Ольга поставила тарелку с яичницей перед Виктором и села напротив. Он даже не поднял глаз от газеты. Вилка звякнула о фарфор — единственный звук в кухне, где когда-то смеялись и планировали будущее.
— Витя, нам пришёл счёт за отопление, — начала она, разливая чай в чашки. — Восемь тысяч. Нужно что-то решать с батареями.
Он перевернул страницу. Будто она говорила со стеной.
— Слышишь меня? — Ольга подняла голос, но не сердито. Устало.
Виктор отхлебнул чай, не отрываясь от чтения. На странице — сводка футбольных матчей, которые он даже не смотрел. Просто читал, чтобы не слышать её голос.
Ольга встала, собрала его нетронутую тарелку. Яичница остыла, желток стал резиновым. Как их разговоры. Как их жизнь.
— Тридцать лет, — прошептала она, глядя в окно на соседский двор. — Тридцать лет я говорю в пустоту.
Кот Барсик потёрся о её ноги, мурлыкая. Хотя бы он её слышал. Хотя бы для него она существовала.
Виктор сложил газету, встал и, не сказав ни слова, ушёл в свой кабинет. Дверь хлопнула — не громко, но окончательно. Ольга осталась одна с грязной посудой и мыслью, которая крутилась в голове всё чаще: "Я умерла для него, но ещё жива для других".
Она открыла кран, тёплая вода побежала по рукам. В отражении на мокрой тарелке — лицо пятидесятидвухлетней женщины, которая разучилась улыбаться по утрам.
Глоток жизни
В приюте пахло псиной шерстью и дезинфекцией, но Ольге здесь дышалось легче, чем дома. Она наклонилась над клеткой, где лежала немецкая овчарка — морда в синяках, задняя лапа в гипсе.
— Красавица моя, — шептала Ольга, просовывая руку сквозь прутья. — Что же тебе сделали, милая?
Собака слабо махнула хвостом, лизнула её пальцы. Глаза — умные, благодарные. Совсем не такие, как у Виктора. Эти видели её.
— Её подростки избили на пустыре, — сказал Денис, молодой волонтёр с растрёпанными волосами и вечно грязными руками. — Камнями. За то, что защищала щенков.
Ольга сжала кулаки. Как можно поднять руку на того, кто защищает слабых?
— Выживет?
— Благодаря вам — да. Вы наш тыл, Ольга Михайловна. Если бы не ваши деньги на лекарства, не ваши ночи здесь...
Он не договорил, отвернулся к другой клетке. А Ольга стояла, будто громом поражённая. "Наш тыл". "Если бы не вы".
Она была нужна. Здесь, в этом пропахшем хлоркой приюте, среди брошенных животных — она была необходима. Её ждали. Её ценили.
Овчарка снова лизнула её руку, и Ольга вдруг поняла: щелчок произошёл. Тот самый момент, когда что-то внутри ломается и перестраивается заново.
— Денис, — позвала она. — А если я смогу больше времени проводить здесь? Не только по выходным?
Он обернулся, глаза загорелись.
— Серьёзно? Мы могли бы открыть дневной стационар, принимать больше животных...
Ольга кивнула, гладя овчарку. "Нужна, но не там, где живу" — эта мысль засела в голове, как заноза. Болезненная, но правильная.
Первые шаги к свободе
Квартира на Октябрьской оказалась светлее, чем Ольга ожидала. Два окна на юг, паркет скрипучий, но родной. Хозяйка — женщина лет сорока — с любопытством разглядывала новую жилицу.
— Ремонт не нужен? — спросила она, подписывая договор.
— Мне достаточно чистых стен, — ответила Ольга, расплачиваясь за первый месяц. Деньги — её накопления, которые копила "на чёрный день". Оказалось, чёрный день — это не болезнь или несчастье. Это когда перестаёшь жить.
На следующий день соседка из подъезда поймала её у почтового ящика.
— Ты что, Ольга, Виктора бросила? — глаза у неё горели любопытством. — А он как же? Он ведь...
— Он взрослый мужчина, — спокойно ответила Ольга, доставая ключи.
— Но всё-таки... Тридцать лет замужем, а тут вдруг... Люди говорят...
На автобусной остановке две пожилые женщины не скрывали своего осуждения. Ольга слышала каждое слово.
— Муж у неё больной, а она — по мужикам, небось. В наше время такого не было. Терпели до конца.
— Эгоистка. Бросила, как только трудности начались.
Ольга стояла рядом, делая вид, что читает объявления на остановке. "Больной муж". Виктор не болел — он просто решил, что жена должна быть невидимой.
Хуже всего был разговор с Анной, подругой с университета. Они встретились в кафе, и Анна не стала ходить вокруг да около.
— Ты сошла с ума, Олька. Все терпят, а ты что — особенная? Муж не пьёт, не бьёт, дом есть, работа... О чём мечтать-то ещё?
— О том, чтобы меня видели, — тихо сказала Ольга.
— Видели? — Анна фыркнула. — В нашем возрасте главное — стабильность. А ты как девчонка какая-то... "Видели". Смешно.
Ольга допила кофе и встала.
— Знаешь, Ань, а мне не смешно. Мне страшно было. Страшно исчезнуть совсем.
Разговор без масок
Виктор пришёл через неделю. Постоял на пороге, разглядывая квартиру — светлую, уютную, совсем не похожую на их дом с тяжёлыми шторами и молчанием.
— Проходи, — сказала Ольга, не приглашая, а просто констатируя факт.
Он сел на край дивана, будто в гостях у незнакомых людей.
— Думал, ты вернёшься, — начал он без приветствия. — Думал, поймёшь, что делаешь глупость.
— Я поняла. Только не то, что ты хотел.
Виктор сжал кулаки, посмотрел на неё так, будто видел впервые за много лет.
— Я думал, ты порядочная женщина. А ты... — он запнулся, не находя слов.
— А я что? — Ольга села напротив, спокойно сложив руки на коленях. — Бросила мужа? Разрушила семью? Оставила тебя одного?
— Именно.
— Витя, — она наклонилась вперёд, — порядочность — это не смерть при живом муже. Я была мёртвой. Пять лет. Может, больше. Ты перестал меня слышать, видеть, замечать. Я стала частью мебели. Удобной, привычной, но не живой.
Он молчал, но в глазах что-то менялось. Удивление? Или впервые за годы — внимание?
— Теперь я живу, — продолжила Ольга. — У меня есть работа, которая важна. Есть место, где меня ждут. Есть цель просыпаться утром.
— А я?
— А ты... — она вздохнула. — Ты можешь жить как жил. Или тоже начать жить заново. Но не за мой счёт.
Виктор встал, прошёлся по комнате. Остановился у окна.
— Я не знал, — сказал он тихо. — Не понимал...
— Знал. Просто тебе было удобно не знать.
Он обернулся, посмотрел на неё — не сквозь, не мимо. На неё.
— Что теперь будет?
— Теперь будет по-честному. Без притворства, что у нас всё хорошо.
Виктор кивнул, неожиданно для себя самого. Молчание повисло между ними, но на этот раз — не глухое, а понимающее.
Признание
Зал городского центра культуры был полон. Ольга стояла за кулисами, держа в руках диплом "За выдающийся вклад в развитие программ защиты животных". Сердце колотилось, как в юности перед экзаменом.
— Ольга Михайловна Селезнёва, — объявил ведущий, — благодаря её инициативе и финансовой поддержке в нашем городе появился первый реабилитационный центр для животных.
Аплодисменты. Она вышла на сцену, щурясь от ярких огней. В зале — знакомые лица. Денис и другие волонтёры в первых рядах. Коллеги из ветклиники. И...
Виктор. Он сидел в третьем ряду, аккуратно одетый, с небольшим букетом астр. Не аплодировал — слушал каждое слово её короткой речи.
— Когда я начинала эту работу, — говорила Ольга в микрофон, — я думала, что спасаю их. Оказалось, они спасли меня.
После церемонии к ней подошла та самая соседка, что когда-то осуждала.
— Ольга, — она протянула сумку с кормом и старый плед. — Это для вашего приюта. Вы... — она замялась. — Вы всё правильно сделали. Я поняла это, когда прочитала в "Псковской неделе" про вас.
Статья в местной газете вышла неделю назад. "Женщина, которая не побоялась начать заново". Фотография: Ольга с овчаркой на руках, той самой, что выжила благодаря её заботе.
— Спасибо, — Ольга приняла подарки. — Но понимаете, я не геройня. Я просто перестала предавать саму себя.
Виктор подошёл последним. Протянул астры — не пышный букет, простые цветы с дачи.
— Красиво говоришь, — сказал он. — Я... я не помню, когда последний раз слышал твой голос. Настоящий.
— Он всегда был настоящим. Ты просто не слушал.
— Буду слушать, — он помолчал. — Если позволишь.
Ольга взяла цветы, вдохнула их осенний аромат.
— Увидим, — сказала она. — Увидим.
Вечером, в своей светлой квартире, она поставила астры в вазу и погладила Барсика, который мурлыкал на подоконнике. За окном горели огни города, где её теперь знали не как "жену Виктора", а как Ольгу Селезнёву — женщину, которая сдвинула точку невозврата и не пожалела об этом.