Глава ✓142
Начало
Продолжение
Утро 2 сентября едва разгоралось красной зарёй, обещая ветреный день, когда понурые, не поднимающие глаз на остающихся, последние полки русской армии покидали Москву.
Пылали на Москва-реке баржи с сеном, предназначавшиеся для прокорма русских гусарских и драгунских полков. Не пожелали интенданты оставлять французам даже травинки, подпалили и склады провиантские в Замоскворечье, предварительно открыв их для поживы всем, кто покидал древний город и тем, кто в нём оставался.
Первыми опустели винные бочки. С не меньшим пылом и усердием растаскивали обыватели по домам и погребам мешки с мукой и зерном, связки лука и куски солонины, соль расхватывали буквально в полчаса, опустошив закрома. А оттолкнуть от берега баграми пылающие баржи никто не заморочился.
Никто не заметил, как пламя, ветром раздуваемое, перекинулось на соседний причал и заборы, как в брошенных домах деревянной древней столицы, от уголька из печки или опрокинутой ветром свечки, занимались половики и скатерти. С разных сторон поднималось зарево огня. Казалось, сам город решил исчезнуть с лица земли, брошенный и опороченный.
Из окон особняка графини Каменской наблюдала Машенька за разгорающейся пламенной бурей над старой Москвой. То, что она приняла сначала за рассвет, оказалось самым страшным для покинутого жителями деревянного города. Ибо некому было баграми растаскивать по брёвнышку горящие дома, поливать водой занявшийся соседние крыши и заборы.
Обезумевшие от ужаса люди, кошки и собаки носились совместными стаями, забыв о старой вражде, пытаясь найти выход из огненных коридоров, в которые превратились объятые пламенем улицы. Голуби, отпущенные на свободу и вольные галки с воронами носились стаями под черными небесами, в которые устремлялись огненные смерчи. Нечеловеческий крик стоял над миром.
Всё, на что хватало дрожащей от величия трагедии и оцепеневшей от ужаса Марьи Яковлевны Гиммисс - это молитва Животворящему Кресту.
Спаси, Господи, люди Твоя и благослови достояние твое; победы православным христианом на сопротивныя даруя, и Твое сохраняя Крестом Твоим жительство.
Спаси, Господи, людей Твоих и благослови все, что принадлежит Тебе. Дай победы на врагом православным христианам, и сохрани силою Креста Твоего тех, среди которых пребываешь Ты.
Благослови – осчастливь, пошли милость; достояние Твое – владение Твое; на сопротивныя – над супротивниками, врагами; Твое жительство – Твое жилище, то есть общество истинно верующих, среди которых Бог невидимо пребывает; сохраняя Крестом Твоим – сохраняя силою Креста Твоего.
Ибо не существовало в целом мире иного заступника для оставшихся, кроме упования на милость Его. И Маша истово молила Вседержителя о ниспослании милости на людей и тварей Господних, в огненном аду оказавшихся.
А с другой стороны старой столицы за бушующим огненным штормом наблюдал корсиканец, пожелавший овладеть этой жемчужиной, как коасавицей-полькой. Но ЭТА славянка шагнула во все очищающее пламя, а не легла в ладонь победителя золотыми ключами.
«Это было огненное море, небо и тучи казались пылающими, горы красного крутящегося пламени, как огромные морские волны, вдруг вскидывались, подымались к пылающему небу и падали затем в огненный океан. О! Это было величественнейшее и самое устрашающее зрелище, когда-либо виденное человечеством».
Наполеон, письмо жене.
- Охти мне, страсти Господни! - Митрофановна нашла Машу у приоткрытой створки окна и, ничтоже сумняшеся начала запросто её за руку дёргать, ибо слов её Мария не слышала. - Матушка Марья Яковлевна, как у тебя сил-то достаёт на ужасы смотреть? Вели, что делать рабам хозяйкиным. Ты управительница, на тебя уповаем.
И с такой надеждой и верой глядели на неё несчастные люди, всю жизнь свою жившие по приказу и воле господской, что пришлось Маше опять брать ответственность за решения на свои плечи.
- Весь дом, с крыши начиная, водою окатывать начинайте. Свой колодец до донышка опустошить и соседские не жалейте. Дом каменный, авось пронесёт сей огненный вал мимо: поверху пламя идёт, угодья и искры летят. Ставни внизу запереть и, где можно, мокрой тканью завешивать. Верхние этажи иако же, где ставни имеются. Мальчишек на крышу загнать, пусть за пламенем следят и чтоб крыша не занялась.
С Богом выстоим...
Бабам в мужское платье переодеться - и не перечь мне, Митрофановна, - одним взглядом и жестом остановила старую кухарку девушка, - делай, что велено! Не хватало ещё девкам или бабам сгореть от занявшегося подола. Я первая в мужское перерденусь.
- Так токмо мужицкое платье имеется, не барское, барыня. Как же ты в рубахе да портках будешь?!
- Как все!
И Маша начала срывать с себя тонкий муслин дорого наряда. Штаны она надела гусарские, маскерадный, сапоги тако же, а рубаху пришлось у пацанят с конюшни взять.
У вечеру ни рук, ни ног Маша уже не чувствовала. Не ведала, что измазана пеплом и гарью не хуже трубочиста. В нескольких местах штаны и рубаха были порваны или обгорели, но дом пока стоял среди моря огня.
- Уводи людей в подвалы, Митрофановна! Сей же час уводи. Колодцы сухи, воды нет, а огонь не утихает. Погляди, как вихри огненные целые брёвна горящие в небо подымает. Прилетит такое - не отсашешься, и мокрое твоё одеяло не спасёт.
Все уходим!
Спустившись в подвал, собственноручно откупорила Маша бутыль с драгоценным вином и прямо из горлышка стала лить в себя алую кровь итальянских виноградников. Пересохшее, обожжённой и сорванное в крике горло с благодарностью принимало жидкость. За весь день это была первая передышка, а день уже нас невидимым в адовом костре закатом.
- Зажуй, голубушка, - повариха совала в руки её обожённые, с обломанными и почерневшими ногтями, кусок ветчины и ломоть хлеба.
Только и хватило сил, чтобы кивнуть и силой заставить себя жевать.
Дом отстояли. Теперь предстояло дать отпор мародёрам, а потому переоделась Машенька в дорогое платье своей бывшей хозяйки, драгоценное само по себе, тканью и вышивкой, и велела жить дворне обычной жизнью - островок покоя и стабильности в море хаоса .