Ксения вытерла руки о фартук и вздохнула. Кухня — в полном разгаре: на плите шкварчит сковорода, духовка дышит жаром, на столе тарелка с остывающей закуской и кипа посуды в мойке. Суббота. Снова суббота. А значит — снова «день гостей», как называла его свекровь.
— Ксюша, ты лучшая! — весело прокричала Валентина Григорьевна из комнаты. — Мы с девочками так соскучились! Ну прямо праздник!
«Праздник… для кого?» — подумала Ксения, доставая полотенце.
Когда они с Сашей поженились, Валентина Григорьевна казалась душой компании. Смеялась, пекла, рассказывала анекдоты, всё с ней было легко. А потом начались «посиделки». Сначала по праздникам. Потом — «ну просто так, по-родственному». А теперь — каждую неделю. Причём с её стороны приглашённые: тётки, подруги, двоюродная племянница, ещё какие-то «свои».
Саша сначала возмущался, но потом махнул рукой:
— Ну маме ведь не откажешь… Она одна, ей скучно.
Скучно. А Ксении весело, значит? Она с пяти работает в пекарне, к девяти приходит домой, ужин — уборка — завтра всё по кругу. А в выходные — вот это.
— Ксюша, а твой фирменный салат есть? — заглянула в кухню Валентина Григорьевна. — Лариса его обожает, тот что с красной рыбкой!
— Рыба есть, могу сделать, — коротко ответила Ксения, хотя ничего подобного в планах не было. Но раз уж просит…
— Золотая ты моя, — обрадовалась свекровь и вернулась в комнату.
За столом гомонили женщины. Смеялись громко, вспоминали молодость, обсуждали соседей. Ксения слышала отдельные фразы сквозь гул: «…а этот-то, представляешь, развёлся…», «…вот тогда мы в Сочи поехали…», «…а Ксюша у вас прямо хозяйка, как в сказке…»
Да, в сказке. Где волшебница — она, а Золушка — тоже она.
Саша вернулся с автомойки ближе к пяти. Вонял бензином, футболка на спине влажная от жары. Заглянул в кухню, чмокнул Ксю в висок.
— Мамкины опять, да? — кивнул на комнату.
— Ага, — буркнула Ксения, вытирая руки.
— Ладно, я в душ, — сказал Саша и удалился.
И это всё. Ни «давай помогу», ни «может, не надо устраивать у нас целое кафе каждый выходной».
Ксения не была против гостей. Если бы раз в месяц, если бы хотя бы часть готовила свекровь, если бы кто-то помог с посудой. Но вся нагрузка ложилась на неё. Они просто приходили — как в ресторан.
— Ксюша, ты моя находка! — снова послышался голос Валентины Григорьевны. — Я ведь сыну говорила: такую невестку беречь надо!
Ага. Только как беречь — никто не объяснил. Устала. Устала настолько, что хочется сесть на пол, прислониться к шкафчику и просто сидеть. Молча. Без гостей. Без рецептов. Без вечного этого: «а у тебя случайно нет ещё салфеток?», «а сока нет другого?», «а может, ещё пару бутербродов?»
Ксения вытерла стол и почувствовала, как внутри поднимается что-то горячее. Не злость. Больше — отчаяние. Будто ты не человек, а персонал. В своей же квартире.
Позже, когда гости уехали, и квартира опустела, Ксения молча убирала в раковине целую гору тарелок. Саша в это время смотрел футбол, иногда бросая:
— Ксюша, там ещё тортик остался?
— Тортик. Конечно, остался. Сам возьми. Служанок нет.
Она поставила последнюю тарелку в сушку, сняла фартук и, не говоря ни слова, вышла на улицу. Вниз, к скамейке. Там тихо. Старушки уже разошлись. Солнце клонилось к горизонту, воздух был тёплый, но не душный.
Ксения сидела и думала, что это всё не может длиться вечно. Что-то должно измениться. Иначе она сломается.
Следующим утром она пришла в пекарню раньше обычного. Тестомесы ещё не включали машины, зал пах дрожжами и тёплым молоком, тишина казалась такой густой, что слышалось собственное сердцебиение.
— Ты чего такая тёмная? — спросила напарница Марина, завязывая колпак.
Ксения пожала плечами.
— Снова субботние посиделки. Я всю ночь счёт выставляла гостям во сне.
Марина прыснула:
— Надо тариф вводить: пришёл — моешь тарелку, съел — натираешь кастрюлю.
— Если б они согласились…
— А муж?
— Всё «мама-мама». Надоела эта бесконечная благодарность взрослого сына.
Марина стряхнула муку с рук:
— Поговори серьёзно. Границ нет — будут ездить.
Совет был простой, но осел тяжёлым камнем.
В среду Ксения решилась. Когда Саша вернулся с мойки, она выключила телевизор.
— Давай поговорим.
— Что-то случилось?
— Да. Я устала быть администратором маминых праздников.
Саша поднял пульт, словно щит.
— Мамина инициатива. Ей же весело.
— А мне? Я прихожу после смены, иду в магазины, резка, жарка, горы посуды. Я человек или клубный график?
— Скажи ей.
— Это твоя мама. Помнишь, когда брали ипотеку, договаривались, что жильё — наше общее пространство? Я не служанка выходного дня.
Он молчал.
— Я не против родни, — Ксения смягчила тон. — Но давай максимум раз в месяц. И пусть они приносят что-нибудь кроме анекдотов.
Саша кивнул:
— Хорошо. Я скажу.
Суббота подкралась незаметно. Саша звонил матери при Ксении:
— Мам, не обижайся, но встречи придётся сократить. Мы устаём.
Ответ был дрожащим:
— Так ты ставишь её выше меня?
— Дело не в «выше». Нам нужна тишина.
— Кому нам, ей... Не пускать мать на порог, неблагодарный!
— Я прошу сократить визиты…
Гудки.
Две недели прошли спокойно. Казалось, победа.
Но за три дня до Масленицы телефон Ксении снова вспыхнул:
— Ксюша, солнышко, я решила блинами угостить. Пригласила коллег, человек десять, но они тихие…
— Мы же договорились, Валентина Григорьевна.
— Это разово! Блины сами пекутся, делов-то…
— Не получится. Мы заняты.
— Ты не подумала, что человеку моего возраста тяжело одной?
— Именно поэтому не получится, — твёрдо отрезала Ксения и нажала «отбой».
Руки дрожали, но внутри вспыхнула первая искорка победы.
Субботним утром дверь распахнулась. На пороге свекровь с тяжелым пакетом; за спиной — женщины, незнакомые Ксении.
— Сюрприз! Мы решили, что вы всё-таки не откажете.
— Но мы…
— Девочки, проходите, располагайтесь!
Пакеты с мукой, банка повидла, коробки яиц осаждали коридор.
— Я предупреждала, — выдавила Ксения.
— Ты ж добрая! Где улыбка?
Из комнаты вышел Саша. Увидел толпу, остановился.
— Мам, мы же договорились.
— Это символическая встреча! Остаться голодными хотите?
Саша метнулся взглядом к жене, потом к двери:
— Я… к Виталику на матч… Я быстро!
Затвор хлопнул.
— Ой, а сахар где? А масло?
Ксения не выдержала:
— Хватит!
Тишина звякнула ложками.
— Я не приглашала вас. Мне нужен отдых.
— Ксюша, не упрямься, — строго свекровь.
— Это мой дом.
— Ладно, мы сами управимся, — замяла одна из гостьей.
— Нет. Готовьте у себя.
— Да кто ты такая, чтобы указывать старшим?
— Хозяйка этой квартиры.
Женщины переглянулись. Седовласая подруга свекрови сказала тихо:
— Валя, поехали ко мне. Сковородку я прихватила, варенье твоё любимое.
Свекровь хлопала глазами, не веря, что её не поддержали, но пакеты всё-таки собрались, дверь сомкнулась.
Вечером вернулся Саша, ещё весёлый после бокса:
— Ну как блины?
— Не было блинов.
— А мама?
— Уехала. Я выгнала всех.
Саша вздохнул:
— Надо было как-то мягче… Она написала что ты её унизила.
— Я защищала себя. А ты меня бросил.
Взгляд Ксении стал стальным, и он осёкся.
— Сколько раз я просила?
Саша потер виски:
— Поговорю с ней.
— Спасибо. Но знай: в следующий раз я не открою.
Он присел, словно увидел её впервые:
— Ты совсем истощена. Прости.
Это «прости» легло мягко, как тёплыйшарф, но Ксения знала: слова без действий ничего не стоят.
— Давай правила запишем, — предложила она.
Они взяли тетрадь. Ксения диктовала:
- Гости — только по согласованию.
- Каждый приносит блюдо.
- Посуду моют все...
Саша вывел подпись, улыбнулся.
— Договор действует?
— Действует, — Ксения откинулась на спинку стула. — Посмотрим, соблюдёт ли мама.
После того, как Ксения выставила нежданных гостей за дверь, Валентина Григорьевна исчезла. Не буквально — а с её стороны пропало всё: звонки, сообщения, голосовые заметки, даже пересланные анекдоты из WhatsApp, которыми она сыпала ежедневно.
Саша пару раз пробовал дозвониться. Безуспешно. На третий день она ответила коротко:
— Жива-здорова. В гости не приду — вдруг мешаю.
Через пару дней Саше всё же удалось застать мать дома.
Валентина Григорьевна встретила его с демонстративной бодростью. На столе — простенький обед, без излишеств.
— Видишь, справляюсь, — кивнула она. — Всё сама. И полку починила, и картошку сама потаскала.
— Мам, не начинай…
— А что? Я теперь самостоятельная. У вас там свои правила. Я — человек не модный. Не подхожу под ваш устав.
Она не кричала. Не обвиняла. Только вздыхала. И в каждом вздохе — трагедия народного масштаба.
— Мама, ну ты же знаешь, Ксения устала. Ты каждую субботу…
— Ой, да что там говорить. Теперь у меня суббота — день тишины. Только часы тикают и кошка по полу бродит. Весело, ага.
Саша покачал головой. Он понимал, что это дутьё — театральное, но липкое. И всё же не стал спорить. Просто уехал, пообещав заехать через неделю.
Неделя прошла тихо. Даже слишком. Ни звонков, ни сообщений. Ни Саше, ни Ксении. Лишь один раз вечером короткий сигнал — «мама», и тут же сброшен.
Ксения в душе ожидала бурю. Но то ли договор сработал, то ли свекровь решила выждать. На вторую субботу Саша сказал:
— Поеду сам к маме. Без тебя.
Ксения только кивнула. Она варила суп и впервые за долгое время не оглядывалась на часы, не думала, хватит ли салфеток, не перекладывала продукты с полки на полку в поисках свободного места под чужие заготовки.
Вечером Саша вернулся задумчивый.
— Она сначала молчала. Потом спросила: «Ты действительно с ней согласен?» Я сказал — да. Что у нас теперь так. Без этого — никак. Знаешь, она даже не спорила. Только сказала: «Ты выбрал». И всё.
Ксения прислонилась к нему.
— Она выбрала раньше. Каждый раз, когда ставила чужую компанию выше моего покоя. Я устала быть для неё ресурсом.
Саша обнял её молча. Без оправданий.
Прошла ещё одна суббота. На этот раз — действительно тихая. Ксения вышла во двор, купила кофе в автомате у магазина, вернулась домой и спокойно зачиталась книгой.
Впервые за долгое время её воскресенье не начиналось с промытой плитки и болящей спины.
А вечером Саша показал ей голосовое сообщение:
«Сашенька, ну ладно, пусть у вас будут свои порядки. Но если вдруг, когда-нибудь, понадобится моё варенье — скажи. Я сварила из абрикосов. Сама. Варила и вспоминала, как раньше ты любил с ним блинчики. Теперь, конечно, времена другие...»
Ксения выдохнула. Это уже не обида — это переход в стадию пассивного миротворчества. Она знала: следующий шаг — позвонит.
Время шло. Разговоров о "гостиных шабашах" больше не было. Однажды осенью Валентина Григорьевна позвонила Ксении сама.
— Ксюша, здравствуй, — голос Валентины Григорьевны был мягче обычного. — Я тут подумала. Может, я к вам загляну? Только без шумных компаний. Варенье привезу.
— Спасибо. Только если вы к нам одна — то просто чай пить не будем. Может вместе что-нибудь приготовим?
Повисла пауза. Потом голос свекрови чуть потеплел:
— Хорошо. Я тогда привезу и кабачки. Ты ведь умеешь делать вкусную икру?
— Умею, — улыбнулась Ксения. — Только вместе.
Они сидели втроём за столом. Смеялись. Беседовали. Без гостей, без шума, без командиров.
И в какой-то момент Ксения поняла: она снова дома. В своём доме. Не в чьей-то гостевой зоне, не в общественной столовой, не в пункте раздачи семейного тепла по заявкам. А просто — дома. Где слышат, где уважают, где не принимают заботу за обязанность.
И когда Саша в шутку протянул:
— А ты мне блинов напечёшь?
Ксения ответила:
— Конечно. Только с условием: ты моешь посуду.
Он вздохнул театрально:
— Договор есть договор.
А она улыбнулась. Потому что была счастлива. По-настоящему. Как человек. А не как служанка выходного дня.
Свекровь больше не звонила каждую субботу. Иногда Ксения сама набирала — предложить встретиться или помочь отвезти сумки. Но уже без напряжения. Без опасения, что снова придётся выбирать — между собой и чьим-то «а что такого?».
Она больше не чувствовала себя персоналом в своём доме. Теперь она — хозяйка. Уваженная. Услышанная. И просто — женщина.