Совершенно подавленная, Лидия Семёновна медленно положила трубку телефона. Руки дрожали, а в груди разливалась тяжёлая горечь от только что закончившегося разговора с дочерью.
— Светочка, да нет у меня денег! — произнесла она вслух в пустую квартиру, словно дочь всё ещё могла её услышать. — Последнее вчера Оленьке отдала! Ты же знаешь, у неё двое детей, им на школьные принадлежности нужно!
Вспоминать то, что ей сейчас во всех красках наговорила старшая дочь, совершенно не хотелось. Слова были такими жёсткими, такими безжалостными, что сердце до сих пор болело от обиды.
— Ну почему так получилось? — горько размышляла вслух Лидия Семёновна, опускаясь в старое кресло у окна. — Троих детей с мужем вырастили, всё для них старались изо всех сил. Недоедали сами, недосыпали, но детям всё лучшее отдавали. Всех в люди вывели! Все с высшим образованием, да при хороших должностях. Дмитрий — инженер на заводе, Светлана — менеджер в банке, Оленька — адвокат. А вот нет ей на старости лет ни покоя, ни помощи, ни даже простого человеческого понимания.
— Что ж ты, Гриша, так рано от меня ушёл? — мысленно обратилась Лидия Семёновна к умершему три года назад мужу. — С тобой как-то легче всё было! Ты бы их всех по головке погладил, да так ласково поговорил бы, что они бы и сами не заметили, как помочь захотели.
Внезапно сердце неприятно сжалось, острая боль пронзила грудь. Рука привычно потянулась к тумбочке за таблетками. Лидия Семёновна открыла знакомую коробочку и с ужасом обнаружила:
Осталась всего одна, может быть, две капсулы. Если станет совсем плохо, то помочь себе будет нечем. В аптеку надо идти, но откуда деньги взять?
Лидия Семёновна попыталась подняться с кресла, но тут же тяжело опустилась обратно: голова ужасно кружилась, а перед глазами плыли чёрные круги.
— Ничего, — прошептала она, кладя под язык таблетку, — сейчас лекарство подействует, и всё пройдёт. Надо только немного подождать.
Но время медленно тянулось, а легче не становилось. Наоборот, боль в груди усиливалась, дыхание становилось затруднённым.
Собрав последние силы, Лидия Семёновна набрала номер младшей дочери:
— Оленька, милая... — только и успела произнести она в трубку, как услышала раздражённый голос:
— Мама, я на работе! У нас тут серьёзный процесс обсуждаем! Потом перезвоню, ладно?
Гудки в трубке прозвучали как приговор. Дрожащими пальцами Лидия Семёновна набрала номер сына:
— Димочка, сынок, мне что-то очень нехорошо. А таблетки закончились. Не мог бы ты после работы заехать, в аптеку сходить... — но сын даже не дослушал её до конца.
— Мама, ну что ты как маленькая! — нетерпеливо перебил он. — Я же не врач, и ты тоже не врач! Если плохо — вызывай скорую, не жди! У меня сейчас аврал на работе, некогда болтать!
Лидия Семёновна тяжело вздохнула, положив трубку:
Так-то оно так! Сын, может, и прав! Если ещё через полчаса не пройдёт, надо будет звонить в скорую помощь. Только вот денег на лекарства всё равно нет.
Женщина осторожно откинулась в потёртом кресле и прикрыла глаза. Мысленно, чтобы расслабиться и отвлечься от боли, стала считать до ста, как учил когда-то семейный врач.
Словно издалека, сквозь туман, послышался какой-то настойчивый звук. Что это? Ах да, телефон звонит!
— Алло... — с большим трудом, едва открывая рот, ответила Лидия Семёновна.
— Лидочка, здравствуй, дорогая! — раздался в трубке знакомый тёплый голос. — Это Гена! Как ты поживаешь? Что-то мне сегодня весь день тревожно, душа не на месте. Захотелось тебе позвонить, узнать, как дела!
— Гена... — прошептала она. — Мне что-то очень нехорошо. Сердце болит, дышать тяжело...
— Господи! Я сейчас же еду! — не раздумывая ни секунды, воскликнул он. — Ты дверь открыть сможешь?
— Гена, я её последнее время на цепочку не закрываю. Замок только... Ключи под ковриком лежат...
Лидия Семёновна выронила телефон из ослабевших рук. Тянуться за ним сил уже не было.
Ну и пусть лежит, — слабо думала она. — Гена поймёт, что случилось.
Перед глазами, словно в старом кино, медленно пролетали кадры из далёкой молодости: вот она совсем молоденькая девчонка-первокурсница юридического института, в новом голубом платье и с косами, заплетёнными короной. А вот два симпатичных, бравых курсанта военного училища в парадной форме, почему-то с разноцветными воздушными шариками в руках.
— Смешно! — подумала тогда восемнадцатилетняя Лидочка. — Такие взрослые, серьёзные мужчины, а с детскими шариками!
Ах да! Это же было девятого мая, в День Победы! Парад, народное гуляние в парке, духовой оркестр! И она шла между этими двумя красавцами — между весёлым, общительным Геной и более серьёзным, сосредоточенным Гришей.
Она тогда выбрала Гришу. Просто он был смелее, что ли, решительнее в ухаживаниях, а Гена казался более замкнутым и стеснительным. Да и первым признался в любви именно Гриша.
А потом судьба их раскидала по разные стороны огромной страны: она с Гришей поехали служить в Подмосковье, где он получил назначение в военную часть, а Гена отправился на Дальний Восток, в Приморье.
Потом, через много лет, уже встретились в своём родном городе, когда оба мужчины вышли в отставку. Гена так всю жизнь и прожил холостяком — без жены, без детей, без внуков.
Знакомые частенько спрашивали его, почему так получилось, почему такой хороший человек остался один...
А он только отмахивался да отшучивался с грустной улыбкой:
— Не везёт мне в любви! Надо, наверное, в карты начинать играть — авось там повезёт больше!
Лидия Семёновна словно сквозь вату слышала какие-то посторонние голоса, приглушённый разговор. С огромным трудом разлепила тяжёлые веки:
— Гена! — прошептала она с безграничной благодарностью.
А рядом с его знакомым обеспокоенным лицом виднелся ещё кто-то в белом халате — видимо, врач скорой помощи.
— Ничего страшного, — успокаивающе говорил доктор, — сейчас укол сделаем, и ей значительно лучше станет. Вы её муж?
— Да, да, конечно! — не раздумывая, ответил Гена.
Врач терпеливо давал Геннадию подробные наставления о том, какие лекарства принимать, как следить за давлением, когда обращаться за помощью.
Гена так и остался сидеть рядом, бережно держа Лиду за руку, пока ей наконец не стало заметно легче, а дыхание не выровнялось.
— Спасибо тебе огромное, Генечка! — с чувством произнесла она. — Мне уже гораздо лучше! Ты меня просто спас!
— Вот и замечательно! — облегчённо улыбнулся он. — А теперь на, попей чайку с лимончиком! И мёда ложечку добавил — для сердца полезно.
Гена так никуда и не ушёл в тот день. Он хлопотал на кухне, готовил лёгкий ужин, ухаживал за Лидой словно за самым дорогим человеком. И несмотря на то, что ей уже было намного лучше, он боялся оставить её одну даже на минуту.
— Знаешь, Лида, — тихо сказал он вечером, когда они сидели за столом с чаем, — а я ведь всю жизнь тебя одну любил. Потому и не женился никогда. Не мог на другую женщину даже взглянуть серьёзно.
— Эх, Генечка, Генечка, — вздохнула Лидия Семёновна. — Мы с Гришей всю жизнь хорошо прожили, счастливо. Я его искренне уважала и любила. Он меня тоже очень любил, берёг. А ты в молодости ничего такого не говорил, не признавался. Я не знала точно, как ты ко мне относишься, думала — просто дружим. Но что теперь об этом говорить? Ведь всё в прошлом, годы ушли безвозвратно, их не вернуть.
— Лида, а давай то, что нам Господь ещё отмерил, проживём по-настоящему счастливо, вместе! — взволнованно предложил Геннадий. — Ну сколько Бог даст — пять, десять, пятнадцать лет — столько и будем счастливы! Поженимся, как положено, и будем друг о друге заботиться!
Лидия Семёновна долго молчала, а потом медленно положила седую голову Гене на плечо и крепко взяла его за руку:
— А давай! — И вдруг засмеялась звонким, счастливым смехом, словно снова стала той самой восемнадцатилетней девчонкой с косами.
Через целую неделю наконец соизволила позвонить средняя дочка — Оленька:
— Мама, ну что там у тебя случилось? Ты же на прошлой неделе звонила, а я не могла ответить — совещание было важное. Потом закрутилась с делами, забыла перезвонить... Не случилось ли чего?
— Ах, это... — спокойно ответила Лидия Семёновна. — Ничего особенного, уже всё в порядке, здоровье наладилось. А раз уж ты всё-таки решила позвонить, хочу сообщить заранее, чтобы сюрприза не было: я замуж выхожу!
В трубке повисло долгое, тяжёлое молчание. Слышно было только, как дочь шумно набирает в лёгкие воздух и нервно цокает языком, лихорадочно подбирая слова.
— Мама, ты в своём уме?! — наконец взвизгнула Ольга. — Тебе уже семьдесят лет! Тебе давно на кладбище прогулы ставят, а ты замуж собралась?! Это же смешно! И кто этот необыкновенный счастливец? Какой-нибудь альфонс?
Лидия Семёновна вся сжалась от боли, горячие слёзы брызнули из глаз. Но она всё-таки нашла в себе силы ответить спокойным, ровным голосом:
— Это моё личное дело, Оленька. И никого больше не касается.
И положила трубку.
Потом медленно повернулась к Геннадию, и он сразу понял по её лицу, что новости не из приятных. Лидия Васильевна тяжело вздохнула и села в кресло.
— Ну всё, сегодня примчатся все трое! Готовимся держать оборону! — произнесла она с горькой усмешкой.
— Справимся! Где наша не пропадала! — засмеялся Геннадий, подходя к ней и нежно кладя руку на плечо. — Мы же с тобой не первый день живём на свете, всякое видели. И с этим разберёмся.
— Ты не знаешь моих детей, — покачала головой Лидия Васильевна. — Когда они все трое собираются вместе, это настоящая буря. Особенно Дмитрий — он всегда был самым вспыльчивым.
— А я не знаю? — улыбнулся Геннадий. — Забыла, что мы с тобой ещё в молодости дружили? Помню, как твой Дима в песочнице соседскому Володе лопаткой по голове дал за то, что тот его куличик сломал.
Лидия Васильевна невольно улыбнулась воспоминанию, но тут же снова помрачнела.
— Тогда это было забавно. А сейчас... Геннадий, может, не стоит? Может, нам и правда рано о свадьбе думать?
— Лидушка, — серьёзно посмотрел на неё Геннадий, — мы с тобой уже полвека друг друга знаем. Я тебя любил, когда ты была девчонкой с косичками, любил, когда ты была молодой мамой, любил, когда у тебя появились внуки. А теперь, когда судьба дала нам второй шанс, я не собираюсь его упускать из-за чьих-то предрассудков.
Вечером, ровно в половине седьмого, на пороге действительно появились все трое: Дмитрий — высокий, грузный мужчина лет сорока пяти с недовольным лицом, Светлана — элегантная дама в дорогом пальто, явно считающая себя истиной в последней инстанции, и Ольга — самая младшая, но при этом самая решительная, в строгом деловом костюме.
— Ну, мама, знакомь нас со своим ловеласом! — издевательским тоном начал Дмитрий, даже не поздоровавшись. — Где же твой принц на белом коне?
— Дима, как ты разговариваешь с матерью! — возмутилась Лидия Васильевна. — Поздоровайся сначала, сними куртку...
— Так а чего знакомить, вы меня знаете, — спокойно вышел из комнаты Геннадий. — Добрый вечер, дети. Я Лиду с молодости люблю, ещё когда она на соседней улице жила. А когда увидел её в том ужасном состоянии неделю назад, понял, что не могу её потерять. Не могу просто так взять и уйти из её жизни снова. Я сделал ей предложение, а она любезно приняла его.
— Послушайте, вы, клоун великовозрастный, вы совсем с ума сошли? — завизжала Светлана. — Какая любовь в такие годы?! Это же просто смешно! Люди будут показывать пальцем!
— Какие это «такие годы»? — спокойно поинтересовался Геннадий. — Нам едва по семьдесят лет исполнилось, ещё жить и жить, если Бог даст. Да и матушка ваша до сих пор красавица! И умница, и хозяйка отличная.
— Ой, хватит нам тут сказки рассказывать! — фыркнула Ольга. — Я так понимаю, вы таким образом решили у этой красавицы квартиру оттяпать, не так ли? Очень удобная схема — жениться на одинокой пенсионерке.
— Дети, да побойтесь вы Бога! — всплеснула руками Лидия Васильевна. — При чём здесь моя квартира?! У вас у всех своё жильё есть, слава Богу, все устроены в жизни!
— И тем не менее, в этой твоей квартире «сидит» наша доля! — жёстко добавила Ольга. — Наша законная доля наследства. И мы не позволим какому-то проходимцу её отнять!
— Ольга! — ахнула мать. — Как ты можешь так говорить о Геннадии? Он порядочный человек.
— Успокойтесь, мне от вашей мамы ничего не нужно! — твёрдо сказал Геннадий. — У меня своя квартира есть, своя дача, пенсия нормальная. Уж где жить, у меня найдётся! А вот хамить маме немедленно прекратите! Слушать противно, как дети с родной матерью разговаривают!
— Да ты кто такой, плейбой престарелый! — взорвался Дмитрий. — Ты чего здесь свой рот открываешь? Кто тебя вообще о чём-то спрашивает? Это наша семья, а ты тут чужой!
Дмитрий грудью, как бойцовый петух, двинулся на старика, явно рассчитывая его запугать.
Но Геннадий даже с места не двинулся. Он только выпрямился во весь рост — а был он мужчиной высоким и крепким, несмотря на возраст — и смотрел прямо в глаза молодому человеку. В его взгляде была такая сила и достоинство, что Дмитрий невольно притормозил.
— Я муж вашей матери, хотите вы этого или нет! — ровным голосом произнёс Геннадий. — И я никому не позволю её обижать. Никому, понятно?
— А мы её дети! — истерически закричала Светлана. — Родные дети! И мы лучше знаем, что для неё хорошо!
— Да! И завтра же мы отправим её в дом престарелых или в психушку! — поддакнула сестре Ольга. — Пусть там врачи с ней разбираются. Видно, у неё уже маразм начинается, раз на такие глупости решается!
— Как вы можете так говорить?! — побледнела Лидия Васильевна. — Я же ваша мать!
— Ну уж дудки! — решительно сказал Геннадий. — Собирайся, Лидушка, мы уходим! Не будем здесь слушать эти гадости.
— Геннадий, но куда же мы...
— Ко мне домой. А завтра подадим заявление в ЗАГС, как планировали. И будем жить, как нормальные люди, а не выслушивать упрёки от твоих детей.
Лидия Васильевна молча прошла в спальню и стала складывать вещи в старенький чемодан. Руки у неё дрожали — то ли от волнения, то ли от обиды. Геннадий помог ей донести сумки.
— Мама, ты с ума сошла! — кричала вслед Светлана. — Ты пожалеешь об этом!
— Мы не оставим это так! — грозила Ольга. — Мы обратимся в суд!
Но Лидия Васильевна и Геннадий уже вышли на лестничную площадку. Они шли вдвоём по вечерней улице, крепко взявшись за руки, и даже не оглянулись на освещённые окна квартиры, где остались кричать их «любящие» дети. Им было всё равно, что и кто о них думает. Они были счастливы и свободны, как два подростка, сбежавшие от взрослых запретов.
Одинокий фонарь освещал им путь, и в его тёплом свете лицо Лидии Васильевны казалось совсем молодым.
— Не жалеешь? — тихо спросил Геннадий.
— Нет, — так же тихо ответила она. — Знаешь, я вдруг поняла, что всю жизнь жила для них, а для себя — ни дня. А теперь хочу пожить для себя. Для нас с тобой.
А дети смотрели им вслед из окна и не понимали: какая может быть любовь в семьдесят лет. Не понимали, что настоящая любовь не зависит от возраста, что она может прийти и в семнадцать, и в семьдесят, и что счастье — это не количество прожитых лет, а количество прожитых с любовью дней.
Автор: Елена Стриж ©