“Давай накрывай на стол, я что, голодать буду?” — крикнула Света, сестра мужа, хлопнув дверцей холодильника так, что бутылки в дверце жалобно звякнули. Ее голос, резкий, как лезвие старого кухонного ножа, прорезал тишину маленькой кухни, где Маша, ссутулившись над разделочной доской, шинковала капусту.
Маша замерла, нож завис в воздухе. Капустный лист, тонкий, почти прозрачный, как листок старого письма, медленно осел на столешницу. “Свет, я же готовлю, видишь? Минутку дай, все будет!” — голос Маши дрожал, как струна, которую слишком сильно натянули.
Она бросила взгляд на плиту, где в кастрюле булькало что-то мясное, распространяя аромат, густой, как воспоминания о маминых ужинах. Но внутри у Маши все кипело не хуже того бульона. *Опять она командует, как будто я тут прислуга какая-то.*
“Минутку? Я с утра на ногах, с твоими детьми возилась, а ты мне — минутку?” — Света уперла руки в бока, ее ярко-красный маникюр сверкнул под лампой, словно сигнальные огни.
Она была старше Маши на десять лет, но выглядела так, будто только что вышла из салона: волосы уложены локонами, блузка сидит идеально, а глаза — острые, как иглы, которыми бабушка когда-то вышивала скатерти.
Маша сглотнула. *Ну вот, опять начинается.* Она знала этот тон, эту манеру Светы врываться в их дом, как вихрь, и переворачивать все вверх дном. Света приехала неделю назад — “погостить на пару дней”, как она сказала, но чемоданы в прихожей уже обросли пылью, а ее присутствие ощущалось в каждом углу квартиры, как запах духов, который не выветривается.
Маша любила мужа, Сережу, но его сестра… Ох, с ней было как с кошкой, которая точит когти о новый диван: и выгнать жалко, и терпеть невмоготу.
“Свет, я же не спорю, сейчас все накрою. Борщ, котлеты, салат — все, как ты любишь,” — Маша старалась говорить ровно, но в груди кололо, как будто кто-то тыкал вилкой. Она повернулась к столу, где уже стояли тарелки, но не те, парадные, с золотой каемкой, которые Света обожала, а простые, с цветочками, потертые от времени. *Может, и не надо было их ставить? Она же опять начнет…*
“Ты хоть тарелки нормальные достань, а? Или у вас в этом доме только такие?” — Света кивнула на стол, ее брови взлетели вверх, как два ворона, готовых к атаке. — “Я же не в забегаловке какой-то, чтобы из такого есть!”
Маша стиснула зубы. *Вот же…* Она хотела ответить, что эти тарелки — память о бабушке, что они с Сережей их берегут, как частичку прошлого, но вместо этого просто кивнула и шагнула к шкафу. Стеклянные дверцы звякнули, когда она потянула за ручку. *Спокойно, Маша, спокойно. Не сорвись.*
***
Света всегда была в их жизни — старшая сестра Сережи, которая растила его, когда их родители ушли слишком рано. Она была для него и матерью, и отцом, и строгим надзирателем. Маша уважала это, правда уважала.
Но с годами Света стала воспринимать их семью как свою территорию, где она могла раздавать указания, критиковать и требовать. Маша терпела — ради Сережи, ради детей, ради мира в доме. Но каждый визит Светы был как ложка дегтя в бочке меда: вроде бы все хорошо, но вкус уже не тот.
***
“Свет, а ты картошку пюре будешь или просто отварную?” — Маша повернулась, держа в руках стопку парадных тарелок. Она старалась сменить тему, но голос ее предательски дрогнул.
“Пюре, конечно. Ты что, не знаешь, как я люблю?” — Света скрестила руки на груди, ее кольца блеснули, как маленькие маяки. — “Сережа, кстати, где? Опять на работе своей торчит? Я ему сто раз говорила, что семью надо на первое место ставить, а не эти свои проекты!”
Маша поставила тарелки на стол, аккуратно, стараясь не звякнуть. *Сережа…* Он действительно задерживался сегодня, обещал быть к ужину, но уже полвосьмого, а его все нет. Она чувствовала, как в груди нарастает ком — не только из-за Светы, но и из-за этой пустоты, которую Сережа оставлял, уходя в свои дела. *Он старается для нас, я знаю. Но почему мне так одиноко?*
“Свет, он скоро будет. Давай я пока салат доделаю, а ты… ну, может, поможешь с приборами?” — Маша посмотрела на Свету, надеясь, что та уловит намек. Но та лишь фыркнула.
“Я? Приборы? Маша, я тут гость, вообще-то. Или ты забыла?” — Света отвернулась к окну, где за стеклом темнело небо, усыпанное первыми звездами. — “Ты вообще цени, что я приехала. Могла бы в Сочи сейчас загорать, а не тут с вами…”
Маша почувствовала, как жар поднимается к щекам. *Цени? Цени?!* Она хотела крикнуть, что это не она просила Свету приезжать, что это не она оставляет за собой грязные чашки и разбрасывает вещи по всему дому. Но вместо этого она молча взяла вилки и начала раскладывать их рядом с тарелками. Каждая вилка ложилась с легким стуком, как маленький протест.
И тут что-то в Маше лопнуло, как нитка, которую слишком долго тянули. Она швырнула вилку на стол — та звякнула, подпрыгнув, — и повернулась к Свете, глаза ее горели, как угли в костре. Знаешь, Света, хватит! Я тут не прислуга, чтобы по твоему первому слову бегать! Ты приехала, живешь в нашем доме, командуешь, как будто это твой! А я? Я каждый день стараюсь, чтобы всем было хорошо, чтобы дети были накормлены, чтобы Сережа был счастлив, а ты… ты только критикуешь!
Света замерла, ее лицо вытянулось, как будто кто-то выдернул пробку из ее уверенности. Но через секунду она выпрямилась, глаза сузились. “Ого, Маша, голос прорезался? А я-то думала, ты вечно будешь молчать, как мышка. Ну, давай, выкладывай, что еще тебе не нравится!”
Маша сделала шаг вперед, голос ее дрожал, но не от страха — от ярости, копившейся годами. “Мне не нравится, что ты лезешь в нашу жизнь! Что ты Сережу против меня настраиваешь, будто я ему не пара! Ты думаешь, я не вижу, как ты ему в уши льешь, что я не справляюсь, что я не такая, как надо?”
Кухня словно сжалась, воздух стал густым, как перед грозой. Света открыла рот, но Маша не дала ей вставить слово. “Я стараюсь, Света! Я правда стараюсь! Но ты… ты как будто специально делаешь так, чтобы я чувствовала себя хуже!”
Света вдруг рассмеялась — коротко, резко, как звук рвущейся бумаги. “Ох, Маша, какая драма!
Ты правда думаешь, что я против тебя что-то имею? Я просто хочу, чтобы у моего брата все было как надо. А ты… ну, скажем так, не всегда дотягиваешь.” Она сделала паузу, ее губы искривились в улыбке, которая была похожа на оскал. “Или ты думаешь, что Сережа не замечает, как ты с кем-то там по телефону шепчешься по вечерам?”
Маша почувствовала, как пол уходит из-под ног. *Что?* “О чем ты вообще, Света? Какой телефон? Какие шепотки?” — голос ее сорвался, она шагнула к Свете, но та уже отвернулась, будто разговор был окончен.
“Ой, да ладно, не притворяйся! Я же не слепая,” — Света небрежно махнула рукой, но в ее тоне было что-то ядовитое, как запах прокисшего молока. — “Сережа, кстати, тоже не дурак. Скоро сам все увидит.”
Маша стояла, как громом пораженная. *Шепотки? Это она про что? Про мои звонки подруге, когда я жалуюсь на ее выходки? Или…* Мысли путались, сердце колотилось, как барабан. Она хотела крикнуть, что это ложь, что Света все выдумала, но тут входная дверь хлопнула.
“Я дома!” — голос Сережи разнесся по квартире, теплый, усталый, но привычно родной. Маша повернулась, надеясь, что он принесет с собой хоть каплю спокойствия, но увидела, как Света метнулась к двери, опередив ее.
“Сереж, наконец-то! А я тут с твоей женой воюю,” — Света заговорила быстро, ее голос стал мягче, почти ласковый, но в нем сквозила насмешка. — “Ты бы знал, как она на меня набросилась, прямо как тигрица! А все потому, что я правду сказала.”
Сережа, снимая пальто, нахмурился. Его лицо, обычно открытое, как книга, которую Маша так любила читать, теперь было напряженным. “Что за правда, Свет? Что опять у вас?” — он посмотрел на Машу, и в его глазах было что-то новое — тень сомнения, как облако, закрывающее солнце.
Маша хотела объяснить, но Света уже вела его в гостиную, понижая голос до шепота, но так, чтобы Маша все слышала. “Сереж, я не хотела тебе говорить, но… я видела, как она с кем-то в подъезде обнималась. Какой-то мужик, высокий, в кожаной куртке. Я думала, ты должен знать.”
Маша ахнула, как будто ее ударили. *Обнималась? В подъезде?* Она бросилась за ними, но ноги словно приросли к полу. “Света, ты что несешь?! Какой мужик? Я вообще ни с кем…
Сережа, ты же не веришь в эту чушь?” — ее голос дрожал, глаза защипало, но она не дала слезам пролиться.
Сережа остановился, посмотрел на Машу, потом на Свету. Его лицо было как лист бумаги, на котором еще не написали правду. “Маша, я… я не знаю, что думать. Света, ты точно видела?” — его голос был тихим, но в нем чувствовалась боль, как трещина в старом стекле.
“Точно, Сереж. Я бы не стала врать,” — Света положила руку ему на плечо, ее глаза блестели, как у кошки, которая поймала мышь. — “Пойдем, я тебе все расскажу. А Маша пусть ужин доделывает, раз она такая хозяйка.”
Маша стояла, глядя, как Сережа уходит за Светой в гостиную, а ее мир, такой хрупкий, как фарфоровая чашка, начинал трещать по швам. *Она подстроила это. Она специально…* Мысли кружились, как осенние листья в ветре. Она вспомнила, как вчера видела Свету в подъезде, разговаривающую с каким-то мужчиной, — тот самый, в кожаной куртке. Маша тогда не придала этому значения, но теперь… *Неужели она это спланировала? Чтобы Сережа мне не верил?*
Кухня пахла борщом, котлеты шипели на сковороде, но Маша чувствовала только холод, который поднимался изнутри. Она знала, что этот вечер изменит все. И пока она стояла, сжимая край столешницы, в голове билась одна мысль: *Я не дам ей победить. Не дам.*
Маша заставила себя отойти от стола и шагнула в гостиную, где Света все еще шептала что-то Сереже, ее голос был сладким, как сироп, но с горчинкой.
Маша остановилась в дверях, ее руки дрожали, но она выпрямилась, как будто кто-то подтянул ее за невидимые нити. “Сережа, послушай меня. Это ложь. Я никого не обнимала, ни с кем не шепталась. Я весь день тут, с детьми, с ужином, с твоей сестрой, которая командует, как будто это ее дом!”
Сережа поднял взгляд, его глаза были усталыми, но в них мелькнула искра — что-то, похожее на надежду. “Маша, я… я хочу верить тебе, но Света…” — он замялся, посмотрел на сестру, которая сидела на диване, скрестив ноги, как королева на троне.
“Сереж, я же для тебя стараюсь,” — Света вскинула голову, ее голос стал громче, но в нем появилась трещина, как в пересохшей земле. — “Я видела, что видела! Этот мужик, он был с ней, я даже слышала, как он сказал что-то про встречу вечером!”
Маша почувствовала, как кровь приливает к вискам. *Вечером?* Она вспомнила, как вчера вечером Света вышла “погулять” и вернулась только через час, с каким-то странным блеском в глазах.
И тут ее осенило, как молния в темном небе. “Сережа, это был ее приятель! Я видела ее вчера в подъезде с этим мужиком в кожанке! Они говорили, смеялись, а потом она вернулась и начала на меня давить, как будто я что-то натворила!”
Света вскочила с дивана, ее щеки вспыхнули, как спелые помидоры. “Маша, ты что, меня обвиняешь? Я для Сережи всю жизнь, а ты тут такие сказки рассказываешь!” — ее голос сорвался, и Маша уловила в нем панику, как запах дыма перед пожаром.
Сережа медленно повернулся к сестре. Его лицо, обычно мягкое, как подушка, на которой так уютно засыпать, теперь было твердым, как камень. “Света, скажи честно. Это правда? Ты… ты это придумала?” — его голос был тихим, но в нем звенела сталь.
Света открыла рот, но слова застряли, как кость в горле. Она махнула рукой, пытаясь отшутиться. “Сереж, да ты что, я же для тебя! Я просто хотела, чтобы ты понял, что она…”
“Хватит,” — Сережа поднял руку, его голос был как удар молотка. — “Я знаю Машу. Она не лжет. А ты… ты всегда так делала. Влезала, настраивала, решала за меня, что мне лучше. Но это мой дом. Моя семья.” Он сделал паузу, его взгляд был тяжелым, как мокрый снег. “Собирай вещи, Света. Уезжай. Сегодня.”
Маша замерла, ее сердце стучало так громко, что казалось, его слышно на весь дом. Он поверил. Он выбрал меня. Она смотрела, как Света, побледнев, хватает сумку, как ее руки дрожат, пока она бросает в нее свои вещи — блузки, туфли, флакон духов, который звякнул, как прощальный аккорд.
“Сережа, ты пожалеешь! Я же для тебя старалась!” — Света почти кричала, но голос ее был уже не таким уверенным, как будто ветер унес ее силу.
“Я сказал, уходи,” — Сережа стоял в дверях, его фигура казалась выше, чем обычно, как дерево, которое не согнуть бурей. — “И не звони. Я тебя везде заблокирую. Хватит, Света. Хватит.”
Дверь хлопнула за Светой, и в квартире наступила тишина, такая густая, что Маша слышала, как тикают часы на кухне. Она посмотрела на Сережу, который стоял, опустив плечи, как будто с него сняли тяжелый груз.
— “Маша, прости. Я должен был раньше это остановить,” — сказал он, и в его голосе была нежность, как в теплом одеяле, которым укрываешься в холодный вечер.
Маша шагнула к нему, ее рука нашла его, и она сжала его пальцы. “Все хорошо, Сереж. Мы вместе. Это главное.” Она улыбнулась, впервые за вечер, и почувствовала, как внутри разливается тепло, как будто кто-то зажег свечу в темной комнате.
Ужин остывал на столе, но теперь это не имело значения. Их дом снова принадлежал им.