Дмитрий смотрел на Марину, и комната, казалось, сжималась, выталкивая из себя воздух. Ее лицо было мокрым от слез, красивое и чужое.
— Я не знаю, что еще сказать! — ее голос срывался на крик. — Я же все объяснила!
— Ты ничего не объяснила, — глухо ответил он, чувствуя, как внутри все превращается в лед. — Ты объяснила, как можно было потерять ребенка. Моего ребенка.
Марина снова зашлась в рыданиях, рассказывая в десятый раз одно и то же. Детская площадка. Всего минута, она отвернулась ответить на звонок. Вера качалась на качелях, ее светлые волосы летали в такт. А потом… пустота. Скрип качелей в тишине и звенящее отсутствие маленькой девочки в розовом платьице.
Дмитрий перестал ее слушать. Шок ударил под дых, выбивая почву из-под ног. Он метался по просторной гостиной, как загнанный зверь, натыкаясь на мебель. Пальцы не слушались, роняя телефон, когда он пытался снова и снова набрать номер полиции, где отвечал лишь безразличный гудок. В голове набатом стучала одна мысль: «Вера… Верочка…»
На мгновение перед глазами встало лицо первой жены. Анна, угасающая, бледная, но с такой любовью в глазах. «Береги нашу девочку, Дима. Поклянись…» Он поклялся. И ради этой клятвы, ради того, чтобы у Веры была хоть какая-то «материнская фигура», он и женился на Марине. Не по любви, а по расчету на детское счастье. Расчет, который сегодня превратился в пепел.
Прошел год. Год, похожий на один бесконечный, серый день. Дмитрий почти не выходил из дома. Его миром стали четыре стены кабинета, а единственным собеседником — бутылка дорогого коньяка. Бесплодные звонки следователю, пустые обещания, самоизоляция, съедающая изнутри. За окном сменялись сезоны, а в его душе царила вечная, стылая зима.
Компанией теперь полностью заправляла Марина. До него долетали обрывки слухов: новые люди, сомнительные сделки, увольнение старой гвардии. Ему было все равно. Его империя рушилась где-то там, в другой жизни, до которой ему не было дела.
Однажды, сам не зная зачем, он добрел до той самой детской площадки. Опустился на скамейку, где в последний раз видел дочь. Рядом кто-то деликатно кашлянул. Он поднял мутный взгляд и увидел тётю Дусю, вечно незаметную уборщицу из их подъезда, с метлой в руках.
— Все горюете, Дмитрий Сергеевич? — тихо спросила она, присаживаясь на краешек.
Он молча кивнул.
— Долго еще себя топить собираетесь? — ее голос вдруг стал жестким, без тени подобострастия. — Думаете, дочке вашей там легче от того, что отец ее в пьяницу превратился?
Дмитрий вздрогнул, слова простой женщины ударили как пощечина.
— А вы знаете, что жена ваша с компанией делает? — продолжала тётя Дуся. — Людей ваших верных, что с отцом вашим еще работали, всех под зад коленом. Разваливает все, по кирпичику растаскивает.
Он смотрел на нее, и туман в голове понемногу рассеивался, уступая место холодному ужасу.
— Как же теперь жить? — прошептал он, скорее себе, чем ей.
— А вы попробуйте начать, — твердо сказала она, поднимаясь. — Ради памяти Веры. Начните.
На следующий день Дмитрий приехал в офис. Охранник на входе его не узнал. В коридорах, где раньше кипела жизнь, царила атмосфера лени и хаоса. Чужие лица, громкая музыка из кабинетов, запах дешевого кофе. Он дошел до своей приемной и толкнул дверь в кабинет, который когда-то принадлежал ему и его отцу.
Марина была там. В объятиях какого-то смазливого юнца, прямо на его рабочем столе. Увидев Дмитрия, она вскрикнула, поспешно запахивая халат. Но он уже все видел. Не было ни крика, ни ярости. Только ледяное, всепоглощающее презрение.
— Вон, — тихо сказал он. — Оба. Через пять минут чтобы духу вашего здесь не было.
Ее истерика, угрозы и мольбы отскакивали от него, как горох от стены.
Тем же днем он собрал экстренное совещание. Первым делом позвонил Тамаре Денисовне, своей верной секретарше, уволенной Мариной полгода назад. «Возвращайся. Ты мне нужна», — только и сказал он. И она вернулась. Он стоял перед остатками старой команды, и в его голосе звенел металл, о котором все давно забыли.
Вернувшись домой, он обнаружил, что дом разграблен. Марина вынесла все: картины, антиквариат, даже столовое серебро. В этот момент пришло сообщение из банка: по его распоряжению все ее счета и карты были заблокированы. Он смотрел на голые стены, на следы от картин, и впервые за год почувствовал не боль, а суровую, холодную решимость. Пепел внутри остыл, и на этом пепелище можно было строить заново. Он вдохновил верных ему людей, и они нашли точку для нового начала.
Прошло несколько лет. Компания, возрожденная из руин, снова была на вершине. Имя Дмитрия произносили с уважением и даже страхом. Он стал жестким, несгибаемым лидером, не прощающим ошибок ни себе, ни другим.
Его окружали преданные женщины — его маленькая, верная гвардия. Тамара Денисовна, строгая и исполнительная, была его правой рукой и тенью. Валентина Николаевна, экономка, хранила покой и идеальный порядок в его пустом, холодном доме. И даже тётя Дуся, теперь уже просто Дуся, иногда заходила на чай, по-свойски отчитывая его за слишком суровый вид.
Внешне он был скалой, несокрушимым монументом успеху. Но внутри… внутри зияла та же пустота. Он так и не смог простить себя. Каждую ночь, оставшись один, он открывал ящик стола и доставал единственную фотографию Веры. Смотрел в ее смеющиеся глаза и беззвучно спрашивал: «Где ты, дочка?»
В день исчезновения Веры он каждый год приезжал в тот сквер. Садился на скамейку и просто смотрел на играющих детей, на счастливых родителей. Боль не становилась меньше, она просто стала привычной частью его самого, как шрам на сердце.
Вернувшись домой в тот вечер, он застал Валентину Николаевну в нерешительности.
— Дмитрий Сергеевич, — начала она, виновато опустив глаза. — Простите, что в такой день… Но мне бы помощницу. Дом большой, я уже не справляюсь одна…
Он равнодушно кивнул. Ему было все равно. Пусть берет кого хочет.
На следующий день на пороге его дома стояла девушка. Юная, хрупкая, с огромными испуганными глазами, в которых, казалось, застыла вечная печаль.
— Это Алиса, — прошептала Валентина Николаевна ему на ухо. — Она хорошая, работящая. Только… немая.
Дмитрия пронзила необъяснимая тревога, странное, почти болезненное чувство узнавания. Он списал это на тяжелый день и прошел в кабинет.
Вечер прошел по привычному ритуалу: ужин в полной тишине, размышления, старый фотоальбом в руках. Его пальцы скользили по глянцевой поверхности, по улыбающемуся личику Веры.
Он поднял глаза и увидел, как Алиса бесшумно убирает посуду со стола. И тут его взгляд зацепился за ее запястье. На тонкой руке девушки тускло поблескивал дешевый детский браслет из разноцветных пластиковых бусин. Тот самый. Который он сам застегнул на руке Веры в то последнее утро.
Сердце пропустило удар, а потом заколотилось с бешеной силой. Мир сузился до этого маленького, пестрого браслета. Дмитрий резко встал. Подошел к застывшей от испуга девушке.
— Покажи, — прохрипел он, сам не узнавая своего голоса, и протянул руку к ее запястью.
Валентина Николаевна вскрикнула, наблюдая за этой сценой в полном шоке.
Алиса, дрожа всем телом, протянула руку. Затем метнулась к блокноту и ручке, которые всегда носила с собой. Дрожащие буквы складывались в слова на листе: «Я не помню ничего до семи лет. Жила в цыганском таборе. Говорить перестала после сильного испуга. Этот браслет — единственное, что у меня есть из той, другой жизни».
Может ли быть? Этот бред, это безумие… А вдруг? Внутри Дмитрия взорвалась буря, сметая все на своем пути. Надежда, которую он давно похоронил и оплакал, вдруг оказалась жива.
— Нужен анализ ДНК, — сказал он Валентине Николаевне, которая уже все поняла и беззвучно плакала, прижав руки к груди.
Наступили дни мучительного, нервного ожидания. Дмитрий позвонил Тамаре Денисовне, а затем начальнику своей службы безопасности, Артему Евгеньевичу.
— У меня дома девушка. Возможно… это Вера. Обеспечьте круглосуточную охрану дома. Никто, слышите, никто не должен об этом знать.
Врач и Артем вошли в кабинет с конвертом в руках. Лицо у Артема было каменным, непроницаемым. Он положил конверт на стол.
— Дмитрий Сергеевич… — начал он официальным тоном и запнулся. — Это она. Совпадение стопроцентное. Алиса — это ваша дочь, Вера.
Мир качнулся и ухнул в темноту. Он очнулся на диване, Валентина Николаевна протягивала ему стакан с водой. И Дмитрий, несгибаемый, железный Дмитрий, впервые за полтора десятка лет заплакал. Это были не слезы горя или отчаяния. Это были слезы оглушительного, невозможного счастья, которое обрушилось на него, смывая годы боли.
Когда он немного пришел в себя, Артем рассказал подробности, которые удалось выяснить за эти дни.
— Похищение было по наводке. Заказала его Марина. Заплатила кочевым цыганам, чтобы они избавились от падчерицы. Она хотела быть единственной хозяйкой вашей жизни и вашего состояния.
— А что с ней? — глухо спросил Дмитрий.
— Судьба — ироничная штука, — усмехнулся Артем. — После развода с вами она связалась с каким-то криминалом, влезла в огромные долги. Сейчас в бегах, в международном розыске за мошенничество. Она сама себя наказала.
Он медленно вошел в комнату, где на диване, сжавшись в комочек, сидела Алиса-Вера. Опустился перед ней на колени, взял ее холодные руки в свои.
— Прости меня… дочка, — прошептал он. — Прости, если сможешь. За то, что не уберег. За все эти годы…
Она смотрела на него своими огромными, полными слез глазами. И вдруг с ее губ сорвался тихий, надтреснутый, но такой родной звук. Шепот, которого он ждал целую вечность.
— Па… па…
Год спустя. Вера, смеясь, что-то оживленно рассказывала о своем первом курсе в университете. Ее голос окреп, стал звонким и уверенным. Но главное — из ее глаз навсегда исчез страх. Дмитрий смотрел на нее, на свою взрослую, красивую, живую дочь, и чувствовал, как внутри разливается тепло. Он поймал свое отражение в стекле книжного шкафа и впервые за долгие-долгие годы увидел на своем лице настоящую, спокойную улыбку. Он был свободен.
Конец.
👍Ставьте лайк и подписывайтесь на канал с рассказами. ✅