«Приехали, мама», – произнёс Артём, притормозив у старого пятиэтажного дома, затерянного в зелени старых лип, под которыми пыльные скамейки помнили ещё её отца.
Софья неспешно вышла из автомобиля и прищурилась, глядя на окна своей квартиры. Июньский ветер шевелил кроны деревьев, неся с собой запах мокрой травы и прелой листвы. Вздох её получился каким-то рваным, будто выдохнула не воздух, а всю жизнь.
— Что-то не так, мам? — Артём озадаченно наблюдал за ней, крепко держа дверь.
— Нет, сынок, всё в порядке, — ответила она, пытаясь улыбнуться. — «Просто здесь прошла вся моя жизнь. Сначала с родителями, потом с Тимофеем… Именно сюда я принесла тебя из роддома. Ты был таким хорошеньким, всегда сжимаешь кулачки, как будто что-то хочешь удержать». Она замолчала на миг, погружённая в воспоминания. — Помнишь, как мы выбирали шторы с вишнёвым узором после ремонта?
Она снова взглянула вверх, на своё окно. Сколько часов она провела у него, вглядываясь в темнеющий двор в ожидании силуэта мужа. Как только видела, что он вошёл в арку, бросалась проверять, не остыл ли ужин. Всегда держала чайник на медленном огне — Тимофей пил только обжигающе горячий чай и только с кусковым сахаром. Конфеты и печенье он не признавал — «в деревне всё было своё» — повторял он.
— Пойдём, мама, — мягко коснулся её руки Артём. — Катя, наверное, уже ждёт.
— Катя… — повторила Софья с невольной горечью. — Она ни разу не пришла ко мне. Как будто ждала, когда меня не станет.
— Мам, ну хватит, пожалуйста, — строго сказал сын.
Они поднялись на второй этаж. Дом был старый, с облупившимися стенами и мозаикой на полу у подъезда, когда-то яркой. Артём открыл тяжёлую дверь с массивной ручкой. Следы от шурупов всё ещё напоминали о старой табличке: «Павел Иванович Захаров. Профессор».
Из-за двери выглянула молодая женщина с ярко накрашенными губами. Она презрительно дернула уголком губ, молча скрывшись обратно в комнате.
— Проходи, мама. Сейчас сделаю тебе чай с лимоном, — попытался разрядить обстановку Артём.
Софья вошла в узкую комнату, когда-то бывшую её детской. Сейчас она была словно уменьшенной копией её прежней жизни: старый диван, облупившиеся полки, выцветшие книги. Она опустилась на диван, закрыла глаза. В висках пульсировало одно: «Что меня ждёт теперь?»
Софья вышла замуж поздно — почти в тридцать. Её отец, известный учёный, видел в ней продолжение своей научной династии. Женихов у неё хватало, но родители были бдительны: «Им нужно наше имя, не ты», — говорила мать.
И только Тимофей, нескладный аспирант, зацепил её сердце. Отец увидел в нём талант и принял. Через год он ушёл на пенсию, оставив кафедру зятю, и сам с женой уехал в деревню, оставив квартиру молодым.
Долгое время Софья не могла забеременеть, и когда наконец произошло чудо, их счастью не было границ. Учёбу она забросила — Тимофей хотел, чтобы она сидела дома, воспитывала сына, а он трудился за двоих. Он писал статьи, книги, боролся с завистниками.
Когда Артём был подростком, Тимофей внезапно умер — сердце не выдержало давления и травли. Его обвиняли в том, что сделал карьеру через жену, называли «пристроившимся». Для Тимофея это было невыносимо.
Софья осталась одна. На кафедру не вернулась — не было ни сил, ни желания. Продала загородный дом родителей, чтобы было на что жить. Артём окончил университет, нашёл работу.
Когда он привёл в дом Катю, Софья сразу насторожилась. Та была красива, уверена в себе, но избегала разговоров о прошлом. «Мам, не лезь», — просил Артём. — «У Кати сложная семья. Папа болен, мама не общается».
Свадьба прошла скромно, ни один родственник со стороны Кати не приехал. Софья смирилась. Главное — сын счастлив.
Катя сидела на диетах, пироги игнорировала, сама почти ничего не готовила. «Я слежу за фигурой», — говорила она с холодной улыбкой. Софья тосковала по прежним душевным разговорам с сыном. Теперь он проводил вечера с женой, в своей комнате, редко выходя.
Катя якобы работала. Утром уходила, возвращалась с покупками и новыми нарядами. Откуда всё это — Софья не спрашивала.
Когда Катя забеременела, Софья обрадовалась. «Будет малыш — понадобится помощь», — думала она. Переехала в маленькую комнату, уступив молодым просторную. И вдруг стала замечать странности: днём клонит в сон, голова ватная, всё забывается. Очки находила в холодильнике, записная книжка исчезала и потом появлялась на самом виду.
Она чувствовала себя лишней в доме. В своей комнате сидела, не решаясь выйти. Слабость, головокружение, приступы страха. Однажды проснулась — и увидела фигуру у кровати. В полусне подумала: Тимофей пришёл. Но это была Катя. Та громко засмеялась.
Когда Артём вернулся, Катя рассказала, что мать не в себе, путает людей, не добегает до туалета. Софья пыталась объяснить, но не могла связать слова. Её увезли в больницу.
Обследование не показало отклонений. Через пару дней Софья почувствовала себя почти прежней. Врачи удивлялись. Вернувшись домой, Катя вдруг пригласила её на кофе. И Софья, проходя мимо кухни, увидела в открытом ящике мешочек… С крысиного ядом.
Она застыла. В голове вспыхнуло одно: «Я не схожу с ума. Это они хотят, чтобы я так думала».
И с того дня в её сердце зародился новый план. Спасти себя. И сына.
Софья не подала виду, что увидела. Она прошла на кухню, села за стол и молча взяла в руки чашку. Катя улыбалась своей холодной, отрепетированной улыбкой и что-то говорила о новой кофеварке, об удобных подушках для беременных, но Софья уже ничего не слышала. Всё в ней сжалось в тугую пружину — страх, боль, отчаяние, и… решимость.
Позднее вечером она написала сообщение своей старой подруге, Ирине Павловне, бывшей фармацевтке: «Можем ли завтра встретиться? Важно». В ответ пришло: «Приходи утром. Как раз заварю твой любимый жасминовый чай».
Ночью она почти не спала. Снова вернулись воспоминания: как Тимофей накануне смерти жаловался, что чувствует себя не в своей тарелке. Как она сама недавно начала подозревать неладное. Как Артём, глядя ей в глаза, говорил: «Мам, может, тебе стоит показаться врачу?» — с оттенком недоверия и жалости.
Утром она незаметно вышла из дома, пока Катя была в душе. Двор заливал солнечный свет, под ногами хрустели тополиные серёжки, ветер пах зеленью и надеждой. В голове гудело одно: «Если сейчас не действовать, может быть поздно».
Ирина Павловна встретила её на пороге, внимательно посмотрела и сразу поняла — случилось что-то серьёзное.
— Рассказывай, — тихо сказала она, наливая чай в фарфоровую чашку.
Софья рассказала всё. И про дневную сонливость, и про странную забывчивость, и про мешочек с ядом.
— Это может быть не просто крысиный яд, — серьёзно сказала Ирина Павловна. — Есть препараты, которые медленно отравляют, действуют на память, координацию… Их легко подмешать в еду или чай. Если хочешь, я возьму пробы с чайника, с посуды, с твоих волос и ногтей. У меня остались связи в лаборатории.
Софья кивнула. Она чувствовала, как внутри пробуждается холодная, трезвая сила. С той встречи она начала всё фиксировать: когда пила, что ела, как себя чувствовала после. Через неделю пробы были готовы. Результат ошеломил: следы сильнодействующих седативных веществ и токсинов подтвердились.
— Это покушение, — сказала Ирина Павловна. — И очень грамотно замаскированное. Её цель — довести тебя до психушки или… до другого финала.
Софья снова и снова прокручивала в голове, как изменилась её жизнь после появления Кати. Как Артём стал отдаляться. Но теперь она не собиралась сидеть сложа руки. Она снова встретилась с Ириной Павловной и вместе они составили план.
Через две недели Софья «случайно» оставила включённым диктофон. Катя зашла к ней в комнату, уверенная, что никто не слышит, и снова добавила что-то в чашку. Потом вылила воду и поставила новую — «на всякий случай».
— А ты, старая, всё никак не откинешься… — пробормотала она себе под нос и вышла.
Этого было достаточно. Запись, результаты анализов и показания фармацевта легли на стол частного адвоката. Софья не пошла в полицию — она знала: сын не поверит сразу. Всё должно быть аккуратно. По шагам.
Пока всё готовилось, она снова надела свою старую силу. Стирала, готовила сама, бодро выходила в магазин, шептала соседке: «Вы знаете, я себя отлично чувствую. Видимо, отдохнула хорошо».
Когда Артём увидел мать в прежнем облике — с прямой спиной, уверенной походкой и ясным взглядом — он впервые за долгое время задумался. Вечером она спокойно подала ему чашку чая и сказала:
— Сынок, завтра нам надо поговорить. Серьёзно. Ты многое не знаешь.
Он посмотрел на неё, сдержанно кивнул. А Катя… впервые за всё время сжалась в кресле, будто почувствовала: игра закончилась.
Поздним вечером Софья позвала сына на кухню. Катя уже ушла спать. Свет лампы резал глаза, на столе стоял заварочный чайник, две чашки и аккуратная стопка бумаг.
— Садись, Артём. Нам нужно поговорить.
Он сел напротив, усталый, но внимательный.
— Я долго молчала. Думала, может, ошибаюсь, может, возраст. Но нет. Яд, который я нашла на кухне, оказался не случайностью. Вот, посмотри. Это анализы, экспертиза, заключение врача. И аудиозапись, которую ты должен послушать.
Артём взял папку, пробежал глазами строки, потом включил диктофон. На записи — голос Кати, шепчущий: «Старая ведьма, неужели всё ещё держится? Ладно, скоро и на неё найдётся управа».
Он побледнел. Его лицо вытянулось, как будто он получил пощёчину.
— Я не мог… — выдохнул он. — Я не хотел верить…
Софья смотрела на него спокойно.
— Ты хотел быть счастливым. И я тебя за это не виню. Но теперь ты знаешь правду. Что ты будешь делать — решать тебе. Я лишь прошу… защити своего ребёнка. И себя.
Артём сжал кулаки, подбородок дрожал. Он встал.
— Я поговорю с ней. Завтра. А тебя я прошу… пока не оставайся здесь. Я найду тебе место. Или поедем вместе. Куда угодно.
Софья вздохнула. В этот момент она вновь почувствовала, что рядом с ней не мальчик, а мужчина. И что она справилась. Выстояла. Спасла не только себя — спасла его.
А за окном в утреннем воздухе плыли тополиные пушинки — как напоминание о том, что даже после самой долгой зимы наступает новое лето. И новая жизнь.
На следующее утро, когда Софья ещё спала, Артём отвез маму на вокзал. Ночью он оформил ей путевку в санаторий.
Вернувшись домой с каменным лицом зашёл в спальню, где Катя лениво пролистывала ленту в телефоне.
— Нам нужно поговорить, — его голос был холоден. — Я знаю всё. О яде, о твоих словах. Я слышал запись. У меня есть заключение экспертизы. Ты пыталась отравить мою мать.
Катя резко села на постели, лицо исказилось.
— Ах, значит, эта старая ведьма успела настучать! — процедила она сквозь зубы. — Всегда лезла везде, как будто я должна перед ней на цыпочках ходить! Она вечно всё решала, а я что — гостья здесь?! Я хотела быть единственной хозяйкой, ясно? Мне надоело её присутствие, её взгляды, её старые книги на полках! Я хотела жить в этой квартире, без неё!
— Ты… беременна, — прошептал Артём, с трудом веря в происходящее.
Катя рассмеялась с презрением:
— Какая беременность? Я всё придумала. Это была отличная наживка, чтобы ты окончательно ушёл в мою сторону. А ты повёлся, как мальчик.
На миг в комнате повисла тишина, пронзительная, как удар молнии. Затем Артём сжал челюсти и сказал:
— Собирай вещи. Сейчас же. И больше никогда не возвращайся.
Катя попыталась что-то крикнуть, но он уже вышел из комнаты. Через два часа её не было в квартире.
...
Софья провела лето в санатории на юге, куда Артём её отправил. Через неделю он приехал к ней сам. Там, среди морского воздуха, тёплого песка и запаха хвои, он впервые за долгое время улыбался искренне.
Именно там он познакомился с Аленой — медсестрой, тихой, внимательной и простой. Они не торопились. Встречались два года, переписывались, ездили друг к другу в гости. А потом он сделал ей предложение. Спустя год после свадьбы у них родились близнецы — мальчик и девочка.
Алена легко поладила с Софьей. Та помогала с детьми, рассказывала сказки, варила компоты, и вечерами они вместе сидели на веранде их нового дома, обсуждая, как быстро растут дети.
Иногда Артём, глядя на них, думал: «Вот она — семья». Не та, о которой он мечтал когда-то, а настоящая, крепкая, выстраданная. И в этом доме, среди детского смеха и запаха свежей выпечки, начиналась их новая, настоящая жизнь.
Вот такая история, друзья. Напишите, пожалуйста, что вы думаете об этой истории. Не забудьте подписаться на канал и поставить лайк. Всего Вам доброго. До свидания!