Найти в Дзене
Писатель | Медь

Жалеть слишком поздно 4/5

Петр пришел с работы уставший и замерзший. Вошел на кухню и замер.

–– Я Катя, твоя внучка! – вдруг с восторгом выкрикнула девочка, буквально впрыгивая ему навстречу. – А ты… ну, ты ведь и правда мой дедушка, да?

– Здравствуй, внученька, – голос у Петра сорвался, охрип — то ли от волнения, то ли от неожиданной радости. — Правда.

Он медленно кивнул, и я, честно говоря, не могла не заметить: руки у него отчаянно дрожат. Будто вся его невидимая броня вдруг дала трещину. Катя на мгновение стала страшно серьёзной — задумалась, глянула на Петра пристальным взглядом из-под челки. А потом, не говоря ни слова, протянула ему клочок бумаги.

– Вот, это для тебя.

На листке был нарисован домик с красной крышей, а рядом – две женские фигурки большая и маленькая. Петр взял рисунок дрожащими руками.

– Спасибо, – прошептал он наконец. – Это самый дорогой подарок в моей жизни…

– А в школу ты ходишь? – спросил Петр, когда сели ужинать.

– Нет, – печально ответила Катя. – Мама говорит, что у нас нет нужных бумаг для школы. Но она меня учит дома. Я уже читаю хорошо и считаю до тысячи.

– Хочешь, завтра пойдем в книжный магазин? – предложил Петр, и глаза его загорелись. – Купим тебе учебники, сказки, раскраски...

– Правда? – Катя просияла. – А мама не будет сердиться?

– Мама ничего не узнает, если ты не захочешь рассказывать, – заверила я ее. – Это будет наш маленький секрет.

Перед сном я уложила внучку в Машиной комнате, которую все эти годы держала в том же виде, как дочь оставила. Те же книги на полках, те же плакаты на стенах, та же мебель. Только пыль вытирала регулярно да проветривала.

4 часть
4 часть

1 часть рассказа

– Бабушка, а мама скоро поправится? – спросила Катя, когда я укрывала ее одеялом.

– Конечно, дорогая. Мама сильная, она обязательно поправится. У нее есть ради кого выздоравливать.

– А мы будем жить все вместе? Как одна большая семья?

Боже мой, как ответить на этот детский вопрос?

– Если мама захочет, – сказала я осторожно.

– А если не захочет?

– Тогда... Тогда мы будем навещать друг друга почаще. Дружить семьями.

Катя кивнула и закрыла глаза. А я сидела рядом с ней и думала о том, что завтра обязательно нужно ехать к Маше, узнать, как она. И главное – попытаться помириться с дочерью, если она позволит.

***

Утром мы с Петром отвезли Катю к тете Марусе, адрес сказала Катя. Объяснили женщине, что мы родственники Маши, что хотим помочь. Тетя Маруся, простая деревенская баба с добрыми глазами, была нам благодарна.

– Вот и хорошо, что родня объявилась! А то девочка одна-одинешенька, никого у нее нет. Хорошая девочка, работящая, только гордая больно.

Сами мы поехали к дочери. Я несла домашний куриный бульон в банке, чистое белье. Руки тряслись от волнения – как встретит нас Маша? Не выгонит ли? Захочет ли принять нашу запоздалую заботу?

Маша лежала в общей палате на шестерых.

Когда мы вошли в палату, она сперва даже не узнала нас — видно было, ещё толком не пришла в себя. Смотрела рассеянно, будто сквозь стекло… Но вот взгляд наконец остановился на наших лицах — и я прямо увидела, как на её лице мелькают эмоции: от недоумения до ярости.

– Вы что здесь делаете? – с трудом выговорила она, голос был слабый, хриплый, почти незнакомый. – Кто вам… кто вам сказал, где я лежу?

– Катя... – Маша попыталась приподняться на локте. – Где она? С ней все в порядке?

– Все хорошо, – успокоил ее Петр Иванович, который стоял у изножья кровати. – Мы позаботились о ней. Она в безопасности.

– Как ты? – спросила я с тревогой. – Что говорят врачи?

– Пневмония, – коротко ответила Маша и откашлялась.

Она выглядела очень слабой. Худая, бледная как мел, с воспаленными глазами. События последних дней и годы тяжелой жизни сделали свое дело, в ней трудно было узнать ту веселую девчонку, которая жила с нами когда-то.

– Маша, – начал Петр Иванович неуверенно.

Но она его перебила:

– Не надо. Что бы ты ни хотел сказать – не надо. Не сейчас.

– Я хочу попросить прощения. За все. За то, что был плохим отцом.

– Слишком поздно для извинений.

– Никогда не поздно, если есть желание исправиться, – настаивал он. – Мы были неправы. Я был неправ. Думал только о себе, о своей карьере. А должен был думать о семье, о тебе.

Маша молчала, отвернувшись к стене. Но я видела, что она слушает.

– Позволь нам помочь, – продолжил он осторожно.

– А что взамен? – спросила она. – Что вы потребуете? Какие условия поставите?

– Никаких условий, – сказал Петр твердо. – Просто дай нам шанс.

Маша повернулась к нам. В ее глазах была усталость.

– Вы думаете, что можно просто взять и исправить прошлое? Стереть десять лет, как будто их не было? Просто забыть ваше предательство?

– Нет, – ответила я честно. – Но мы можем попытаться построить будущее. Другое будущее.

– Какое будущее? – Маша горько усмехнулась. – Вы представляете, что будет, если правда всплывет?

Петр тяжело сел на стул рядом с кроватью.

– Маша, времена понемногу меняются, – сказал он устало. – То, что казалось катастрофой десять лет назад, сейчас уже не так страшно. Люди стали терпимее к чужим проблемам...

– И ты готов рискнуть своей карьерой ради меня? – в голосе дочери было недоверие. – Ради дочери, которую сам же выгнал из дома?

– Готов. Более того – я уже написал заявление об отставке с поста председателя.

Я смотрела на мужа с удивлением. Он не говорил мне об этом решении.

– Зачем ты это сделал? – спросила Маша.

– Потому что не могу больше жить с этим грузом на совести. Не могу сидеть в кресле начальника, когда моя дочь и внучка живут как изгои, а я делаю вид, что все в порядке.

Маша долго смотрела на отца, изучая его лицо.

– А что скажешь коллегам? Товарищам по партии? Друзьям?

– Скажу правду. Что у меня есть дочь, которую я когда-то предал из трусости. И внучка, которую хочу увидеть в школе, а не на рынке.

– Тебя исключат из партии. Лишат всех льгот.

– Пускай исключают. Пускай лишают. Я уже успел понять, что семья важнее партийного билета.

Я никогда не слышала, чтобы Петр так говорил. Для него партия всегда была священной, неприкосновенной. А сейчас он готов от нее отказаться ради дочери и внучки.

– А если я не смогу вас простить? Если буду помнить все эти годы, всю боль?

– Тогда будем жить с этим грузом. Главное, чтобы Катя не страдала из-за наших прошлых ошибок.

Маша заплакала. Тихо, устало, как плачут от полного изнеможения.

– Мне так тяжело было все эти годы, – прошептала она сквозь слезы. – Так страшно и одиноко. Я же ничего не умела, ни ребенка растить, ни работу искать. Я даже думала обратиться к Сереже… Катиному отцу…Иногда думала, что не выдержу.

– Но ты выдержала, – сказал Петр, и голос его дрожал. – Ты оказалась сильнее нас. Намного сильнее меня.

– Катя помогала. Она такая умная девочка, такая понимающая. Никогда не капризничала, не требовала того, чего у нас не было. Всегда говорила: «Мама, не плачь, мы справимся. Мы же сильные».

У меня сжалось сердце от жалости.

– Маша, дай нам возможность помочь вам, – попросила я умоляюще.

Маша долго молчала, борясь с собой. В палате было тихо, только слышно было, как тикали часы на стене да кашляла соседка по палате.

– Хорошо, – сказала она наконец, и голос ее был твердым. – Но с условиями.

– Какими?

– Первое – никто не узнает правду о том, что было десять лет назад. Придумаем другую историю для окружающих.

Петр кивнул.

– Согласен. Это разумно.

– Второе, – продолжала Маша решительно. – Мы живем отдельно от вас. Снимаем собственную квартиру, я устраиваюсь на нормальную работу. Никакого иждивенчества.

– Но зачем? – не поняла я. – У нас большая квартира, места хватит для всех...

– Потому что я хочу быть независимой. Хочу знать, что могу сама обеспечить дочь

– Хорошо, – согласился отец. – Но помощь с оформлением документов, с устройством в школу, с работой...

– Это да. Это нужно и важно.

– И третье условие?

Маша посмотрела на нас серьезно и сурово.

– Если я пойму, что вы снова ставите свои интересы выше наших, что вы опять нас предадите, мы исчезнем навсегда.

– Понятно, – сказал Петр. – Условия справедливые. Мы их принимаем.

Мы еще немного посидели с дочерью, рассказали ей о том, как Катя вела себя у нас дома, как быстро привязалась к дедушке. Петр показал ей Катины рисунки, которые мы захватили с собой. Маша слушала и впервые улыбнулась, слабо, но искренне.

– Она вас не боится? Не стесняется?

– Совсем наоборот. Сразу освоилась, будто всю жизнь нас знала. Особенно к дедушке привязалась.

– Странно. Обычно она очень осторожно относится к незнакомым людям. Наученная горьким опытом.

– Может быть, кровь все-таки не водица? – предположила я.

– Может быть, – согласилась Маша задумчиво.

Когда мы собирались уходить, она вдруг позвала:

– Мама!

Я обернулась, и сердце мое подпрыгнуло. Я так давно не слышала этого слова.

– Спасибо, что пришли, – сказала она тихо. – И... передай Кате, что я ее очень люблю и скоро буду дома.

– Обязательно передам, доченька.

Мы вышли из больницы совершенно другими людьми. У нас наконец появилась реальная надежда.

***

Машу выписали через две недели. За это время мы с Петром успели многое сделать. Мы сняли для Маши с дочерью двухкомнатную квартиру недалеко от центра. Купили мебель, посуду, одежду. Петр начал хлопотать об оформлении документов, восстанавливал Машин паспорт, делал свидетельство о рождении для Кати.

Машину историю мы продумали до мелочей. Маша в восемнадцать лет вышла замуж за молодого офицера, родила дочь, но мужа не стало через год после свадьбы. Потом у Маша долго лежала в специализированных клиниках в разных городах. Документы были утеряны во время многочисленных переездов и лечения.

История получилась правдоподобная и вызывающая сочувствие.

Когда Маша вернулась из больницы, все еще слабая, я встречала ее у нее дома с замиранием сердца. Как она отнесется к нашим приготовлениям? Не покажется ли ей, что мы слишком много на себя взяли, что пытаемся купить ее благосклонность?

Но Маша только молча прошлась по квартире, открыла шкафы, посмотрела на мебель и покупки. Бросила взгляд на нарядное платье, купленное дедушкой для Кати.

– Спасибо, – сказала она просто. – Вы очень постарались. Все сделано со вкусом.

Петр, как он и говорил, подал заявление об отставке с поста председателя горисполкома. Это вызвало настоящий переполох среди коллег, ценного, опытного руководителя никто не хотел отпускать просто так.

– Возраст, – объяснял он настойчивым товарищам. – Хочется больше времени проводить с семьей.

О том, что у него есть дочь и внучка, он рассказал только самым близким друзьям и сослуживцам. И те отнеслись с пониманием, в нашем возрасте внуки действительно становятся важнее карьерных амбиций.

Маша довольно быстро устроилась на работу продавцом в книжный магазин.

— Зарплата, конечно, не ахти, – она даже рассмеялась, пожимая плечами. – Зато я теперь целыми днями среди книг! Я же с детства читать обожаю. А тут ещё и покупателям помогаю – что-то подобрать, посоветовать, рассказать про новинки… Словно попала в свой маленький книжный рай!

Катю мы записали в хорошую школу в середине учебного года. Учительница Нина Васильевна Морозова сначала очень переживала, как ребенок, который никогда систематически не учился в школе, справится с программой второго класса? Но Катя быстро доказала всем, что может учиться наравне с одноклассниками, а по некоторым предметам даже лучше.

– У вас очень способная и воспитанная девочка, – говорила учительница Маше на родительских собраниях. – Видно, что вы много занимались с ней дома. Она не только хорошо читает и считает, но и очень развита культурно.

Маша гордилась дочерью, и было чем гордиться – Катя отлично училась и быстро нашла друзей среди одноклассников, несмотря на то, что пришла в сложившийся коллектив. Веселая, общительная девочка быстро собрала вокруг себя компанию сверстников и во дворе дома, в котором они жили.

Мы встречались каждые выходные. Катя очень подружилась с дедушкой и с гордостью рассказывала ему о школьных успехах, показывала тетради с пятерками и похвальными записями от учительницы.

– Дедушка, а можно я приведу к вам свою подружку? – спросила она однажды, аккуратно, словно боясь спугнуть настроение, в какой-то тихий воскресный вечер. – Лену, она из нашего класса… Знаешь, она говорит, что у неё дедушка очень строгий, вообще не улыбается никогда. А я вот хочу ей показать, что бывают другие: вот, например, у меня дедушка самый добрый на свете!

Петр растрогался до слез от этих слов.

– Конечно, можно, внучка. Приводи всех своих друзей. Будем их угощать и развлекать.

Но самое главное – отношения между нами и Машей постепенно, медленно, но верно налаживались. Она все еще была настороженной, все еще помнила старые обиды и боль. Но видела, как искренне мы любим Катю, и понемногу, очень осторожно оттаивала.

Однажды, когда мы пили чай с пирогом, который испекла Маша, она вдруг сказала:

– Знаете, я долго вас ненавидела. Особенно первые годы после того, что случилось. Думала, что никогда в жизни не прощу.

– А теперь? – осторожно спросила я, боясь спугнуть этот момент откровенности.

– А теперь... не знаю. Ненависть – очень тяжелая ноша. Устаешь ее носить постоянно.

– Маша, мы не просим тебя забыть прошлое. Мы просим только...

– Я знаю, чего вы просите. И, наверное, когда-нибудь смогу дать это вам. Но не сейчас. Еще слишком рано.

– Мы подождем, – сказал Петр серьезно. – Сколько понадобится. 4 часть рассказа