Комната тонула в синеватом сумраке. Лиза сползла с кровати, ступни коснулись холодного пола. Под ногой издевательски скрипнула половица. Сердце забилось чаще.
Прижавшись к стене, Лизавета подкралась к окну. Она прищурилась, пытаясь разглядеть что-то в узкой щели между кружевами. Но только густая, как смоль, чернота разливалась за окном.
Девочка ждала, притаившись. Ничего не происходило. Ночной ветерок тихо шелестел листьями деревьев за окном. Ни движения, ни тени на залитых лунным светом участках во дворе.
«Показалось, – подумала Лиза. - Ветер принёс какой-нибудь листик. Или мотылёк ударился о стекло».
Она вернулась в кровать. Одеяло было горячим. Лизавета разлеглась поверх него звездой, раскинув ноги и руки.
Тук-тук.
Громкий, настойчивый звук снова заставил её сесть. Тревожный, будто кто-то постучал костяшками пальцев прямо в стекло.
Она вскочила, подбежала к окну, одним движением рванула занавеску - никого. Только лужа лунного света на подоконнике да крик ночной птицы где-то вдалеке. И вдруг она заметила: на мутном стекле, прямо на уровне ее глаз, остался влажный отпечаток, словно кто-то приложился пальцами. Только след был странный, смазанный.
Лиза ещё раз оглядела двор и снова вернулась в кровать. Она потянулась к подушке, перевернула прохладной стороной вверх и опустила на неё горячее лицо.
Тук-тук.
Тук-тук.
Лизавета состряпала сердитую гримасу.
«Ну сколько можно?!»
Она натянула подушку на голову. Но даже сквозь плотный слой пуха слышалось настойчивое: тук-тук.
«Наверняка кто-то просто балуется, издевается надо мной, - догадалась Лиза. – Хочет напугать или просто сидит и смеётся в стороне над тем, как я бегаю к окну и обратно!»
В комнате было душно. Розовая пижама стала влажной от пота. И девочка давно бы сбросила её, если бы не шутник, наблюдавший в окно.
Тук-тук.
Раздавался отчетливый требовательный звук.
Тук-тук.
- А вот и не подойду. Хоть застучитесь. Буду лежать и даже не шевельнусь.
Словно услышав её, тот, кто был за окном, затих.
Девочка ещё немного полежала, вслушиваясь, затем устроилась поудобнее и начала засыпать.
Как вдруг с улицы донесся тихий шелест:
- Лиза.
Она открыла глаза.
- Выходи, Лиза.
Голос был детский. Поблизости из детей жил только Данил, только он знал её имя…
Лиза медленно поднялась, подкралась к окну и встала рядом, прислонившись к стене. Отчего-то таращиться в темноту, стоя напротив, было жутковато.
- Данил, это ты? — проговорила она, надеясь, что с улицы услышат.
- Выходи. Срочно.
Голос звучал настойчиво.
- Не могу. От бабушки и так влетело. Что случилось?
- Спускайся через окно.
- Так комары в комнату налетят, - ответила Лиза, начиная раздражаться.
«И чего это Данил весь день каждого шороха боялся, а теперь притащился посреди ночи и зовет на улицу?»
- Тогда через дверь. Только обойди коврик вдоль стены, под ней половица скрипит.
- Если бабушка проснется, мне снова влетит.
- Не проснется, - голос за дверью прозвучал слишком уверенно. - Она крепко спит.
Лиза почувствовала, как от этого странного разговора по спине, не смотря на жару поползли мурашки. Да и как-то слишком тихо стало за окном. Даже ветер смолк.
- Мне нужно тебе кое-что показать, - не унимался Данил.
- А до утра не подождет?
- До утра всё самое интересное закончится. Выходи, тебе понравится.
Что-то в этих словах заставило ее сердце бешено колотиться.
Она медленно сделала шаг к выходу.
Холодные половицы скрипнули под ее босыми ступнями.
Еще шаг.
Рука потянулась к дверной ручке...
За окном, в густой темноте, кто-то замер, наблюдая. И ждал.
Лиза вышла из комнаты и глянула на бабушкину дверь. Та была едва приоткрыта. По совету Данила, Лиза осторожно обошла половик вдоль стены, чтобы не потревожить чуткий баб Дусин сон.
Подошла к двери, приложила ухо, вслушиваясь в ночную тишь. Детские пальчики потянулись к щеколде. Взялись за язычок.
- Куда это ты собралась?
От бабушкиного окрика Лиза подпрыгнула на месте и развернулась прямо в воздухе.
- Ба! Ты меня напугала!
- Ишь, напугала я её… А надо бы ещё и хворостиной отходить, чтоб по ночам крепче спала.
- Бабуля! – возмутилась Лиза.
Она не знала, что такое хворостина, но тем местом, коим обыкнове6нно садятся на стул, чувствовала, что предложение бабушки вовсе не из приятных.
- Собралась-то куда?
-Там Данил пришел, на улицу зовёт.
- Ага! Данил, значит. Спит твой Данил и десятый сон видит! Его, в отличии от тебя, на приключения по ночам не тянет.
- А кто же тогда?
- Не знать тебе лучше, кто по ночам людей из дома выманивает. И уж точно не следует с ними встречаться.
Лиза вдруг поняла, что бабушка говорит вполне серьёзно. Было не похоже, что она боится того, кто зовёт снаружи. Но то, что бабуля переживала за саму Лизавету, ощущалось явственно. Девочка почувствовала, как по спине снова пробежал холодок.
- А если я в туалет захочу выйти? - жалобно простонала она.
- Иди, если до утра не дотерпеть.
- А как же эти. Ну, которые там, снаружи?
- Видишь рябину под окном?
Лиза кивнула.
- Она нечисть от дома отгоняет. Вдоль забора чертополох, крапива и боярышник им войти не дадут. И в земле кое-что прикопано на такой случай. Так что, если сама за калитку нос не высунешь – не сцапают.
- Нужно Данилу сказать! У него дед всю крапиву на участке повыдергивал! – разволновалась Лиза и тут же поинтересовалась. – Бабуль, а что бывает с теми, кто высунет?
- Спасть иди. Ночь-полночь, а она тут вопросы задает, - рявкнула бабушка.
- Я пи-и-ить хочу. Подогреешь мне молочка? Ну пожа-а-алуйста.
Баба Дуся вздохнула и сдалась:
- Ну пошли.
Лиза прошлёпала за бабушкой на кухню. Та включила свет, разожгла газовую плиту длинной щёлкающей зажигалкой, достала из буфета сотейник с начищенными боками, залила в него всё, что осталось с утра в двухлитровой банке, поставила на огонь. Баба Дуся стояла и медленно помешивала в кастрюльке деревянной ложкой, потом всыпала туда измельченную сушеную травку.
Лиза сидела за столом, обхватив руками коленки, и ждала, когда закипит молоко.
- Если ночью зовут, никогда не выходи. Свои все по домам сидят, а с чужими в такое время на улице делать нечего, - сказала бабушка, не оборачиваясь. — Даже если голос знакомый. Особенно, если знакомый.
Лиза тоскливо пересчитывала пальцы на ногах. Ложка глухо стучала о дно сотейника.
- А если бы это и вправду был Данила?
- Если Данила или кто из друзей и родни, то не страшно – подождут до утра. Не развалятся. А если нечисть шалит, то тут и говорить нечего.
Лиза поёжилась.
Бабушка налила молоко в кружку через ситечко и поставила перед ней.
- Баб Дусь, а что всё-таки бывает, если человек поверит и выйдет?
- Что-что? Знамо что - сядут на шею и поскачут на тебе, как на лошадке. Будешь взбрыкивать, ржать, рот от боли разевать, будто железную палку поперек пасти сунули.
Бабушка перелила остатки молока из сотейника, вымыла его, подвесив на крючок над раковиной для просушки, поставила свою кружку на стол и села рядом.
- А дальше что? – не унималась Лиза, дуя на молоко. Пенка уже понемногу начала схватываться.
- Так и ускачешь в леса. Или на болото. Далеко, чтоб не нашли.
- А разве нечисть не исчезает с рассветом?
- К утру отпустят, конечно. Только в голове у такого человека уже ветер свистит. Так он и остается до конца жизни скакуном. Только жизнь у таких обыкновенно короткая: если в болоте не утонут, то ночью - всё по новой. Пока не загонят до изнеможения.
На кухне стало очень тихо. Только шумел помаленьку холодильник.
Лиза отхлебнула и поморщилась. Противная пенка всё-таки попала на язык.
- Странный какой-то вкус у молока, - заметила Лиза.
- С травками. Чтобы лучше спалось, - пояснила бабушка.
Она проследила, чтобы внучка выпила свою кружку до дна, проводила в кровать, укрыла одеялом.
- Спи, Лиза. Отдам я тебе завтра твою зарядку…
За окном шумел в листьях рябины озорной ветер. А голоса в ту ночь Лизу больше не беспокоили.