Когда Светлана увидела на экране имя Галины Викторовны, она на секунду задумалась — ответить или перезвонить позже. Но всё же провела пальцем по дисплею.
— Алло?
— Здравствуй, дорогая. Не занята?
— Привет. Нет, всё хорошо. Что-то случилось?
Тон у свекрови был нарочито мягкий, будто она готовилась перейти к деликатному разговору. Света узнала эту интонацию давно, ещё когда та впервые попросила «немного помочь» с кредитом за кухонный гарнитур. Тогда речь шла о «маленькой сумме», а в итоге деньги исчезли без следа, и ни о каком возврате уже никто не заикался.
— Слушай, у меня тут беда. Потолок в ванной опять потрескался, плитку менять давно пора. И ещё проводка старая, искрит. Мастера говорят, надо делать капитальный ремонт.
Светлана промолчала.
— Ну, ты же знаешь, у меня пенсия маленькая. А Слава работает без выходных, у него всё на тебе держится.
— Подожди... — Светлана почувствовала, как пальцы сжались в кулак. — То есть вы хотите, чтобы я заплатила?
— Не так всё буквально, — пожала плечами свекровь, хотя Светлана её не видела. — Просто вы же семья. У тебя сбережения есть. Это ведь общее дело, ты же понимаешь.
Светлана посмотрела на старую шкатулку на комоде. В ней лежали аккуратно разложенные по конвертам купюры — накопленные за два года деньги, которые она не позволяла себе тратить. Ни на платье, ни на отдых. Каждый раз, когда Слава брал лишнюю смену, она откладывала. Для себя. Для будущего.
— Прости, но я не могу, — сказала она спокойно. — Эти деньги не на ремонт.
Галина Викторовна на том конце резко вдохнула.
— Света, не смеши. А куда если «не на ремонт»? Ты что, одна живёшь? Это семейные деньги. Твой муж — мой сын.
— И что? — Светлана почувствовала, как в голосе поднимается дрожь. — Я заработала их. Я откладывала.
— Значит, ты считаешь, что Слава ни при чём? Что он не имеет к ним отношения? — голос свекрови зазвенел. — Это не твои деньги, это деньги семьи!
Светлана молча отключила. Потом просто сидела на краю дивана, чувствуя, как начинает ломить плечи.
Вечером она рассказала мужу.
— Мама звонила, — начала Света. — Опять про ремонт.
Слава вздохнул.
— Я говорил ей, что сейчас никак. И у меня нет ни копейки. Только ты...
— Ты хочешь, чтобы я дала ей? — перебила Светлана.
Слава посмотрел на неё внимательно.
— Нет. Я хочу, чтобы ты сама решила. Но ты же знаешь, как ей тяжело одной.
— А ты знаешь, как мне тяжело копить? — спокойно ответила она. — Я эти деньги не у неё просила. Я их собирала. И твоя мать их не вернет.
Муж отвёл взгляд.
— Свет, я не давлю. Просто... ну, может, частично хотя бы? Жить с такой проводкой опасно.
Она не ответила. Просто встала и пошла мыть посуду. Под струёй воды было легче не слушать собственные мысли.
Всю следующую неделю свекровь не звонила. Светлана успела подумать, что та обиделась по-настоящему, и даже почувствовала облегчение. Но в воскресенье Слава вернулся с работы и, разуваясь в прихожей, небрежно бросил:
— Кстати, маме всё-таки проводку сделали. За мой счёт. Я взял у Игоря в долг. Потом как-нибудь разберусь.
Светлана замерла.
— То есть ты взял кредит на её ремонт?
— Да не кредит. Просто Игорь дал.
— Это одно и тоже. Он одалживает только под процент. А посоветоваться? Просто без спроса пошел и сделал? Мы же семья, должны решать все вместе, — в её голосе прорезалось что-то новое — не гнев даже, а холод.
— Ну а что делать? Ты же отказалась... Не хотел ссорится лишний раз. Маме ведь нужна была помощь.
Светлана больше ничего не сказала. Просто ушла в спальню и долго думала во что превратилась их жизнь. Ей казалось, что что-то важное в ней надломилось. Не от злости. От ощущения, что её границы снова стерли.
Слава не зашёл к ней даже через час. Только послышался звук телевизора из зала. Канал переключился на спорт, потом на новости, потом снова на спорт. Это был его способ не разговаривать. Не решать.
Светлана аккуратно потянулась за блокнотом в ящике прикроватной тумбочки. Там у неё была таблица — месяца и суммы, мелко подписанные карандашом. Она провела пальцем по последней строчке: «Сентябрь — 18 500». Цель была простая: на лечение. На зубы, которые давали знать о себе по ночам, но которым всё не находилось времени. Или смелости. Она откладывала упрямо, не трогая ни на праздники, ни на одежду. Потому что хотела улыбаться без стеснения. Без боли." И также хотелось пространства, где никто не скажет: «Это не твоё».
Теперь придётся отложить. Или вовсе забыть. Она понимала, что муж сам не разберется с долгами. И его мать не остановится на одной проводке.
Через три дня Галина Викторовна позвонила снова.
— Светочка, привет. Как ты?
Светлана хотела сразу сказать, что она занята, но что-то удержало.
— Нормально.
— Я вот думаю, может, мне ещё окна поменять. Тут соседи ставят пластиковые и скидки сейчас. Так хорошо смотрятся. Я, конечно, понимаю, что ты уже отказалась помогать, но…
Светлана медленно выдохнула.
— Но всё равно просите?
— Ну а как иначе? Вы же семья. А мне, Слава — всё, что есть.
— Вы видели, что он взял деньги в долг?
— Конечно. Он хороший сын. Не то что некоторые...
Светлана почти не слушала. Она смотрела на узор на обоях и чувствовала, как её рука сжимает телефон всё крепче.
— Я перезвоню, — коротко сказала она. — У меня дела.
Она не перезвонила. И не взяла трубку, когда Галина Викторовна звонила через день, потом снова. Просто поставила звонок на беззвучный режим. В доме стало немного тише.
Но напряжение не исчезло. Оно расползалось, как тонкая паутина по стенам. Слава теперь приходил и смотрел на неё чуть исподлобья, как будто ждал упрёка. Но она молчала. И от этого ему, похоже, было даже тяжелее.
— Ты на меня злишься? — однажды спросил он, разливая суп по тарелкам.
— Нет, — ответила она. — Я просто устала.
— От чего?
Светлана пожала плечами.
— От ощущения, что моё — это не моё.
— Ну что ты... Мама — она просто эмоциональная.
— А ты?
Слава опустил глаза.
— Я не хотел, чтобы тебе было неприятно.
Светлана не ответила. Внутри уже не было злости. Был только настойчивый холод. Он не кусал, не обжигал. Просто постепенно сковывал изнутри.
К концу недели она достала чемодан.
— Ты куда? — Слава стоял в дверях спальни и смотрел, как она укладывает вещи.
— К маме. На пару дней.
— Почему без меня?
Она повернулась к нему.
— Потому что мне нужно вспомнить, что я не приложение к семейному бюджету. И не банкомат по вызову. Дай мне время.
— Свет, ну подожди...
— Я не ухожу навсегда, — сказала она спокойно. — Но если ты не готов защищать меня от чужих претензий, я сама это сделаю.
Слава молчал. Потом отступил на шаг, как будто понял: этот разговор не выиграть, не сгладить, не перевести в шутку.
Мама давно звала в гости, но все не получалось. Они сели на кухне, включили музыку и молча ели окрошку и домашнюю пиццу. Светлана не жаловалась. Только сказала: «Я просто хочу пожить без чужих ожиданий».
— Оставайся, сколько нужно, — сказала мама. — Твоя жизнь — это не чья-то стройка. И ты не обязана быть фундаментом чужих затей. Знай тебе есть на кого положиться.
Светла кивнула. И впервые за долгое время почувствовала, что всё ещё может быть по-другому. Дома было тепло и уютно.
Утро началось с запаха блинов и звона посуды. Мама готовила на кухне, напевая вполголоса старую песню. Светлана потянулась, выглянула в окно и вдруг поймала себя на мысли, что никуда не торопится. Никто не ждёт, что она сейчас побежит закрывать чужие дыры, принимать решения за двоих, объясняться, оправдываться, мирить.
— Сегодня планов нет? — спросила мама, накрывая на стол.
— Только один, отдохнуть, — Светлана улыбнулась.
Она провела в доме родителей два дня. За это время Слава написал трижды. Один раз спросил, где лежит его рубашка. Второй — поинтересовался, ждать ли её на ужин. Третий раз написал просто: «Ты злишься?»
На третье сообщение Светлана ответила: «Нет. Думаю». И больше не трогала телефон.
— Пора вернуть себе голос.
На третий вечер она решила вернуться домой. Без предупреждения. Просто открыла дверь своим ключом и вошла. В квартире было тихо и небольшой беспорядок. Слава сидел в зале, в спортивной кофте, с тарелкой лапши перед собой. Когда она появилась в дверях, он встал.
— Я волновался, — сказал он.
— Я знаю.
— Прости, — тихо добавил он. — Я не должен был...
Светлана подняла руку.
— Стой. Не спеши извиняться. Ты ведь всё равно не понял, за что.
Слава нахмурился.
— Я понял. Ты расстроилась из-за мамы, из-за долга...
— Не только, — перебила она. — Из-за тебя тоже. Потому что ты, мой муж, позволил ей управлять мной через твое молчание. Не защитил. Ни разу.
Он опустил глаза.
— Мне тяжело с ней спорить. Она меня одна воспитывала. Я чувствую вину.
— А ты не думал, каково жить с человеком, который каждый раз отступает? — в голосе Светланы не было упрёка. Только усталость.
Слава молчал. Потом сел обратно, потер виски.
— А что теперь? Ты хочешь развестись?
— Я хочу, чтобы мы научились говорить. И слышать. Чтобы я не была для тебя решением маминых проблем. И чтобы ты понял: уважение — это не помощь, это граница, которую нельзя переступать.
Он кивнул.
— Я не обещаю, что сразу всё исправлю. Но я постараюсь.
В тот вечер они долго говорили. Без обвинений, без крика. Просто честно. С болью, но по-настоящему. Светлана рассказала, как чувствовала себя лишней в собственной жизни. Как прятала заначку в старой книге, чтобы никто не нашёл. Как каждый раз, когда Галина Викторовна просила «немножко помочь», ей хотелось исчезнуть.
Слава слушал. Иногда кивал. Иногда закрывал глаза, будто от боли.
На следующий день он сам позвонил матери. Светлана слышала этот разговор из кухни.
— Мама, выслушай и не перебивай. Не вмешивайся больше. Не проси у Светы денег... Это не обсуждается. Нет, «что значит наши общие». Это её деньги. Она имеет право ими распоряжаться. И вообще... перестань путать заботу и давление. Я люблю тебя, но у нас теперь своя семья.
Светлана стояла у стены и впервые чувствовала, что её слышат. По-настоящему.
На выходных они выбрались в парк. Прогулка среди деревьев, потом возле озера кормили уток хлебом, было хорошо и спокойно. Слава рассказывал, как в школе мечтал стать водителем автобуса, а потом — пилотом. Светлана смеялась, вспоминая свои уроки пения и бабушкины советы «держаться скромнее». Всё было просто. И правильно.
Позже, за ужином, Слава вдруг сказал:
— Помнишь, ты говорила про лечение зубов?
— Да.
— Может, всё-таки запишешься? Я знаю, ты копила. Хватит терпеть, если надо — я добавлю. Найду подработку. Урежу свои расходы. Пусть хоть один раз в жизни ты сделаешь что-то только для себя.
Светлана смотрела на него, и в глазах проступали слёзы. Не от обиды. От того, что лед внутри наконец тронулся.
Он не покупал ей ничего сиюминутного, не суетился, но думал о её нуждах. Просто сидел напротив и говорил честно. Простые слова, но в них было больше заботы, чем в десятках «ты же понимаешь» и «ну потерпи ещё чуть-чуть», к которым она привыкла за эти годы.
Она не ответила сразу. Просто положила ладонь поверх его руки и тихо кивнула.
На следующее утро достала тот самый конверт. Старый, с уголком, загнутым от времени. Пересчитала. Хватало почти впритык. Остальное Слава добавил без вопросов. Без отчёта. Без фразы: «А может, потом?»
В клинике она сидела в очереди и впервые не испытывала стыда. Напротив неё женщина листала журнал, кто-то звонил детям, кто-то жаловался на пробки. А Светлана просто ждала. Спокойно. Без чувства вины.
Потом она вышла на улицу была прекрасная погода. И вдруг поняла — теперь она будет улыбаться. Широко. Без стеснения. И без боли.
Никто не отобрал у неё эти деньги. Никто не решил за неё как потратить. Это был её выбор. Её шаг. И поддержка мужа для неё имела значение. В этой улыбке было всё: и прощение, и освобождение, и начало чего-то нового.