— Теперь до конца жизни будешь меня возить! — кричала Ольга Семеновна в трубку, размахивая руками так, словно собеседник мог видеть каждый её жест. — И машину мне новую купи! Слышишь меня вообще?
Анфиса молча смотрела на разбитое лобовое стекло своего «Соляриса» и была просто в шоке…
— Передай своей маме, что я не такси, пускай тебя эксплуатирует! — резко заявила она, войдя в квартиру, где Борис традиционно прятался за газетой.
Муж поднял голову. В его глазах мелькнула тревога — он знал этот тон. Анфиса говорила так только в двух случаях: когда была на грани или когда уже перешла её.
— Что случилось? — спросил он осторожно, складывая газету.
— А то, что твоя драгоценная мамочка разбила мою машину! — Анфиса сбросила туфли и прошла на кухню, не глядя на мужа. — Представляешь? Я отказалась везти её к Марии Ивановне за пирожками в другой конец города, а она взяла и треснула кулаком по лобовому стеклу!
Борис медленно встал. В животе у него всё скрутилось в тугой узел. Мать действительно могла на такое пойти — он знал её характер лучше, чем хотелось бы.
— Ты серьёзно?
— Серьёзнее некуда. — Анфиса включила чайник и обернулась. На её лице было написано такое разочарование, что Борис почувствовал себя виноватым, хотя ничего не делал. — Знаешь, что она мне сказала? «Неблагодарная ты, вот что! Я тебе сына родила, а ты мне в поездке отказываешь!»
Борис присел на стул. Материнская логика всегда приводила его в ступор. Как можно связать рождение сына двадцать восемь лет назад с обязанностью невестки возить свекровь по всему городу?
— Слушай, может, она просто расстроилась...
— Расстроилась? — Анфиса повернулась к нему так резко, что волосы разлетелись веером. — Борис, твоя мать использует меня как личного водителя уже полтора года! Каждый день что-то новое: то в аптеку, то к врачу, то к подружкам, то в магазин за особой колбасой, которую продают только на другом конце города!
Она говорила, и Борис вдруг увидел жену как будто впервые. Когда они познакомились семь лет назад, Анфиса была другой — смешливой, лёгкой на подъём, готовой на любые авантюры. Сейчас же перед ним стояла усталая женщина с напряжёнными плечами и тонкими морщинками в уголках глаз.
— Я работаю наравне с тобой, — продолжала Анфиса, доставая чашки. — Встаю в шесть утра, прихожу домой в семь вечера. А твоя мать звонит мне прямо в офис и требует, чтобы я бросила всё и примчалась её куда-то везти. И ты знаешь, что самое обидное?
Борис молчал. Он боялся услышать ответ.
— Самое обидное, что ты это видишь и молчишь. Как будто я не твоя жена, а какая-то прислуга, которую мать наняла.
Чайник закипел. Анфиса механически заварила чай, и в кухне повисла тишина, тяжёлая как свинцовая туча перед грозой.
— Она пожилая женщина, — сказал наконец Борис. — У неё артрит, ей тяжело в автобусах...
— Пожилая? — Анфиса всплеснула руками. — Твоей матери шестьдесят два года! Она моложе некоторых моих коллег, которые до сих пор водят машину и летают в отпуск в Турцию!
Борис понимал, что жена права. Мать действительно могла бы ездить на общественном транспорте или вызывать такси. Но признать это вслух означало предать самого близкого человека.
— Ты не понимаешь, — начал он. — Она всю жизнь меня растила одна, работала на трёх работах...
— И теперь я должна за это расплачиваться? — перебила Анфиса. — Борис, я устала! Понимаешь? Устала быть удобной для всех, кроме себя самой!
Она села напротив мужа, и Борис увидел, что руки у неё дрожат. Не от злости — от усталости.
— Знаешь, что сказала мне сегодня Кира? — Анфиса говорила тише, но каждое слово звучало чётко. — Она сказала: «Фиса, ты превратилась в тень. Раньше ты была яркой, интересной, а теперь только и делаешь, что жалуешься на свекровь и бегаешь у неё на побегушках».
Борис вздрогнул. Кира была лучшей подругой Анфисы с института, и её мнение много значило.
— И знаешь, что самое страшное? — продолжала Анфиса. — Она права. Я действительно перестала быть собой. Последний раз в театре мы были полгода назад. В кино — месяца три. А всё потому, что у твоей матери постоянно какие-то срочные дела.
Борис хотел возразить, но понял, что сказать нечего. Действительно, их совместные вечера всё чаще отменялись из-за материнских просьб.
— Сегодня она перешла черту, — сказала Анфиса твёрдо. — Разбила мою машину и ещё умудрилась обвинить меня в неблагодарности. Я больше не намерена это терпеть.
— Что ты хочешь сделать?
— Хочу, чтобы ты поговорил с ней. Объяснил, что у меня есть своя жизнь, свои планы, своя работа. Что я не обязана быть её личным шофёром.
Борис потёр лоб. Разговаривать с матерью на такие темы было всё равно что разговаривать с ураганом — бесполезно и опасно.
— А если она не поймёт?
— Тогда, — Анфиса встала и посмотрела на мужа в упор, — тогда ты выберешь между ней и мной. Потому что так больше продолжаться не может.
В прихожей зазвонил телефон. Анфиса и Борис переглянулись — оба знали, кто звонит.
— Алло? — Борис взял трубку.
— Сынок, — голос Ольги Семеновны звучал слащаво-просительно, — ты не мог бы подъехать? Мне нужно в аптеку, а эта... твоя жена меня бросила посреди улицы!
Анфиса качнула головой и показала мужу знак — если он сейчас поедет, она уходит. Навсегда.
Борис смотрел на жену, потом на трубку в руке. Впервые в жизни он должен был сделать выбор. И понимал, что от этого выбора зависит его будущее.
— Мам, — сказал он медленно, — мне нужно с тобой поговорить. Приезжай к нам. Сама.
Повесив трубку, он повернулся к Анфисе:
— Хватит. Пора расставить точки над i.
В глазах жены впервые за много месяцев мелькнуло что-то похожее на надежду. А за окном начинался дождь, словно небо решило смыть все старые обиды и дать семье шанс начать заново.
Ольга Семеновна появилась через час — мокрая, взъерошенная, с возмущённым выражением лица. Она прошла в квартиру, даже не разувшись, и сразу же начала:
— Ну и дела! Сын родной заставляет мать по дождю тащиться! А всё из-за этой... — Она многозначительно посмотрела на Анфису.
— Мам, садись, — Борис указал на кресло. — Нам действительно нужно поговорить.
— О чём тут говорить? — Ольга Семеновна всё же села, но держалась напряжённо, как пружина. — Твоя жена машину мне разбила и теперь ещё и врёт всем подряд!
— Стоп! — Борис поднял руку. — Мам, хватит. Машину разбила ты. Мы это знаем, соседи видели.
Лицо Ольги Семеновны вытянулось. Она явно не ожидала такого поворота.
— Я? Да как ты смеешь! Я твоя мать!
— Именно поэтому я не хочу, чтобы ты превратилась в женщину, которая бьёт чужие машины, — сказал Борис спокойно. — Мам, ты понимаешь, что происходит? Анфиса работает с утра до вечера, а ты требуешь, чтобы она ещё и возила тебя по всему городу.
— А кто же должен? — взвилась Ольга Семеновна. — Я ведь не чужая! Я семья!
— Семья — это не обязательство возить тебя везде, где захочется, — вмешалась Анфиса. — Семья — это взаимное уважение.
— Уважение? — Ольга Семеновна повернулась к невестке. — А где твоё уважение ко мне? Я старше, я болею...
— Вы не болеете, — сказала Анфиса твёрдо. — Вы прекрасно себя чувствуете. Вчера я видела, как вы бегом неслись за автобусом к подруге на дачу. А когда нужно в поликлинику — сразу артрит обостряется.
Ольга Семеновна открыла рот, но слов не нашлось. Анфиса продолжала:
— Знаете, что мне сказала ваша соседка тётя Вера? Что раньше вы везде ходили пешком и на автобусах ездили. А как я появилась — сразу ноги отказали.
— Тётя Вера — сплетница! — выпалила Ольга Семеновна, но в голосе уже не было прежней уверенности.
Борис смотрел на мать и вдруг понял: она действительно притворялась. Не болела, не страдала — просто привыкла, что есть кто-то, кто будет выполнять её желания.
— Мам, — сказал он устало, — а помнишь, как ты меня учила? «Не будь обузой для людей, Боря. Каждый должен сам о себе заботиться». Что случилось с этими принципами?
Ольга Семеновна вдруг съёжилась в кресле. Впервые за вечер она выглядела не грозной свекровью, а просто пожилой женщиной.
— Я... я не хотела быть обузой, — сказала она тихо. — Просто мне одиноко. После смерти вашего отца дом стал таким пустым. А когда Анфиса меня возит, мы хоть общаемся...
Анфиса почувствовала, как гнев сменяется жалостью. Она подошла к свекрови и присела рядом.
— Ольга Семеновна, если вам одиноко, давайте найдём другой способ общаться. Можете приходить к нам на чай, мы можем ходить в театр, в музеи. Но не превращайте меня в бесплатное такси.
— А что если я действительно заболею? — спросила Ольга Семеновна неуверенно.
— Тогда мы тебя отвезём, — сказал Борис. — Но только если действительно заболеешь, а не когда захочется к Марии Ивановне за пирожками.
Старая женщина помолчала, потом кивнула:
— Хорошо. Но машину я всё равно разбила. Что теперь делать?
— Оплатите ремонт, — сказала Анфиса просто. — И извинитесь.
— Извиниться? — Ольга Семеновна вздрогнула.
— Мам, — Борис положил руку на материнское плечо, — когда я был маленьким и делал что-то плохое, ты заставляла меня извиняться. Помнишь?
Ольга Семеновна долго молчала. Потом встала, подошла к Анфисе и, глядя в пол, произнесла:
— Прости меня, Анфиса. Я была неправа.
Анфиса обняла свекровь. Та стояла напряжённо, но не отстранялась.
— Давайте начнём сначала, — сказала Анфиса. — Но на равных. Хорошо?
Через месяц они действительно начали заново. Ольга Семеновна оплатила ремонт машины и стала ездить на автобусах — оказалось, что артрит не такой уж серьёзный. Зато по субботам она приходила к молодым на обед, и они втроём обсуждали фильмы, книги, новости.
— Знаешь, — сказала Кира, встретившись с Анфисой в кафе, — ты опять стала похожа на себя. Живая какая-то, весёлая.
— Просто научилась говорить «нет», — улыбнулась Анфиса. — Оказывается, это не так страшно, как кажется.
А дома Борис, обнимая жену, шептал:
— Спасибо, что не ушла. Спасибо, что заставила меня стать мужчиной.
— Я никого не заставляла, — отвечала Анфиса. — Просто перестала терпеть то, что терпеть не стоило.
И они оба понимали: иногда семью нужно разрушить, чтобы построить заново. На новых принципах, где у каждого есть право быть собой.