Ты здесь никто и звать тебя никак! И зпомни - кроме меня ты здесь никому не нужна!
1. Осколки под ногами
Четырнадцатилетняя Катя стояла у свежей, ещё пахнущей сырой землей, могилы родителей. Холодный ноябрьский ветер пробирал до костей сквозь тонкую куртку. Мир, каким она его знала, рухнул. Разбился на миллионы осколков в той страшной автокатастрофе.
Единственным родным человеком в этом огромном, холодном мире осталась тётка, Антонина, родная сестра матери. Они вместе владели квартирой, доставшейся им от бабушки, — тесные две комнаты, в которых прошло и Катино детство.
На кладбище Антонина, сотрясаясь от рыданий, прижимала ее к себе.
— Девочка моя, кровиночка моя, не бойся, я тебя не брошу! Теперь ты будешь жить со мной! — ее слова, казалось, были единственным теплым пятном в ледяной пустоте, и Катя вцепилась в них, как утопающий в соломинку.
Но уже через неделю, когда утихли последние соболезнования, и смолкли сочувствующие звонки по телефону, дом наполнился ледяным раздражением. Катя драила полы, докрасна стирая костяшки пальцев, чистила горы картошки, чувствуя, как липкий крахмал въедается под ногти.
Она старалась заслужить хоть каплю тепла, надеясь услышать простое «спасибо» или «молодец». Но в ответ получала лишь короткие, как выстрел, приказы.
У Антонины был единственный сын Сергей, студент-первокурсник, который как раз в тот год уехал учиться в крупный город.
Он пару раз приезжал на каникулы, привозил матери гостинцы, а на Катю смотрел как на пустое место, не проявляя к ней ни малейшего тепла или участия.
Сергей был полностью поглощен своей новой, студенческой жизнью, и ему не было никакого дела до тихой сироты, внезапно поселившейся в их доме...
Однажды вечером Антонина подсела к ней на кухне. Катя как раз закончила убирать жирную посуду, ее спина гудела от усталости, а тётка лениво помешивала ложечкой в своей фарфоровой чашке, от которой пахло дорогим бергамотовым чаем.
— Катюша, — её голос вдруг стал вкрадчивым, медовым. Она отодвинула чашку и положила свою ухоженную руку поверх Катиной, мокрой и сморщенной от воды. — Я тут подумала… Нам же тесно вдвоем. А ты растешь, тебе нужна своя комната, простор.
Место, где ты сможешь заниматься, мечтать… Знаешь, я говорила с хорошими людьми, из органов попечительства… Они согласны, что для твоего же блага будет лучше, если мы продадим бабушкину квартиру и купим тебе свой собственный дом!
Катя замерла с мокрой тряпкой в руке, не смея дышать.
— Продать… квартиру и... купить дом? — прошептала она, и в горле встал ком.
— Нашу общую крартиру, — мягко, но настойчиво поправила тётка. — Но там будет твой собственный дом, большой и светлый! Здесь же, в городе, в частном секторе, не далеко от нас. Да, он будет старенький, но зато свой! Со своим двориком!
Только представь: летом — цветы, можно поставить качели… Твоя мама всегда хотела, чтобы у тебя было все самое лучшее! Это просто формальности. Сначала подпишем согласие в опеке, потом у нотариуса. Я же твой официальный попечитель, я все сделаю как надо. Для тебя же стараюсь, глупенькая.
Оглушенная горем и слепо доверяя единственному родному человеку, Катя кивнула. Она послушно ходила с теткой по инстанциям, где пахло казенными бумагами и пылью, и ставя свою подпись там, где ей велели, не вчитываясь в мелкий шрифт, а лишь глядя в глаза тете, которые в эти моменты теплели.
2. Дворец из гнилых досок
Через месяц после продажи квартиры Антонина, запихивая вещи в коробки, бодро заявила:
— Все, Катенька, я купила нам дом! Переезжаем!
Они переехали в лабиринт улочек частного сектора, где новые коттеджи соседствовали со старыми, вросшими в землю домиками. Её новый дом оказался именно таким: покосившийся, с облупившейся краской, скрипучей калиткой и двором, заросшим бурьяном по пояс.
Обои, отходившие от стен, как старческая кожа, обнажали темные пятна плесени. С порога в нос ударил въевшийся запах гнили и мышиного помета. Единственная лампочка тускло висела на скрученном проводе, как повешенный.
— Тётя Тоня… это… — заплакала Катя, глядя на этот ужас. Слезы катились по щекам, смешиваясь с грязью. — Ты же говорила… про сад… про качели…
Кровь бросилась Антонине в лицо. Опять эти слезы! Это вечное нытье! Как же ей осточертела эта девчонка, это живое напоминание о том, что миллионы в ее кармане — чужие. План сработал идеально. Ей даже не пришлось напрягаться.
Она нашла сговорчивого продавца, который за небольшую мзду согласился подписать фиктивный договор купли-продажи с завышенной в десятки раз ценой.
Этот самый договор она и отнесла в органы попечительства. Те, увидев на бумаге прекрасную сделку по "улучшению" жилищных условий сироты, без проблем дали разрешение на списание денег с номинального счета Кати.
На бумаге она купила этот сарай за все деньги, вырученные с Катиной доли. А на деле — отдала продавцу копейки, а разницу положила себе в карман.
— Хватит реветь! — закричала она, и её лицо исказилось от ярости. Она схватила Катю за плечо и грубо встряхнула. — Ты сирота, кому ты нужна?! Ты здесь никто и звать тебя никак! Я твой попечитель, и я решаю, что для тебя лучше! Дом есть? Есть! Школа твоя не так далеко, пешком дойдешь. Ноги не отвалятся! И зпомни - кроме меня ты здесь никому не нужна!
Жизнь Кати превратилась в ад. Каждый кусок хлеба сопровождался попреками:
— Ешь, ешь, дармоедка. Все на тебя уходит, ни копейки не остается. Думаешь, это бесплатно всё?
Она делала всю самую грязную работу, затыкала щели в окнах старыми тряпками, чтобы не дуло, носила воду из колонки, потому что водопровод в доме прорвало в первую же неделю. А тётка, разодетая в новые платья, пропадала в городе...
В день своего восемнадцатилетия Катя, наивная душа, ждала чуда.
Она даже прибралась в своей крохотной холодной комнатке и надела единственное приличное платье, надеясь, что тётя хотя бы поздравит ее.
Вместо этого Антонина сунула ей в руки старую, засаленную папку с какими-то бумагами.
— Всё, ты совершеннолетняя. Дальше сама. Дом этот — твой, я тебе его купила, как и обещала. Вот документы. Так что арриведерчи. Деньги? — она презрительно хмыкнула. — Все ушли на твое содержание и на этот дворец. Я тебя четыре года кормила, поила, одевала. Скажи спасибо, что на улице не осталась раньше!
3. Гостья, которую не ждали
Прошло пятнадцать лет. Катя выжила. Вопреки всему. Она продала тот проклятый дом за бесценок, лишь бы сбежать из места, пропитанного унижением.
Она работала на трёх работах: днём — официанткой, разнося подносы с чужими заказами и глотая обиды от хамоватых клиентов; вечером — уборщицей, вдыхая запах хлорки и оттирая грязь в пустых офисах; а по ночам, глотая дешёвый растворимый кофе, училась.
Строчки в учебниках расплывались перед уставшими глазами, но она терла их и читала дальше. Она выстояла. Получила диплом юриста. Стала одним из лучших в городе специалистов по недвижимости. Закалилась, стала сильной, как сталь.
Но глубоко внутри, под броней деловых костюмов и уверенного взгляда, продолжала кровоточить рана, нанесенная предательством самого близкого человека.
Она вернулась. Не для мести. Для справедливости.
Звонок в дверь разрезал тишину дорогой квартиры в элитном жилом комплексе, где на входе сидел консьерж в ливрее.
Тётка оказалась хитрее, чем можно было подумать. Украденные деньги она не проела, а сразу же вложила в трёхкомнатную квартиру в строящемся доме.
Через несколько лет, когда цены на недвижимость взлетели, она выгодно ее перепродала. Она быстро смекнула, как делать деньги на растущем рынке недвижимости.
Несколько раз она с успехом повторяла одну и ту же операцию: покупала, ждала роста цен и выгодно продавала, каждый раз получая огромную прибыль. Так был заложен фундамент её новой, роскошной жизни.
Антонина, в шелковом халате, расшитом золотыми драконами, с бокалом вина в руке, недовольно открыла дверь. На пороге стояла незнакомая, элегантная женщина в строгом брючном костюме.
От нее веяло дорогим парфюмом и ледяной уверенностью.
— Вам кого? — процедила Антонина, смерив гостью оценивающим взглядом.
Её взгляд скользнул по дорогим туфлям, идеальному маникюру и остановился на холодном, спокойном лице.
— Я ничего не покупаю и в благотворительности не участвую. Вы ошиблись этажом.
— Я не прошу, Антонина Петровна. Я пришла за своим.
Антонина нахмурилась. Голос незнакомки показался ей смутно знакомым, как эхо из далекого прошлого.
— Мы знакомы? — в её тоне прозвучало неприкрытое высокомерие.
Женщина сделала шаг из полумрака лестничной клетки в яркий свет прихожей, освещенной хрустальной люстрой.
— Не узнала, тётя? Это я. Катя.
Бокал в руке Антонины дрогнул, звякнув льдинкой о хрусталь. Вино плеснуло на шелковый халат, оставляя темное пятно. Лицо, только что холеное и надменное, стало пепельно-серым.
Она инстинктивно попятилась назад, вглубь своей роскошной прихожей. Шок длился лишь мгновение. Страх сменился наглой, защитной агрессией.
— Катя? Ну и что? — она постаралась, чтобы ее голос звучал как можно более пренебрежительно.
— За своим пришла? Девочка моя, ты опоздала лет на пятнадцать! — ухмыльнулась она. — Всё было по закону. Разрешение попечительства, твоя подпись у нотариуса. Комар носа не подточит. Всё чисто!
4. Бумаги не горят
— Да, всё было чисто, — спокойно ответила Катя, и от её спокойствия Антонине стало не по себе. Она вошла в прихожую, прошла мимо остолбеневшей тетки, и положила на лакированный столик свой дорогой кожаный портфель.
— Разрешение попечительства было. На продажу моей доли с целью улучшения моих жилищных условий.
Катя щелкнула замками портфеля, и звук эхом разнесся по мертвой тишине прихожей.
— Антонина рассмеялась. Громко, вызывающе.
— А ты докажи! Где документы? Столько лет прошло! Кто тебе, сироте, поверит?
Катя достала из портфеля первую папку.
— Мне верить не нужно, тётя. Нужны факты. Факт первый. — Она положила на столик документ. Её рука не дрогнула. — Вот официальная ретроспективная оценка рыночной стоимости того дома на Заречной улице на момент покупки.
Он стоил в сорок раз дешевле, чем та сумма, которая указана в договоре. В том самом договоре, который ты принесла в опеку, чтобы обмануть государство.
Лицо Антонины вытянулось. Она открыла рот, но Катя её опередила, выложив вторую папку.
— Факт второй. Вот показания продавца того дома, Ивана Степановича, которого мои люди нашли на прошлой неделе. Он сейчас пенсионер, живёт в пригороде, но память у него отменная.
Он прекрасно помнит, как получил от тебя на руки смешную сумму наличными, а в договоре по твоей убедительной просьбе указал цифру в десятки раз больше. Он даже помнит, что на тебе был ярко-красный плащ. И он готов подтвердить это в суде.
Катя сделала паузу, глядя прямо в глаза окаменевшей тётке.
— Это называется мошенничество в особо крупном размере, совершенное лицом с использованием своего служебного положения, группой лиц по предварительному сговору. Статья 159, часть 4 Уголовного Кодекса. До десяти лет лишения свободы. С конфискацией имущества.
5. Счет, который нельзя не оплатить
— Ты… ты не можешь! — залепетала Антонина, её уверенность испарилась без следа. Наглая ухмылка сползла, обнажив дряблые, испуганные губы. — Катенька, деточка… Ты же меня погубишь! Ты же меня в тюрьму посадишь! А у меня же дети, внуки… Мои мальчики! Ты хочешь пустить нас всех по миру?
Внутри Кати не дрогнул ни один мускул. Ни капли жалости. Перед её глазами стояла та четырнадцатилетняя девочка, которую родная тётка зашвырнула в развалившийся склеп!
— У тебя есть выбор, — холодно сказала Катя, её голос резал, как скальпель. — Выбор, которого ты мне тогда не дала. Вариант первый: я передаю эти папки в прокуратуру. Завтра утром. И ты теряешь всё — эту квартиру, машину, свои сбережения. И свою свободу. Твои сыновья будут носить тебе передачи в колонию.
Она помолчала, давая словам впитаться в сознание тётки.
— Вариант второй: ты в течение одного месяца переводишь на мой счёт полную рыночную стоимость моей доли в квартире родителей на сегодняшний день.
Плюс все проценты за пятнадцать лет незаконного пользования моими деньгами. Я подготовила расчет, он в папке. Там все подробно, до копейки. И после этого мы с тобой больше никогда в жизни не видимся!
Антонина смотрела на нее, и в её глазах был животный ужас. Она поняла, что это не блеф. Это ультиматум.
Эпилог
Через три недели на счёт Кати поступила огромная сумма. Антонине пришлось продать свою роскошную квартиру, машину и дачу. Она переехала в маленькую однокомнатную квартирку в том самом районе, откуда когда-то сбежала Катя.
А Катя купила на эти деньги небольшую, но очень уютную квартиру в той части города, где прошло её счастливое, но такое короткое детство. Она не чувствовала пьянящей радости от мести.
Она чувствовала нечто большее — глубокое, спокойное удовлетворение от восстановленной справедливости. Память её родителей была очищена от грязи предательства. Она наконец-то вернулась домой.
Ваш лайк — лучшая награда! А в комментариях я с огромным интересом жду ваших историй. И, конечно, если поделитесь этой статьей с друзьями, будет просто замечательно!