Дверной звонок надрывался уже третью минуту подряд, словно кто-то решил исполнить на нем симфонию Бетховена. Римма отложила половник и вытерла руки о фартук. Через глазок она увидела знакомый силуэт своей двоюродной сестры Нонны — широкие плечи, вызывающе яркий платок на голове и характерная поза человека, готового штурмовать крепость.
— Открывай давай! — донеслось из-за двери. — Мы тут замерзаем!
Мы? Римма нахмурилась. В гости звала только Нонну, да и то неохотно — просто совесть заела после маминых упреков о том, что "родню забываешь".
Открыв дверь, она обнаружила целую делегацию. За спиной Нонны маячили ее муж Гоша с красным от холода носом, их взрослый сын Филипп с подружкой неопределенного возраста, и еще двое незнакомых типов в кожаных куртках.
— Римочка! — Нонна ворвалась в прихожую, как танк в картинную галерею. — Ну что стоишь? Давай, накрывай на стол, хозяйка, мы проголодались!
Римма растерянно моргнула. Она готовила борщ на двоих — для себя и Нонны. Скромный ужин в будний вечер. А тут...
— Я не знала, что вас будет так много...
— Да ладно тебе! — Гоша уже стаскивал ботинки, не дожидаясь приглашения. — Мы же семья! У семьи что, спрашивать разрешения?
Филипп тем временем осматривал квартиру оценивающим взглядом.
— О, тетя, а у тебя неплохо тут. Телевизор новый? А холодильник какой марки?
Его спутница — худенькая девица с накрашенными в черный цвет губами — уже прошла на кухню и открыла холодильник.
— Тут мало чего есть, — объявила она, доставая колбасу. — Но что-то накатаем.
Римма почувствовала, как внутри что-то сжимается. Сорок лет она работала медсестрой, растила дочь одна, после смерти мужа каждую копейку считала. Эта квартира — ее маленький мир, где все на своих местах, где тишина и порядок.
— Нонна, может, лучше в другой раз? Я не готова к такому количеству гостей...
— Да что ты! — сестра уже командовала парадом. — Гоша, доставай, что принес!
Один из незнакомцев — коренастый мужчина с золотыми зубами — выставил на стол бутылку водки.
— Знакомься, Римка, это мой корешок Жорик. А это Колян. Мы сегодня дело провернули неплохое, решили отметить.
Какое дело? — хотела спросить Римма, но Нонна уже распоряжалась:
— Где у тебя тарелки? И стаканы давай, нормальные, не эти наперстки.
Римма словно со стороны смотрела, как ее кухня превращается в проходной двор. Девица с черными губами нарезала ее колбасу — ту самую, дорогую, которую Римма берегла на выходные. Гоша копался в шкафчиках, выискивая закуску. Филипп включил музыку на полную громкость.
— Тише можно? — попросила Римма. — Соседи...
— А на соседей забей! — гаркнул Жорик, уже изрядно захмелевший. — Мы что, не люди?
Час спустя квартира напоминала поле боя. На полу валялись крошки, пролитая водка оставляла липкие следы на столе. Нонна, раскрасневшаяся от выпитого, рассказывала какую-то историю, размахивая руками.
— А помнишь, Римка, как мы в детстве... — начала она и осеклась. — Слушай, а где у тебя туалет?
— По коридору, первая дверь...
Через минуту послышался треск. Затем ругань.
— Гоша! — заорала Нонна. — Дверь заело!
Гоша, пошатываясь, направился выручать жену. Римма услышала, как он с силой дергает ручку, потом последовал громкий хруст — и дверь слетела с петель.
— Ничего страшного! — весело объявил он, появляясь в кухне. — Потом починим!
Потом... Римма закрыла лица руками. Это же ее дверь, ее квартира, ее жизнь, которую сейчас топчут, как грязный ковер.
— Может, хватит на сегодня? — тихо произнесла она.
— Да что ты говоришь! — Колян доставал новую бутылку. — Вечер только начинается! Жорик, звони пацанам, пусть подтягиваются!
— Не надо никого звать! — впервые за вечер Римма повысила голос.
Но ее уже никто не слушал. Филипп что-то обсуждал по телефону, приглашая еще компанию. Девица курила на балконе, стряхивая пепел в цветочный горшок с геранью — маминой геранью, которую Римма берегла двадцать лет.
К полуночи в квартире творился настоящий балаган. Пришли друзья Филиппа — молодые парни, которые решили устроить танцы прямо в гостиной. Музыка грохотала так, что дрожали окна. Соседка сверху уже дважды стучала по потолку.
Римма сидела на кухне, зажав уши руками. Она смотрела на разгром и не узнавала свой дом. На любимой скатерти — пятна от вина. Ее фарфоровые чашки, подарок покойного мужа, валялись в раковине с отбитыми краями.
Как это произошло? Как я позволила?
Звонок в дверь прозвучал резко и требовательно.
— Полиция! Открывайте!
В квартире воцарилась мертвая тишина. Нонна побледнела, Гоша попытался спрятать бутылку за спину. Молодежь метнулась к окнам.
— Это что, менты? — прошипел Жорик.
Римма встала. Медленно, словно в трансе, подошла к двери и открыла ее.
На пороге стояли два участковых — молодой сержант и пожилой капитан с усталыми глазами.
— Добрый вечер. Поступила жалоба на нарушение общественного порядка.
Римма посмотрела на них, потом обернулась на свою разгромленную квартиру, на "родственников", которые теперь изображали невинность.
— Да, — сказала она твердо. — Поступила правильно.
— Римма! — возмутилась Нонна. — Ты что делаешь?
— То, что должна была сделать часа три назад.
Капитан кивнул с пониманием.
— Граждане, прошу всех предъявить документы и покинуть квартиру. Хозяйка имеет право...
— Какое право! — завопил Гоша. — Мы же родня!
Римма смотрела на него и вдруг поняла: родня — это не те, кто приходят жрать твою еду и ломать твои двери. Родня — это те, кто спрашивают разрешения, благодарят за гостеприимство и помогают убирать посуду.
— Вы не родня, — сказала она спокойно. — Вы просто чужие люди.
Через полчаса квартира опустела. Остались только она и участковые, которые составляли протокол.
— Дверь надо будет починить, — посочувствовал капитан. — И замок поменять. Мало ли...
Римма кивнула. Она обойдет всех слесарей в округе, потратит последние накопления, но сделает свой дом неприступным для таких "гостей".
Когда полицейские ушли, она села среди разгрома и заплакала. Не от обиды — от облегчения. Впервые за много лет она защитила себя. Свой дом. Свою жизнь.
На столе лежал мобильный телефон. Римма взяла его и удалила номер Нонны. Потом номер Гоши. И еще нескольких "родственников", которые появлялись только тогда, когда им что-то было нужно.
Настоящая семья начинается с уважения. А уважение — с умения сказать "нет".
Утром она пойдет в магазин, купит новую скатерть. Испечет пирог — только для себя. И если кто-то из настоящих друзей захочет прийти в гости, она заранее спросит: "А сколько вас будет? И что принесете с собой?"
Потому что гостеприимство — это искусство. А искусству учатся всю жизнь.
Римма встала, собрала осколки разбитой чашки и выбросила их в мусорное ведро. Вместе со старыми представлениями о том, что семье можно все.
Теперь она знала точно: семье можно все. Кроме одного — превращать твой дом в проходной двор.
Прошло два месяца
Римма привыкла к тишине в своей квартире — новый замок работал исправно, а соседи после того памятного вечера стали здороваться с особым уважением.
В один из осенних вечеров кто-то постучал в дверь. Тихо, неуверенно.
Через глазок она увидела Нонну. Сестра стояла одна, без Гоши, в старом пальто, явно похудевшая. Римма колебалась — открывать или нет?
— Римочка, — донеслось сквозь дверь. — Я знаю, ты меня слышишь. Мне нужно поговорить.
Голос был другой — не наглый, как два месяца назад, а просящий.
Римма открыла дверь, оставив цепочку.
— Что тебе нужно?
— Можно войти? — Нонна дрожала от холода. — Я одна.
Римма посмотрела в коридор — действительно никого. Неохотно сняла цепочку.
Нонна вошла и остановилась в прихожей, словно боясь идти дальше без разрешения.
— Садись, — кивнула Римма на кухню.
Они сели за стол — тот самый, который два месяца назад превратился в поле битвы. Сейчас на нем лежала новая скатерть в мелкий цветочек, стояла ваза со свежими хризантемами.
— Красиво у тебя, — тихо сказала Нонна. — Извини за тот раз.
— Говори, зачем пришла.
Нонна потеребила край пальто. Римма заметила, что руки у сестры дрожат.
— Я беременна.
Слова повисли в воздухе. Римма растерянно моргнула.
— В твоем возрасте? Тебе же сорок семь!
— Сорок пять, — поправила Нонна. — Врач говорит, поздняя беременность, риски большие. А Гоша...
Она замолчала, отвернулась к окну.
— Что Гоша?
— Он велел избавляться. Говорит, нам и Филиппа прокормить нечем, а тут еще... Кричит, что в нашем возрасте это позор.
Римма посмотрела на сестру внимательнее. Под глазами синяки, замазанные тональным кремом. На запястье — след от пальцев.
— Он тебя бил?
Нонна прикрыла синяк рукавом.
— Да нет... Просто схватил сильно. Нервничает он. После того случая у тебя мужики над ним смеются. Говорят, бабы его побили.
— И что ты хочешь от меня?
— Не знаю, — честно призналась Нонна. — Я сижу дома, думаю... Куда идти? К маме не пойдешь — в семьдесят пять ей такие потрясения не нужны. Подруги... все семейные, мужья им не разрешат чужие проблемы в дом тащить.
Она подняла на Римму умоляющие глаза.
— А ты одна. И у тебя медицинское образование. Ты же понимаешь...
— Понимаю что?
— Что ребенка убивать нельзя. Даже если он не планированный.
Римма встала, прошлась по кухне. Внутри все клокотало. С одной стороны — сестра в беде, с другой — воспоминания о том вечере, когда эта же сестра со своей семейкой разгромила ее дом.
— Нонна, я не понимаю. Два месяца назад ты ворвалась сюда, как в собственный дом. Твой муж сломал мою дверь, твой сын оценивал мою технику, как вор в магазине. А теперь ты пришла просить помощи?
— Я знаю, — прошептала Нонна. — Знаю, что мы вели себя ужасно. Но Римочка... я же твоя сестра.
— Сестра? — Римма остановилась. — Сестра — это та, которая перед приходом в гости спрашивает, удобно ли? Которая благодарит за угощение, а не требует его? Которая помогает убирать, а не громит квартиру?
Нонна заплакала.
— Я понимаю. Но мне больше некуда идти. Гоша каждый день пьет, приводит этих своих корешей. Они говорят такие вещи... про ребенка, про меня. Я боюсь, что он меня заставит... или сам что-то сделает.
Римма села напротив.
— А Филипп?
— Филипп сказал, что это не его проблемы. Он теперь только о себе думает. Той девицы больше нет, нашел новую. Живет у нее, домой редко заходит.
— Значит, семья развалилась?
— Получается, да.
Римма долго молчала. За окном шумел дождь, где-то тикали часы. В голове проносились мысли одна за другой.
— Оставайся, — сказала Римма. — Пока не решишь, что делать дальше.
Нонна подняла голову, не веря услышанному.
— Правда?
— На условиях. Никаких Гош, никаких пьянок, никаких корешов. Ты спишь на диване, помогаешь по дому и думаешь, как дальше жить будешь.
— Я согласна на любые условия!
— И еще. Завтра идем к врачу. Нормальному врачу, не к какой-то знахарке. Если решишь рожать — будешь рожать под наблюдением специалистов.
Нонна кивнула, утирая слезы.
— А если Гоша найдет меня здесь?
— Не найдет. А если найдет — пусть попробует ко мне сунуться, — в голосе Риммы появились злые нотки. — Я теперь знаю, как вызывать полицию.
На следующий день они пошли в женскую консультацию. Врач — немолодая женщина с добрыми глазами — внимательно осмотрела Нонну.
— Беременность двенадцать недель, — сообщила она. — В вашем возрасте это риск, но не приговор. Главное — наблюдение и покой.
— А если... если не рожать? — робко спросила Нонна.
— На таком сроке это тоже риск. И потом... — врач посмотрела на синяки на руках пациентки. — Вы сами хотите ребенка?
Нонна задумалась.
— Не знаю. Раньше хотела, а теперь... Боюсь, что не справлюсь одна.
— А кто сказал, что одна? — вмешалась Римма. — Мы справимся.
Вечером сестры сидели на кухне и пили чай. Нонна впервые за много лет чувствовала себя в безопасности.
— Знаешь, — сказала она, — когда узнала о беременности, первой мыслью было: "Вот сейчас у меня точно будет семья". А потом поняла — у меня и так есть семья. Гоша, Филипп. Только почему-то мне с ними страшно, а не радостно.
— Семья — это не те, кто рядом живет, — ответила Римма. — Семья — это те, кто рядом остается, когда плохо.
— Ты останешься?
— Останусь. Но при условии, что ты изменишься. Больше никаких "накрывай на стол, хозяйка" и "мы же родня, нам можно все".
— Обещаю.
Через неделю явился Гоша. Пьяный, агрессивный, с двумя корешами для поддержки.
— Где моя жена? — орал он в домофон. — Нонка, выходи, кончай дурить!
Римма спокойно подошла к домофону.
— Гоша, Нонны здесь нет.
— Врешь! Соседи видели, как она к тебе пришла!
— Была и ушла. А теперь убирайся из моего дома, пока полицию не вызвала.
— Да кто ты такая, чтобы мне указывать! Это моя жена!
— Твоя жена — взрослый человек. И она сама решает, где ей жить.
Гоша попытался прорваться в подъезд, но новый кодовый замок его остановил. Потом они полчаса стояли под окнами, кричали угрозы, но соседи уже вызвали полицию.
Участковый, тот самый, что разгонял гостей два месяца назад, узнал Римму.
— Опять проблемы с родственниками?
— Не с моими, — улыбнулась Римма. — Теперь чужие пристают.
Гошу с корешами увели. А Нонна, наблюдавшая за всем из окна, крепко обняла сестру.
— Спасибо. Я никогда бы не смогла так с ним разговаривать.
— Сможешь. Научишься.
Прошел месяц
Нонна расцвела — лицо порозовело, синяки исчезли, даже походка стала увереннее. Она помогала Римме по дому, готовила, убирала, и впервые в жизни делала это с удовольствием, а не по принуждению.
— Знаешь, — сказала она однажды, — я поняла, в чем была наша ошибка. Мы думали, что семья — это когда можно прийти и взять. А на самом деле семья — это когда приходишь и даешь.
Римма кивнула. Она видела, как меняется сестра. Нонна больше не требовала, а просила. Не хватала, а ждала разрешения. Впервые за много лет между ними была настоящая близость.
— А что с ребенком решила?
— Рожать буду, — твердо сказала Нонна. — Это мой шанс все начать заново. Правильно.
— А как Гоша?
— Подала на развод. Адвокат сказал, учитывая побои и угрозы, проблем не будет.
Римма улыбнулась. Два месяца назад в ее дом ворвались чужие люди, которые называли себя семьей. А теперь здесь жила настоящая семья — она и сестра, которая наконец поняла, что значит уважение и благодарность.
— А знаешь, что самое удивительное? — сказала Нонна, гладя еще не заметный животик. — Я всю жизнь искала дом. Думала, он там, где муж и дети. А оказалось — дом там, где тебя принимают такой, какая ты есть. И помогают стать лучше.
Римма посмотрела на сестру и поняла: иногда нужно потерять семью, чтобы найти ее настоящую. Через полгода Нонна родила девочку, которую назвали Надюшей.
А в старой квартире, где когда-то жили Гоша с корешами, теперь было тихо. Соседи говорили, что туда въехала молодая семья с двумя детьми. Тихие, вежливые люди, которые здоровались с соседями и никого не беспокоили по ночам.
Потому что дом — это не стены и не крыша. Дом — это место, где живет любовь. А любовь не кричит, не ломает двери и не требует. Она просто есть. И этого достаточно.