И мы ждали. Терпеливо, не торопя события. Радовались каждой Катиной пятерке, каждой Машиной улыбке, каждому дню, который мы могли провести вместе как семья.
Конечно, не все шло гладко.
На работе у Маши возникли сложности. Директор магазина, въедливый мужчина средних лет, постоянно интересовался ее прошлым, намекал на странности в ее биографии.
– Где вы раньше работали? – говорил он подозрительно. – Есть справки, характеристики? И паспорт слишком долго восстанавливаете.
Маше приходилось повторять свою легенду, но она видела, что полного доверия у начальства нет.
Документы действительно оформлялись не так быстро, как хотелось бы.
– Понимаете, Петр Иванович, – объяснял работник паспортного стола, – дело деликатное и необычное. Паспорт восстановить можно, но нужны дополнительные справки. О смерти мужа, о лечении дочери в клиниках. И очень желательно найти свидетелей...
Свидетелей приходилось искать среди старых знакомых, упрашивать подтвердить, что Маша действительно была замужем…
Неприятно было просить людей лгать, но другого выхода не было. А тут еще в конце зимы Катя серьезно заболела. Маша места себе не находила от волнения:
– Вот видите, – говорила она мне, когда мы дежурили у постели девочки. – Как только начинает налаживаться жизнь, сразу что-то случается. Может быть, это знак свыше? Может быть, не надо было пытаться все изменить?
– Что ты говоришь такое! – возмутилась я. – Дети болеют, это совершенно нормально. Зато теперь тебе легче с нашей помощью!
– Раньше мы тоже как-то справлялись без посторонней помощи.
– Справлялись, но были одни. А теперь мы все вместе, переживем и это.
К счастью, Катя быстро поправилась, но этот случай заставил Машу серьезно задуматься. Я понимала, что она боится. Боится поверить в то, что все действительно может наладиться. Слишком много ударов судьбы было в ее жизни.
К весне новая проблема возникла в школе. Приближался конец учебного года, а у Кати до сих пор не было всех необходимых документов. Учительница деликатно, но настойчиво напоминала:
– Мария Петровна, я понимаю, что ситуация у вас сложная, но документы на ребенка все-таки нужны. Директор постоянно спрашивает. Да и для перевода в третий класс без них никак нельзя.
Маша приходила домой расстроенная и растерянная.
– Не получается ничего, – говорила она устало. – Документы не готовы, в школе давят, вопросы задают. Директор на работе подозревает что-то. Может быть, лучше снова уехать?
– Куда уехать? – Петр сердился на такие разговоры. – Опять скитаться по чужим углам? Катя только-только привыкла к школе, друзей нашла, отличницей стала...
– А что делать, если правда вылезет наружу?
– Не вылезет, – твердо говорил он. – Еще немного времени, и все будет в порядке. Нужно только потерпеть.
И действительно, к лету все основные проблемы решились. Машин паспорт был восстановлен, Кате выдали свидетельство о рождении. Официально они снова существовали в нашем обществе.
Но самым трудным оставалось восстановление человеческих отношений. Маша хоть и согласилась на наше участие в их жизни, но по-прежнему держалась на расстоянии.
Петр мучился этим больше всех.
– Как к ней подступиться? – спрашивал он меня по вечерам. – Что сделать, чтобы она поверила, что мы действительно изменились?
– Только время, – отвечала я. – Только время может залечить такие раны.
Но время шло, а стена между нами не рушилась. И я начинала думать, что, может быть, некоторые обиды действительно не прощаются никогда.
***
Перелом в наших отношениях случился совершенно неожиданно в начале октября. Катя уже второй месяц училась в третьем классе, когда Маша внезапно слегла. Не обычная простуда, что-то серьезное с желудком, пришлось вызывать скорую помощь.
Катя осталась одна в квартире, испуганная и растерянная. Я примчалась к ним, как только узнала о случившемся, застала ребенка в слезах.
– Бабушка, а мама поправится? – спрашивала она, хватаясь за мою руку. – Врач сказал, что ее нужно срочно в больницу везти...
К счастью, оказался острый аппендицит. Удалили вовремя, но Маше предстояло провести вне дома еще неделю.
А Катю тем временем кто-то должен был опекать – водить в школу, проверять уроки, кормить, укладывать спать. Я предложила, чтобы девочка переехала к нам на время Машиного отсутствия.
– К вам? – Маша, несмотря на слабость, попыталась возразить. – Не надо. Катя уже большая...
– Какая большая? – возмутилась я. – Десять лет ребенку! И оставить ее одну в квартире нельзя ни в коем случае. А вдруг что случится?
– Тетя Маруся присмотрит за ней...
– Маша, – перебил Петр решительно. – Хватит упрямиться. Мы же не чужие люди.
В глазах дочери мелькнул страх.
– А если она привыкнет к вам? Если потом не захочет со мной жить? Если решит, что у вас лучше?
Вот в чем было дело. Маша боялась не нас, она боялась потерять дочь. Думала, что мы можем переманить Катю на свою сторону, что девочка предпочтет наш комфорт и достаток ее скромной жизни.
– Глупышка ты, – сказала я мягко, гладя ее по волосам. – Разве можно заменить мать? Мы же не собираемся конкурировать с тобой. Мы хотим помочь, а не отнять.
Слезы навернулись на глаза у Маши.
– Понимаете, я так боюсь... Боюсь, что опять что-то пойдет не так. Что Катю у меня отнимут, как хотели отнять тогда, десять лет назад...
– Никто никого не отнимет, – твердо сказал Петр, и в голосе его прозвучала такая убежденность, что даже я поверила. — Пока я жив.
Катя переехала к нам на неделю. И эта неделя действительно все изменила в наших отношениях. Не потому что мы пытались ее переманить или настроить против матери, наоборот, мы постоянно говорили о Маше, возили девочку к ней. А потому что Катя увидела, мы ее любим просто так, без всяких условий и требований.
Каждое утро я провожала ее в школу, каждый вечер встречала. Петр Иванович помогал делать уроки, терпеливо объясняя сложные задачки.
На ночь мы читали ей сказки, а когда снились страшные сны – успокаивали и баюкали. Самые обычные дедушка и бабушка, которые просто любят свою внучку.
А когда Машу наконец выписали, Катя встречала ее дома с огромным букетом цветов, который сама нарисовала цветными карандашами.
– Мам, а знаешь что? Дедушка сказал, что у него теперь две дочки – ты и я. И он нас обеих будет защищать от всех бед.
Маша посмотрела на Петра, и что-то изменилось в ее взгляде. Недоверие исчезло, уступив место осторожной надежде.
– Правда так сказал? – тихо спросила она.
– Правда, – кивнул Петр серьезно. – Защищать буду. От всех и всего.
Внезапно Маша обняла отца. Неловко, быстро, но это было настоящее объятие. Он осторожно погладил ее по спине.
– Спасибо, – прошептала она. – За Катю спасибо. За то, что позаботились.
С этого дня наши отношения стали развиваться совсем по-другому. Маша начала приходить к нам чаще и оставаться дольше. Рассказывала о работе, о Катиных школьных успехах, делилась планами и переживаниями. А главное – начала смеяться. Редко, но искренне.
Петр просто расцветал. Он обожал внучку, но отношения с дочерью для него были еще важнее. Теперь он видел, что прощение возможно, что семью можно восстановить.
К Новому году мы уже жили почти как одна семья. Катя наряжала елку у нас дома, складывала под нее подарки для всех. Маша помогала мне готовить праздничный ужин, как в те далекие времена, когда она была ребенком. Петр наряжался в Деда Мороза и раздавал подарки.
– Дедушка, а ты настоящий Дед Мороз? – спрашивала Катя, хотя, конечно, уже понимала всю игру.
– Самый настоящий, – отвечал он торжественно. – Для своей любимой внучки.
И это была правда. Сколько игрушек, книг, сладостей он приготовил! Маша даже слегка поворчала:
– Совсем избалуете ребенка такими подарками.
– Не избалуем, – заверила я ее, улыбаясь. – Мы просто вас любим и хотим наверстать упущенное время.
***
Прошел почти год с того дня, когда мы впервые встретились на рынке. Катя заканчивала третий класс. Она стала настоящей отличницей, гордостью класса и школы. На торжественном мероприятии по случаю окончания учебного года она читала стихи о дружбе и семье.
Мы сидели в украшенном зале – Маша, Петр Иванович и я. Смотрели, как наша внучка выступает на сцене. Красивая, умная, уверенная в себе, счастливая. Обычная советская школьница из обычной советской семьи.
После концерта к нам подошла классная руководительница Нина Васильевна.
– Катюша замечательно учится и очень хорошо воспитана, – сказала она с теплотой. – И видно, что растет в дружной, любящей семье. Редко сейчас встретишь такие крепкие семьи.
У меня защипало в носу, к глазам подступили слезы. Дружная семья. Если бы она знала, через что мы прошли, чтобы стать такими.
Вечером мы собрались у них дома, пили чай с тортом, который купили в честь Катиных успехов. Девочка показывала нам свои грамоты и похвальные листы.
– Мам, а на следующий год можно записаться в кружок рисования? – спрашивала она. – И еще в музыкальную школу?
– Конечно, можно. Во все кружки, какие захочешь.
– А дедушка с бабушкой будут приходить на мои концерты?
– Будем, – пообещал Петр Иванович торжественно. – На все концерты и выступления.
Катя довольная убежала в свою комнату раскладывать новые книги – наши подарки к окончанию учебного года. А мы остались на кухне втроем.
– Знаете, – сказала Маша после долгой паузы, – сегодня я вдруг поняла, что больше не злюсь на вас.
Мы с Петром Ивановичем переглянулись, не смея поверить услышанному.
– Правда. Устала злиться и помнить обиды. И потом... – она замолчала, подбирая нужные слова. – Потом я поняла, что Катя имеет право на полную семью. На дедушку и бабушку, которые ее любят и гордятся ею.
– Маша, – начала я, но она подняла руку.
– Дайте мне договорить до конца. Я не говорю, что прощаю вас полностью. Не говорю, что забыла все, что было. Но я готова... начать сначала. Ради Кати и ради нас всех.
– Спасибо, – тихо сказал Петр Иванович, и голос его дрожал от волнения. – Это больше, чем мы заслуживаем.
Мы еще долго сидели за столом, строили планы на будущее.
Когда мы собирались домой, Катя выбежала из своей комнаты и крепко обняла нас обоих:
– Дедушка, бабушка, а завтра можно к вам прийти? Мама разрешила на весь день.
– Конечно, можно, – ответили мы хором и заулыбались.
– А можно я приведу подружку Лену? Она хочет посмотреть наши семейные фотографии и услышать рассказы про нашу семью.
Семейные фотографии. Их у нас действительно было совсем мало – десять лет мы жили как чужие люди, избегая даже упоминания друг о друге. Но теперь альбом быстро пополнялся новыми снимками.
Петр теперь достал из шкафа фотоаппарат, о которым не вспоминал десять лет, и снова начал снимать. Мы фотографировались вместе на прогулках, в театре, дома за праздничным столом. Создавали новые воспоминания, которые, надеюсь, заменят горькие моменты прошлого.
У двери Маша неожиданно подошла ко мне и осторожно, почти робко обняла.
– Мама, – прошептала она, и в этом слове было столько чувств, что у меня перехватило дыхание.
Это было первое настоящее слово прощения. Первый искренний шаг к тому, чтобы снова стать семьей.
Домой мы с Петром шли по вечернему городу, и на сердце было удивительно легко. Мы знали, что впереди еще много работы над нашими отношениями. Но мы также знали самое главное – у нас есть будущее.
Возвращение состоялось. Не сразу, не просто, через боль и слезы, через годы разлуки и взаимных обид. Но состоялось.
А на следующий день Катя действительно пришла к нам с подружкой Леной – серьезной девочкой в очках, которая внимательно разглядывала наши фотографии и слушала рассказы.
– Вот моя мама, когда она была маленькой, – показывала Катя старые снимки. – А вот мы все вместе на даче прошлым летом. А это я в школе на первом звонке...
– А раньше у тебя семьи не было? – спросила Лена с детской прямотой.
– Была, – серьезно ответила Катя после молчания. – Только они друг друга потеряли на долгое время. А потом нашли снова. И теперь уже никого не потеряют.
Из кухни я слушала их разговор и думала: устами младенца глаголет истина.
И еще я думала, что может быть, когда-нибудь Маша действительно простит нас полностью. А пока достаточно того, что она дала нам возможность быть рядом с ней и Катей. Участвовать в их жизни, делить радости и заботы.
Этого достаточно для счастья. Более чем достаточно.