась с мужем, рассчитывая утешить и его, но реакция Василия ее поразила.
Он вскочил с постели, на которой до того возлежал беззаботно, положив руки себе под голову.
-Дура! - крикнул он, и это было первое ругательство, примененное им к жене, - Род должен от меня идти, мои потомки должны унаследовать все!
-Но ведь нет у нас... - залепетала Соломония, хлопая наполненными слезами глазами.
-Значит будут! У меня будет сын рано или поздно!
Это выраженное "у меня" больше всего ранило Соломонию. Значит если она не сможет родить, Василий найдет ей замену, получит желаемое любой ценой! И она поплатится за свою бесплодность.
После этого разговора Василий ушел к себе, а Соломония прорыдала в подушку всю ночь, проклиная свою пустую утробу...
Дорогие подписчики! Если вам нравится канал, расскажите о нем друзьям и знакомым! Это поможет каналу развиваться и держаться на плаву! Подписывайтесь на мой Телеграмм канал, что бы быть не пропустить новые публикации.
Поддержать автора можно переводом на карты:
Сбербанк: 2202 2002 5401 8268
Юмани карта: 2204120116170354 (без комиссии через мобильное приложение)