Квартира пахла валерьянкой и старостью. В углу тикали часы-ходики — единственные свидетели того, как восемьдесят три года превращались в тишину. А на кухне кипел чайник, который никто не снимал с огня уже полчаса.
— Так вот знай, милый, я не наследница и не собираюсь платить долги вашей семьи, — Алла поставила чашку так резко, что чай плеснул на клеенку.
Федя вздрогнул. Его жена сидела напротив, прямая как стрела, и в ее глазах плясали огоньки того самого огня, который он когда-то любил, а теперь боялся.
— Аллочка, ну что ты... — начал он, но она оборвала его взглядом.
— Не «Аллочка» мне! Тридцать лет замужем, а только сейчас узнала, какая у тебя родня.
За окном моросил октябрьский дождь. Капли стекали по стеклу, словно слезы, которые Алла больше не собиралась проливать. Она провела ладонью по столу — привычный жест, которым всегда успокаивала себя перед важными разговорами.
«Когда это все началось?» — думала она. «Может, еще тогда, когда свекровь впервые назвала меня чужой? Или когда золовка заявила, что я Феде не пара?»
— Они хотят, чтобы я продала квартиру бабы Зои и расплатилась с их кредитами, — продолжила Алла, и голос ее стал тверже. — Представляешь? Та самая квартира, где я три года меняла подгузники твоей бабушке, кормила ее с ложечки, читала на ночь «Войну и мир»...
Федя опустил голову. Ему было стыдно, но признаться в этом — выше его сил. Всю жизнь он пытался угодить всем сразу: маме, сестре, тете Вере, двоюродному брату Славе. А теперь они требовали от него «поставить жену на место».
— Баба Зоя была не в себе, когда подписывала дарственную, — пробормотал он. — Мама говорит...
— Твоя мама говорит много чего! — Алла встала так резко, что стул заскрипел. — А где она была, когда бабушка сутками лежала в мокрых простынях? Где была твоя дорогая сестрица Валя, когда баба Зоя звала маму по ночам?
Она прошлась по кухне, как тигрица по клетке. Волосы, тронутые сединой, рассыпались по плечам. На Федю она смотрела так, словно видела его впервые.
— Знаешь, что сказала мне баба Зоя перед смертью? — Алла остановилась у окна. — «Алочка, ты одна меня как дочь любила. Квартира твоя, заслужила».
Федя сглотнул. Он помнил тот день. Помнил, как Алла рыдала над гробом бабушки, а его родня уже подсчитывала квадратные метры.
— Но ведь она моя бабушка была, — слабо возразил он.
— Была, — согласилась Алла. — Была, когда нужно было наследство получить. А когда нужно было за ней ухаживать — она стала ничьей.
В прихожей зазвонил телефон. Алла знала — это свекровь. Каждый день в семь вечера, как по расписанию. Сначала ласковые расспросы о здоровье, потом — о квартире. «Неужели ты оставишь семью без крыши над головой?» — всегда заканчивался разговор.
— Не подходи, — тихо сказала Алла.
Федя замер на полпути к телефону. Звонки становились настойчивее, но жена смотрела на него с такой решимостью, что он понял: что-то изменилось навсегда.
— Алла, ну нельзя же так... — начал он снова.
— Можно, — отрезала она. — Можно и нужно. Знаешь, сколько лет я мечтала об этом моменте? О том дне, когда скажу всем вам правду?
Она села обратно, но теперь в ее позе читалась не усталость, а собранность человека, который принял решение.
— Завтра приедет вся моя родня, — сказал Федя. — Мама, Валя, тетя Вера... Они хотят поговорить.
— Пусть приезжают, — Алла улыбнулась, и в этой улыбке было что-то хищное. — Я тоже хочу поговорить.
***
Следующий день Алла встретила во всеоружии. Надела лучшее платье, уложила волосы, накрасила губы ярко-красной помадой. В зеркале на нее смотрела незнакомая женщина — красивая, уверенная, готовая к бою.
Они приехали все вместе, как на похороны. Свекровь Антонина Петровна — маленькая, сухонькая, с вечно недовольным лицом. Золовка Валентина — полная копия матери, только моложе и злее. Тетя Вера — самая шумная, любительница чужих секретов и советов.
— Аллочка, дорогая, — защебетала свекровь, целуя в щеку. — Как дела? Как здоровье?
«Началось», — подумала Алла, предлагая всем чай.
Сидели молча минуты две. Валя нервно теребила ручку сумки. Тетя Вера разглядывала обои, словно оценщик. Антонина Петровна изучала Аллу взглядом, в котором читалось: «Сейчас мы тебя построим».
— Ну что, девочки, — наконец заговорила свекровь, — пора и о деле поговорить.
— О каком деле? — невинно спросила Алла.
— Да ты знаешь, — вступила Валя. — О квартире бабушкиной. Она же не тебе одной принадлежала.
— Это как? — Алла изобразила удивление. — А дарственная?
— Дарственная дарственной, — махнула рукой тетя Вера, — но ведь справедливость превыше всего. Ты же понимаешь, у нас долги...
— Понимаю, — кивнула Алла. — Кредит на машину у Вали, кредит на дачу у Антонины Петровны, кредит на ремонт у тети Веры... А еще займы, долги по коммунальным платежам...
Все переглянулись. Не ожидали такой осведомленности.
— Откуда ты знаешь? — удивилась Валя.
— А как не знать? — Алла встала и прошлась по комнате. — Три года я слушала, как вы просили у бабы Зои деньги. Три года она отдавала вам свою пенсию, продавала золотые сережки, кольца...
— Мы же семья, — начала оправдываться свекровь.
— Семья! — Алла рассмеялась, и смех этот был как удар кнута. — Семья, которая бросила старушку одну с болезнью Альцгеймера? Семья, которая три года ни разу не навестила ее?
— Да мы работали, занятые были, — пробормотала Валя.
— А я, значит, не работала? — Алла остановилась перед золовкой. — Восемь часов на двух работах, а потом домой — кормить, мыть, переодевать человека, который уже не узнавал собственного сына!
В комнате повисла тишина. Федя сидел, опустив голову, и Алла поняла: он стыдится, но не их — ее.
— Ты утрируешь, — холодно сказала Антонина Петровна. — Мы тебе помогали.
— Помогали? — Алла села напротив свекрови и посмотрела ей прямо в глаза. — Чем именно? Советами по телефону? Или тем, что привозили просроченные продукты?
— Алла, не надо, — тихо попросил Федя.
— Надо, — отрезала жена. — Очень надо. Пусть все знают, какая я неблагодарная.
Она встала и достала из шкафа папку с документами.
— Смотрите, — разложила перед всеми бумаги. — Справки от врачей, рецепты, чеки из аптеки. Три года лечения — триста тысяч рублей. Мои деньги. Памперсы, лекарства, массажисты, сиделки на выходные...
Валя покраснела:
— Мы же не знали...
— Не знали? — Алла вытащила еще одну папку. — А вот это что? Мои просьбы о помощи. Двадцать семь сообщений в семейном чате. Ответили на три. И то — отмазками.
Тетя Вера попыталась что-то сказать, но Алла ее не слушала. Она была в ударе, как актриса на сцене.
— Знаете, что меня больше всего убивает? — продолжала она. — Не то, что вы ее бросили. Не то, что на меня все повесили. А то, что сейчас, когда квартира стала стоить деньги, вы вдруг вспомнили о семейных ценностях!
— Ты не имеешь права так с нами разговаривать! — взорвалась Валя. — Мы старше тебя!
— По возрасту — да, — согласилась Алла. — А по человечности — еще посмотрим.
Антонина Петровна встала:
— Все, хватит. Федя, поставь жену на место. Или мы сами это сделаем.
— Попробуйте, — Алла улыбнулась. — Очень интересно посмотреть, как вы это сделаете.
Федя наконец поднял голову:
— Алла, ну что ты делаешь? Они же мои родные...
— Родные? — жена посмотрела на мужа с такой болью, что он отвернулся. — А я кто? Тридцать лет рядом с тобой, троих детей родила, твою мать выхаживала после инфаркта, твою бабушку до последнего дня берегла... А я не родная?
— Дети наши тоже имеют право на наследство! — заявила свекровь.
— Конечно, имеют, — кивнула Алла. — Квартира им и достанется. После моей смерти. А пока я жива — это мой дом. Заработанный моим трудом и моей любовью.
— В суд подадим! — пригрозила Валя.
— Подавайте, — спокойно ответила Алла. — У меня есть показания соседей, справки от врачей, документы о тратах. А у вас что есть? Алчность?
Тетя Вера попыталась сменить тактику:
— Аллочка, ну подумай, мы же не чужие люди...
— Не чужие, — согласилась та. — Хуже. Чужие хотя бы не обманывали.
Она села и сложила руки на коленях. Выглядела она сейчас как судья, который вынес приговор.
— Хотите знать правду? — спросила Алла. — Я долго думала, что с вами делать. Очень долго. И решила: ничего. Вы сами себя накажете.
— Что ты имеешь в виду? — настороженно спросила свекровь.
— А то, что я знаю про все ваши долги. Знаю, кому и сколько вы должны. Знаю, что Вале коллекторы уже звонят. Знаю, что у Антонины Петровны банк забирает дачу. Знаю, что тетя Вера занимала деньги у соседей под проценты.
Все молчали. В комнате стало так тихо, что слышно было, как тикают часы.
— И знаете, что самое смешное? — продолжила Алла. — Баба Зоя оставила завещание. Настоящее, заверенное нотариусом. Там сказано: если с ее внуками что-то случится, квартиру продать и деньги потратить на благотворительность.
— Врешь! — выкрикнула Валя.
— Не вру. Завещание у нотариуса. Можете проверить. Зоя Михайловна была умной женщиной. Она знала, что вы за деньги готовы родную мать продать.
Алла встала и подошла к окну. На улице уже темнело, и в окнах соседних домов зажигались огни. Обычная жизнь, простые радости... Как давно она об этом мечтала.
— Так что решайте, — сказала она, не оборачиваясь. — Либо вы оставляете меня в покое, либо я завтра еду к нотариусу. И тогда квартира уйдет в детский дом.
— Ты не посмеешь! — прошептала свекровь.
— Посмею, — Алла обернулась. — И знаете почему? Потому что я устала быть удобной. Устала прогибаться под всех и каждого. Устала чувствовать себя виноватой за то, что живу.
Федя поднялся с дивана:
— Алла, ты не можешь так поступить с семьей...
— С какой семьей? — она посмотрела на мужа долгим взглядом. — Ты о той семье, которая три года назад оставила меня одну с больной старушкой? Или о той, которая сейчас требует отдать квартиру на погашение чужих долгов?
— Но ведь я... — начал Федя.
— Ты что? — перебила его жена. — Ты помогал? Ты поддерживал? Или ты, как всегда, пытался усидеть на двух стульях?
Федя молчал. Ответить было нечего.
— Все, — сказала Алла. — Разговор окончен. Квартира остается за мной. Долги ваши — это ваши проблемы. А если кому-то это не нравится — добро пожаловать в суд.
Родня Феди поднялась с мест. Антонина Петровна шла к выходу, как будто по минному полю. Валя сопела от злости. Тетя Вера бормотала что-то себе под нос.
— Мы еще вернемся к этому разговору, — пригрозила свекровь на пороге.
— Не вернетесь, — спокойно ответила Алла. — Потому что разговаривать больше не о чем.
Дверь закрылась. В квартире наступила тишина. Федя сидел на диване, как разбитый. Алла убирала со стола посуду и думала о том, что вот оно — начало новой жизни.
— Ты серьезно их выгонишь из квартиры? — тихо спросил муж.
— Я их уже выгнала, — ответила жена. — Из своей жизни. Окончательно и бесповоротно.
— А как же семья?
Алла остановилась с чашкой в руках и посмотрела на Федю. В его глазах она увидела страх. Страх остаться одному, без маминой поддержки, без сестриных советов, без привычного мира, где все решения принимали за него.
— Семья, Федя, это не те, кто с тобой в радости, — сказала она тихо. — Семья — это те, кто остается с тобой в горе. А твоя родня показала свое лицо, когда стало тяжело.
Она села рядом с мужем на диван. Впервые за много лет она чувствовала себя свободной. Не виноватой, не обязанной, не должной — просто свободной.
— Что теперь будет? — спросил Федя.
— Не знаю, — честно ответила Алла. — Но то, что было — больше не будет. Никогда.
За окном зажглись уличные фонари. И Алла посмотрела в окно.
— Баба Зоя была права, — сказала она вслух. — Квартира должна достаться тому, кто ее заслужил. А я заслужила.
Федя молчал. Он понимал: что-то безвозвратно изменилось. Его тихая, покорная жена куда-то исчезла. А на ее месте появилась незнакомая женщина — сильная, решительная, готовая постоять за себя.
И самое страшное — ему это нравилось.
— Алла, — позвал он тихо.
— Что? — она не повернулась.
— Прости меня.
Она посмотрела на мужа долгим взглядом. В его глазах она увидела то, чего не видела много лет — уважение.
— Может быть, — сказала она. — Если докажешь, что достоин прощения.
А потом встала, выключила свет и пошла на кухню — ставить чайник. Завтра будет новый день. И впервые за много лет Алла ждала его с интересом.
В старых часах-ходиках что-то щелкнуло, и они пробили десять. Время шло вперед, не оглядываясь назад. Как и жизнь.
Как и Алла.