Телефон зазвонил в половине седьмого утра, когда за окном еще царила предрассветная синева. Арина потянулась к трубке, но Филипп опередил ее — рука автоматически схватила аппарат, словно он всю ночь ждал этого звонка.
— Филя, сынок... — донесся знакомый всхлип из трубки. — У меня опять... я не знаю, как дальше жить...
Арина закрыла глаза и медленно выдохнула. Раиса Сергеевна. Снова. Всегда в самое неподходящее время, всегда с одной и той же песней.
— Мама, что случилось? — Филипп сел на краю кровати, взъерошенные волосы торчали в разные стороны.
— Денег нет совсем, Филенька. Совсем. На лекарства не хватает, на продукты... Я уже третий день одну картошку ем.
Арина открыла глаза и посмотрела на мужа. Вчера они отдали свекрови пять тысяч — «на самое необходимое». Позавчера — три тысячи «на коммуналку». На прошлой неделе — семь тысяч «на врачей».
— Мам, мы же вчера...
— Вчера что? — голос в трубке стал резче. — Вчера ты дал мне копейки! На что их? На хлеб едва хватило!
Филипп потер лицо ладонями. Арина села и положила руку ему на плечо, чувствуя, как напряглись мышцы под тонкой тканью пижамы.
— Хорошо, мама. Приеду сегодня вечером.
— А можно сейчас? Мне правда нечего есть...
Арина встала и пошла на кухню. Кофемашина загудела, наполняя утреннюю тишину привычным звуком. За спиной продолжался разговор — тот же, что повторялся уже два года, с тех пор как Раиса Сергеевна овдовела.
— Лучше успокой свою мамашу, — процедила Арина, когда Филипп появился на кухне. — Пусть поживет без денег, ей это полезно.
— Арина...
— Что — Арина? — она резко повернулась, чашка дрогнула в руках. — Сколько можно? Каждый день одно и то же! То на лекарства, то на еду, то еще на что-то. А Игорек твой где? Почему он матери не помогает?
Филипп опустил голову. Игорь... младший брат, тридцать пять лет, до сих пор живет с мамой и работать не хочет. «Творческая натура», как он сам себя называет. Пишет стихи, которые никто не читает, и картины, которые никто не покупает.
— Он же... ты знаешь, он художник.
— Художник! — Арина поставила чашку так резко, что кофе плеснул на стол. — Тунеядец он! А ты его содержишь вместе с мамашей своей!
В глазах у нее заблестели слезы, но она их быстро смахнула. Не будет плакать. Не даст им этого удовольствия.
— Я поеду к ней, — тихо сказал Филипп.
— Конечно, поедешь. Как всегда.
Арина ушла в ванную, громко хлопнув дверью. В зеркале отразилось усталое лицо сорокалетней женщины — мешки под глазами, опущенные уголки губ, седые нити в русых волосах. Два года назад она выглядела моложе. До того, как началась эта война.
Дом Раисы Сергеевны встретил Филиппа знакомым запахом — смесь лекарств, старых газет и чего-то сладковато-затхлого. Мать сидела в кресле, закутанная в шаль, хотя на улице было плюс двадцать.
— Сынок, наконец-то! — она протянула к нему руки, и Филипп увидел, как блеснули на пальцах золотые кольца. Новые кольца. Их не было на прошлой неделе.
— Мама, откуда у тебя украшения?
— Какие украшения? — Раиса Сергеевна быстро спрятала руки под шаль. — Это старые, еще от твоего отца.
Филипп знал все украшения матери наизусть. Эти кольца он видел впервые.
— Мам...
— Филя, у меня действительно денег нет! — голос стал плаксивым. — Вот, смотри в холодильнике — пусто! И в шкафах пусто!
Она повела его на кухню, демонстративно открыла холодильник. Действительно, почти пусто — только пачка масла и немного молока. Но Филипп заметил чеки на столе. Много чеков. Из дорогих магазинов.
— А это что?
— Что — это? — мать быстро смела чеки в ящик. — Старые бумажки.
Из комнаты донесся смех. Игорь. Филипп прошел в гостиную и увидел брата, развалившегося на диване с планшетом в руках.
— О, старший брат пожаловал! — Игорь даже не поднял головы. — Мамочка опять поплакалась?
— Игорь, может, пора уже работать начать?
— Работать? — тот наконец посмотрел на него. — Зачем? У нас есть ты. Прекрасно справляешься с ролью кормильца.
В его глазах плясали насмешливые огоньки. Филипп чувствовал, как внутри поднимается злость, но сдерживался. Как всегда.
— Игорек, не злись на брата, — встряла Раиса Сергеевна. — Он же помогает нам. Правда, Филя? Дашь мне хотя бы десять тысяч? На самое необходимое.
— Мама, я на прошлой неделе дал семь тысяч.
— Семь тысяч! — она всплеснула руками. — На что их? Игорьку на краски нужно, он картину новую пишет. И мне на лекарства. И на продукты. Семь тысяч — это копейки!
Филипп посмотрел на брата. Тот усмехался, не отрываясь от планшета.
— Игорь может и сам на краски заработать.
— Как ты можешь! — Раиса Сергеевна вскочила с кресла. — Он творец! Ему нельзя отвлекаться на мелочи! А ты... ты просто деньги зарабатываешь. Это не то же самое!
— Мама...
— Не «мама» мне! Я всю жизнь вас растила, не спала ночами, когда болели! А теперь, когда я старая и больная, вы меня бросили!
Слезы потекли по ее щекам. Настоящие слезы, горькие и обильные. Филипп знал — сейчас начнется истерика. Как всегда, когда она не получает желаемого сразу.
— Игорь даже не работает, а ты от него денег требуешь! — продолжала она. — А он художник! Ему нужно вдохновение, покой! А ты хочешь его в офис загнать, как себя!
— Я не в офисе работаю, мама. Я на заводе.
— Все равно! — она махнула рукой. — Ты не понимаешь творческих людей!
Игорь хихикнул:
— Точно, мам. Он не понимает.
Филипп посмотрел на них — на мать с размазанной тушью, на брата с довольной ухмылкой — и вдруг ему стало все равно. Пусто и равнодушно.
— Хорошо, мама. Вот тебе пять тысяч. Больше не проси.
— Всего пять? — лицо Раисы Сергеевны вытянулось. — Сынок, мне нужно больше...
— Это все, что у меня есть.
Он положил деньги на стол и пошел к выходу. За спиной услышал:
— Постой! Куда ты? Мы еще не закончили разговор!
Но дверь уже захлопнулась.
Дома Арина встретила его на пороге.
— Сколько дал?
— Пять тысяч.
— Опять? — она покачала головой. — Филипп, ты понимаешь, что происходит?
— Понимаю.
— Понимаешь? Тогда почему продолжаешь?
— Не знаю.
Он прошел в комнату и сел в кресло. Арина последовала за ним.
— Она врет тебе. Постоянно. У нее денег полно — я знаю, что она в ювелирном покупала кольца. На прошлой неделе. А ты ей в тот же день семь тысяч дал «на лекарства».
— Откуда ты знаешь?
— Подруга видела. Работает там продавцом.
Филипп закрыл глаза. Где-то в глубине души он и сам подозревал. Новые украшения, дорогие чеки, слишком наигранные слезы...
— Она все деньги Игорю дает, — продолжала Арина. — Содержит его, как маленького. А он над тобой смеется. Над нами смеется.
— Она моя мать.
— И что? Это дает ей право обманывать? Выманивать у нас последние деньги?
— Не последние.
— Последние, Филипп! — голос Арины сорвался. — У нас самих на отпуск денег нет! На новую машину не можем накопить! А она покупает сыночку краски за наши деньги!
Филипп открыл глаза и посмотрел на жену. В ее взгляде была боль. Настоящая, живая боль.
— Что мне делать?
— Не давать. Просто не давать больше денег.
— Она же...
— Что — она? Умрет от голода? У нее пенсия, у нее сбережения! Она тебя просто использует!
В прихожей зазвонил телефон. Они переглянулись.
— Не подходи, — тихо сказала Арина.
Но Филипп уже шел к трубке.
— Сынок, это я... — знакомый всхлип. — У меня опять проблемы...
— Мама, мы уже говорили сегодня.
— Но ты так мало дал! Мне не хватает! Игорек заболел, ему лекарства нужны дорогие...
— Какие лекарства?
— Ну... от горла. И от головы. Он очень плохо себя чувствует.
— Пусть к врачу идет.
— К врачу? — голос стал возмущенным. — Ты хочешь, чтобы твой брат умер?
— Не хочу. Хочу, чтобы он лечился нормально, а не самолечением занимался.
— Ты бессердечный! — зарыдала Раиса Сергеевна. — Совсем бессердечный стал! Жена тебя настроила против родной матери!
Филипп посмотрел на Арину. Она стояла в дверях, сжав губы.
— Мама, я больше не буду давать тебе деньги.
Тишина. Долгая, звенящая тишина.
— Что... что ты сказал?
— Я сказал — больше не буду давать денег. У тебя есть пенсия, есть сбережения. Игорь пусть работает.
— Но... но как же я буду жить?
— Как все живут. На свои деньги.
— У меня их нет!
— Есть, мама. И мы оба это знаем.
Снова тишина. Потом — взрыв:
— Ты... ты предатель! Сын-предатель! Я тебя родила, выкормила, вырастила, а ты... ты меня бросаешь! На старости лет! Одну!
— Не одну. С Игорем.
— Игорь больной! Он не может работать!
— Может. Просто не хочет.
— Нет! Не может! У него депрессия! И гастрит! И давление!
— Тогда пусть лечится. Официально, у врачей.
Раиса Сергеевна зарыдала в трубку — громко, надрывно, как плачут на похоронах.
— Я умру! Слышишь? Умру от голода и холода! И это будет на твоей совести!
— Не умрешь, мама.
— Умру! И тогда поймешь, что мать потерял! Поймешь, но будет поздно!
Филипп посмотрел на трубку, потом положил ее на рычаг.
Телефон сразу зазвонил снова.
— Не подходи, — сказала Арина.
— Не подхожу.
Звонки продолжались всю ночь. Каждые полчаса. Они выключили звук, но видели, как мигает красная лампочка.
Утром Филипп проснулся с тяжелой головой. Арина уже была на кухне, готовила завтрак.
— Как спалось? — спросила она, не оборачиваясь.
— Нормально.
— Ей-богу, Филипп, ты сделал правильно.
— Надеюсь.
Телефон молчал. Странно. Обычно к этому времени мать уже звонила несколько раз.
В половине девятого он не выдержал и сам набрал номер.
— Алло? — голос Игоря. Хриплый, сонный.
— Это я. Как дела?
— Какие дела? — брат зевнул. — Мать вчера всю ночь рыдала. Говорит, ты ее бросил.
— Не бросил. Просто больше не буду давать денег.
— Ну да, понятно. А что, по-твоему, она теперь делать будет?
— Жить на пенсию. Как все пенсионеры.
Игорь засмеялся:
— На пенсию? Ты серьезно? Ее на неделю хватает.
— Почему на неделю?
— Ну... расходы же. Лекарства, еда...
— Какие лекарства? Она же здоровая.
— Не здоровая! — голос брата стал резким. — У нее куча болезней!
— Каких болезней?
— Ну... разных. Сердце, давление...
— Игорь, хватит врать. Она здоровее нас с тобой.
— Ты что несешь? Она старая!
— Старая, но здоровая. И деньги у нее есть. Много денег.
— Откуда у нее деньги?
— Не знаю. Но есть.
Игорь помолчал, потом сказал:
— Слушай, старший брат... может, не будем ссориться? Мать и так расстроена.
— Я не ссорюсь. Я просто не даю больше денег.
— Но ведь она... она же мать. Наша мать.
— И что?
— Как — что? Мы должны ее содержать!
— Должны? А ты что делаешь для ее содержания?
— Я... я рядом с ней. Я ее не бросаю, как ты.
— Ты рядом с ней потому, что тебе некуда идти. Потому что она тебя кормит и содержит.
— Это не так!
— Так, Игорь. И мы оба это знаем.
Он положил трубку и посмотрел на Арину. Она улыбалась.
— Гордость какая, — сказала она. — Не узнаю тебя.
— Да уж. Сам не узнаю.
Телефон зазвонил снова. На этот раз они даже не стали смотреть на номер.
Неделя прошла в относительном спокойствии. Звонки продолжались, но реже. Филипп не отвечал. Арина тоже.
В пятницу вечером в дверь позвонили. Филипп открыл и увидел дядю Юру — брата отца, пенсионера с добрым лицом и вечно растрепанными волосами.
— Привет, племянник, — дядя Юра прошел в прихожую. — Можно поговорить?
— Конечно. Проходи.
Они сели в гостиной. Дядя Юра покрутил в руках кепку, явно подбирая слова.
— Слушай, Филипп... Раиса звонила мне. Жалуется, что ты ее бросил.
— Не бросил. Просто перестал давать деньги.
— А почему?
— Потому что у нее самой денег полно. А она все Игорю отдает.
Дядя Юра кивнул:
— Да, я так и подумал. Знаешь, она мне тоже звонила. Просила в долг. Говорила, что совсем без денег осталась.
— И что ты?
— А что я? Дал, конечно. Три тысячи. У самого не густо, но жалко стало.
Филипп вздохнул:
— Дядя Юр, она тебя обманула.
— Да я уже понял, — старик усмехнулся. — Вчера видел ее в магазине. Покупала Игорьку куртку. Дорогую такую, кожаную. А мне рассказывала, что есть нечего.
— И что теперь?
— А ничего. Пусть живет, как хочет. Но тебя понимаю — надоело кормить здорового лоботряса.
Они помолчали. Потом дядя Юра спросил:
— А как Арина? Не сильно злится?
— Наоборот. Поддерживает.
— Правильно. Жена должна мужа поддерживать, а не свекровь содержать.
Он встал, надел кепку:
— Ладно, я пошел. Просто хотел убедиться, что ты не сволочь. Убедился — не сволочь. Молодец.
После его ухода Филипп долго сидел в кресле, обдумывая разговор. Хорошо, что дядя Юра понял. А то он уже начал сомневаться — правильно ли поступает.
Арина принесла чай и села рядом:
— О чем думаешь?
— О том, что мы сделали правильно.
— Конечно, правильно. Пора было остановить этот цирк.
— А что, если она действительно в чем-то нуждается?
— Тогда пусть попросит Игоря. Пусть он наконец поработает для мамочки.
Филипп улыбнулся. Да, пора Игорю взрослеть. В тридцать пять лет уже пора.
***
Через месяц им рассказали соседи. Раиса Сергеевна продала дачу — ту самую, которую покойный муж оставил сыновьям в наследство. Продала тихо, без лишнего шума, и на вырученные деньги купила Игорю машину.
— Какую машину? — спросил Филипп у соседки тети Нины.
— Да иномарку какую-то. Красивую. Говорит, сыну для творчества нужно. Чтобы на природу ездить, вдохновение искать.
Филипп покачал головой. Дача стоила не меньше полутора миллионов. На эти деньги можно было безбедно жить года три.
— А Игорь что?
— А что Игорь? Радуется. Катается по городу, девочек катает. Говорит, теперь он свободный художник.
Вечером Филипп рассказал об этом Арине. Она только плечами пожала:
— Ну и пусть. Ее деньги — ее проблемы.
— Но ведь дача была наша. Наследство.
— Была твоего отца. А он умер. Теперь она имеет право делать с дачей что хочет.
— Законное право — да. Но морально...
— Морально она уже давно за чертой, — перебила Арина. — Так что не переживай. Лучше радуйся — теперь она точно не будет приставать с деньгами.
Но Филипп ошибся. Через неделю телефон снова зазвонил в шесть утра.
— Сынок... — знакомый всхлип. — У меня беда...
— Мама, мы же договорились...
— Какие договоренности? Я твоя мать! У меня украли все деньги!
— Как украли?
— Ну... мошенники какие-то. По телефону обманули. Забрали все с карточки.
Филипп сел на кровати. Рядом проснулась Арина и вопросительно посмотрела на него.
— Сколько украли?
— Все! Все до копейки! Мне теперь совсем не на что жить!
— А дача? Ты же продала дачу.
Молчание. Долгое, выдающее молчание.
— Какая дача? — наконец спросила Раиса Сергеевна.
— Та, которую папа нам оставил.
— А... эта дача... она... я ее не продавала.
— Мама, соседи видели покупателей.
— Соседи... соседи много чего видят... Филипп, мне действительно нужна помощь!
— Нет, мама.
— Как — нет?
— Так. Не буду больше давать тебе денег. У тебя есть Игорь, пусть он помогает.
— Игорь не может! Он...
— Может. И будет. До свидания, мама.
Он положил трубку и выключил телефон.
— Опять деньги просила? — спросила Арина.
— Ага. Говорит, мошенники обманули.
— Конечно, мошенники. Только не по телефону, а дома живут.
Прошел еще месяц
Раиса Сергеевна больше не звонила. Филипп даже немного забеспокоился и решил проведать мать.
Дом встретил его тишиной. Долго никто не отвечал на звонок, потом дверь открыл Игорь. Небритый, в мятой футболке, с красными глазами.
— О, старший брат, — он покачнулся. — Заходи, что ли.
Филипп прошел в дом. Пахло перегаром и чем-то кислым. В гостиной валялись пустые бутылки, на столе — остатки еды.
— Где мама?
— Спит. Опять нажралась вчера.
— Как — нажралась?
Игорь засмеялся — пьяно, гадко:
— А так. Каждый день нажирается. С тех пор, как ты денег давать перестал.
— Почему?
— Почему? А кто ее знает. Говорит, жизнь не удалась. Сыновья бросили, деньги кончились...
— А ты что делаешь?
— А что я могу делать? Пью вместе с ней. Веселее как-то.
Филипп прошел в спальню матери. Раиса Сергеевна лежала на кровати, не раздеваясь. Лицо опухшее, волосы растрепанные. На тумбочке — пустая бутылка водки.
— Мама...
Она открыла глаза, посмотрела на него мутным взглядом:
— А... сыночек пришел... Совесть проснулась?
— Мама, что с тобой?
— Что со мной? — она села на кровати, покачиваясь. — А то со мной, что ты меня бросил. На произвол судьбы.
— Я тебя не бросал.
— Бросал! Денег не даешь, не звонишь... А я старая, больная...
— Мама, у тебя есть деньги. Ты продала дачу.
— Какую дачу? — она посмотрела на него с искренним удивлением. — Какую еще дачу?
Филипп понял — она пьяна настолько, что уже не помнит, что говорила вчера.
— Мам, тебе нужна помощь. Медицинская помощь.
— Не нужна мне никакая помощь! — она встала, пошатнулась. — Нужны мне деньги! Давай деньги!
— Не дам.
— Дашь! — она схватила его за рукав. — Ты мой сын! Обязан содержать мать!
— Обязан содержать, но не обязан спонсировать алкоголизм.
— Какой алкоголизм? Я не алкоголичка!
— Посмотри на себя в зеркало.
Раиса Сергеевна повернулась к зеркалу и вскрикнула. Отражение ее напугало — опухшее лицо, красные глаза, растрепанные волосы.
— Это... это все из-за тебя! — она снова вцепилась в него. — Ты меня до такого довел!
— Я тебя ни до чего не доводил. Ты сама выбрала этот путь.
— Выбрала? — она зарыдала. — Какой выбор? Ты меня бросил! Игорек не работает! Денег нет!
— Деньги есть. Ты просто их пропиваешь.
— Неправда!
Из гостиной донесся грохот — что-то упало и разбилось. Игорь матерился, пытаясь подобрать осколки.
— Мама, так жить нельзя, — сказал Филипп.
Раиса Сергеевна посмотрела на него сквозь слезы: — А как можно? Скажи мне, как? Когда родные сыновья бросают?
— Не бросают. Просто не дают денег на водку.
— Я не на водку просила! — она всхлипнула. — На еду, на лекарства...
— Мам, хватит. Мы оба знаем, на что.
Филипп прошел в гостиную, где Игорь все еще возился с осколками. Вблизи брат выглядел еще хуже — похудевший, с тремором рук, с желтоватым оттенком кожи.
— Игорь, вставай. Поговорить надо.
— О чем говорить? — тот махнул рукой. — Все понятно и так.
— Ничего не понятно. Вы оба спиваетесь. Зачем?
— А зачем жить? — Игорь наконец поднял голову. — Ты денег не даешь, работы нормальной нет, мать каждый день ноет...
— Так уходи от матери. Снимай квартиру, найди работу.
— На что снимать? На какие деньги?
— На зарплату.
Игорь засмеялся — коротко, зло: — Зарплату... Ты думаешь, меня кто-то возьмет? В тридцать пять лет, без опыта, без образования нормального?
— Возьмут. Если захочешь.
— Не хочу я! — он встал, пошатнулся. — Понимаешь? Не хочу ишачить за копейки! Не хочу быть как ты!
Слова ударили больно, но Филипп сдержался: — Тогда спивайся дальше. Только без моих денег.
— Сопьемся, — кивнул Игорь. — Обязательно сопьемся. И тогда поймешь, что потерял.
— Может, наоборот — найду то, что потерял.
Филипп развернулся и пошел к выходу. На пороге его окликнула мать: — Сынок! Постой!
Он обернулся. Раиса Сергеевна стояла в дверях спальни, придерживаясь за косяк.
— Дай мне еще один шанс, — попросила она. — Последний. Я брошу пить, честное слово.
— Сколько раз ты это говорила?
— Но теперь правда брошу! Если дашь денег на лечение...
— Нет, мама.
— Филипп! — она протянула к нему руки. — Я умру без твоей помощи!
— Не умрешь. Если захочешь жить — найдешь способ.
Дверь закрылась за ним с глухим звуком. Филипп шел к машине, чувствуя, как дрожат руки. Тяжело. Очень тяжело оставлять мать в таком состоянии. Но он знал — дать денег сейчас означало только одно: продлить агонию.
Дома Арина встретила его на пороге. Одного взгляда хватило, чтобы понять — все плохо.
— Пьют? — коротко спросила она.
— Пьют.
— Оба?
— Оба.
Арина вздохнула: — Знаешь что, Филипп? Это не твоя вина.
— Как не моя? Я же сын...
— Ты сын, но не раб. Не обязан убивать себя ради тех, кто не хочет жить.
Она обняла его, и Филипп почувствовал, как напряжение начинает спадать.
— Что будем делать?
— Ничего. Ждать.
— Чего ждать?
— Пока они не поймут, что так дальше нельзя. Или пока не станет слишком поздно.
***
Весна пришла рано. В марте уже цвели подснежники, а в апреле зазеленели деревья. Филипп работал в саду, готовил грядки к посадке, когда зазвонил телефон.
— Филипп Анатольевич? — незнакомый женский голос. — Это больница имени Бурденко. Ваша мать...
Сердце провалилось в пятки.
— Что с ней?
— У нее был инсульт. Вчера вечером. Госпитализирована в тяжелом состоянии.
— Я еду.
Больничный коридор пах лекарствами и безнадежностью. Врач — молодая женщина в белом халате — говорила монотонно, как будто читала справку:
— Обширный инсульт левого полушария. Осложнен алкогольной энцефалопатией. Прогноз неблагоприятный.
— Что это значит?
— Значит, что даже если она выживет, полноценно жить уже не сможет. Речь, движения, память — все будет нарушено.
Филипп кивнул, не доверяя своему голосу.
— Можно ее увидеть?
— Можно. Но она без сознания.
Реанимационная палата. Множество трубок, проводов, мониторов. На кровати лежало что-то, мало похожее на Раису Сергеевну. Лицо опухшее, кожа желтоватая, дыхание частое и поверхностное.
— Мама, — тихо сказал Филипп.
Никакой реакции.
— Мам, это я. Филипп.
Веки не дрогнули.
Он сидел рядом с кроватью, держа холодную руку матери. Где-то в глубине души теплилась надежда — вдруг очнется, вдруг скажет что-то важное, вдруг попросит прощения...
Но Раиса Сергеевна молчала.
— Где Игорь? — спросил он у медсестры.
— А кто это?
— Младший сын. Он с ней живет.
— Не знаю. Когда скорая приехала, дома никого не было.
Филипп достал телефон, набрал номер брата. Недоступен. Конечно, недоступен. Наверное, опять пьет где-то.
К вечеру состояние Раисы Сергеевны ухудшилось. Врачи что-то делали, суетились, но по их лицам было видно — они борются с неизбежным.
В десять вечера все закончилось. Монитор показывал прямую линию, и больше никто не суетился.
— Соболезную, — сказала врач. — Хотите, чтобы мы связались с похоронным бюро?
— Да, пожалуйста.
Филипп стоял у кровати и смотрел на мать. Впервые за много лет лицо ее было спокойным. Не злым, не плаксивым, не требовательным. Просто спокойным.
— Прости меня, мама, — шепнул он. — Если сможешь.
Игоря нашли только через два дня. Он был в запое, лежал дома на полу в прихожей. Сосед вызвал скорую, когда услышал стоны.
— Мать умерла, — сказал Филипп, когда брат немного пришел в себя.
— Умерла? — Игорь попытался сесть, но не смог. — Когда?
— Позавчера. Инсульт.
— Из-за тебя умерла, — прошептал Игорь. — Ты ее убил.
— Она убила себя сама. Алкоголем.
— Нет! Ты! Денег не давал, бросил одну...
— Игорь, хватит. Надо похороны организовать.
— Сам организовывай. Я не могу...
И он снова отключился.
Филипп хоронил мать практически один. Пришло человек двадцать — соседи, дальние родственники, дядя Юра. Игорь появился в последний момент, едва держась на ногах.
У могилы было тихо. Священник читал молитву, люди стояли с опущенными головами. Филипп смотрел на гроб и думал о том, что жизнь матери могла бы сложиться по-другому. Если бы не алкоголь, не ложь, не постоянная борьба за деньги...
— Прости меня, мама, — снова прошептал он. — За то, что не смог тебя спасти.
После похорон все разошлись быстро. Остались только Филипп и Игорь.
— Что теперь будешь делать? — спросил Филипп.
— Не знаю, — Игорь качался на ветру, как тростинка. — Дом продам, наверное.
— И что дальше?
— А что дальше? Дальше — ничего. Буду пить, пока не умру.
— Игорь...
— Что — Игорь? — брат посмотрел на него мутными глазами. — Хочешь читать лекции? Поздно. Все уже поздно.
Он развернулся и пошел прочь, пошатываясь на каждом шагу.
Прошел год
Филипп иногда узнавал о брате от соседей. Игорь действительно продал дом, но деньги быстро закончились. Теперь он снимал комнату в коммуналке и перебивался случайными заработками.
— Видела его на прошлой неделе, — рассказывала тетя Нина. — Страшный стал. Худой, грязный. Просил денег на хлеб.
— Дала?
— Дала. Жалко стало. Но знаю, что на водку потратит.
Филипп кивнул. Он тоже жалел Игоря, но ничего не мог сделать. Нельзя спасти человека против его воли.
Зато его собственная жизнь стала налаживаться. Без постоянного стресса, без ежедневных звонков, без чувства вины. Он и Арина наконец-то смогли накопить на отпуск, съездили в Турцию. Купили новую машину. Начали строить дачу.
— Не чувствуешь себя виноватым? — спросила Арина однажды вечером.
— Иногда. Но понимаю, что поступил правильно.
— Мать все-таки...
— Мать сделала свой выбор. Я не мог за нее жить.
— А Игорь?
— И Игорь тоже сделал выбор. В тридцать пять лет уже поздно кого-то перевоспитывать.
Арина обняла его: — Знаешь, я горжусь тобой. Не каждый смог бы так поступить.
— Не знаю, правильно ли это — гордиться.
— Правильно. Ты выбрал жизнь. Свою жизнь. И это нормально.
Игорь умер через два года после матери. Цирроз печени, как и следовало ожидать. Его нашли в той же коммунальной комнате, где он доживал последние месяцы.
Хоронили его только Филипп с Ариной и дядя Юра. Больше некому было прийти.
— Жалко парня, — сказал дядя Юра у могилы. — Мог бы жить, работать, детей иметь...
— Мог бы, — согласился Филипп. — Но не захотел.
— Не захотел или не смог?
— Не знаю. Наверное, и то, и другое.
Они постояли в тишине, потом разошлись. Филипп был последним, кто покинул кладбище.
Дома его ждала Арина с неожиданной новостью: — Филипп, я беременна.
Он замер на пороге: — Правда?
— Правда. Два месяца уже.
Он обнял ее, крепко, до боли в ребрах. Новая жизнь. Новое начало. Может быть, именно этого и не хватало все эти годы — надежды на будущее.
— Мальчик или девочка?
— Пока не знаем. А какая разница?
— Никакой. Главное, чтобы был здоровым и счастливым.
— Будет, — уверенно сказала Арина. — Обязательно будет.
Вечером Филипп сидел в кресле и думал о прожитых годах. О матери, которая так и не смогла принять его выбор. О брате, который предпочел разрушение жизни. О себе, который долго не мог найти в себе силы сказать "нет".
Было ли ему жалко их? Конечно, жалко. Но сожалел ли он о своем решении? Нет. Он понимал теперь — невозможно спасти тех, кто не хочет спасаться. Невозможно жить чужой жизнью, отдавая свою.
Каждый человек имеет право на выбор. Даже если этот выбор ведет к разрушению.
А он выбрал жизнь. Свою жизнь. И не собирался об этом сожалеть.
Где-то в животе у Арины билось новое сердце. Их ребенок, их будущее, их надежда. И Филипп знал — он сделает все, чтобы защитить это будущее от прошлого.
Телефон на столе молчал. Впервые за много лет он молчал по-настоящему. И в этой тишине было больше покоя, чем во всех прежних разговорах.
Филипп встал, подошел к окну. За стеклом светила луна, такая же, как в ту первую ночь, когда он впервые сказал матери "нет". Тогда он боялся, что совершает ошибку.
Теперь он знал — это была не ошибка. Это было освобождение.
Их сын родился осенью. Назвали Максимом. Когда Филипп в первый раз взял его на руки, он почувствовал что-то новое — не только любовь, но и ответственность. Настоящую, правильную ответственность.
— Обещаю тебе, — шепнул он малышу, — что никогда не сделаю из тебя заложника своих проблем. Обещаю, что ты будешь жить своей жизнью, а не моей.
Максим заморгал темными глазками, словно понимал.
— И еще обещаю, — продолжал Филипп, — что научу тебя говорить "нет", когда это необходимо. Даже если это больно.
Арина улыбнулась с больничной кровати: — Хороший папа из тебя получится.
— Постараюсь.
— Получится. Обязательно получится.
И Филипп знал — она права. Потому что он наконец-то научился главному: чтобы быть хорошим сыном, мужем и отцом, нужно сначала быть честным с самим собой.
А честность иногда требует мужества сказать "нет" даже самым близким людям.
Даже если это очень больно.